Однажды перед нами взлетела огромная стая голубей, они минуты на две затмили небо, образовав серовато-коричневую завесу между нами и солнцем. Потом мы встретили трех бизонов, плывущих по реке. И мы с восторгом наблюдали за мохнатыми гигантами. Мясо нас пока не интересовало. К тому же утром того дня нам удалось подстрелить трех диких индеек. И полноводная река, и темная таинственная стена леса по ее берегам — все это был мой мир, и я чувствовал себя в нем свободно и счастливо. Общаться с дикой природой, бродить по уединенным тропам, открывать, видеть, чувствовать, изведать неизведанное, встретиться с ним лицом к лицу — вот чего жаждала моя душа. Меня не прельщали неизвестные мне блага городов.

— Ты был в Далеких землях? — спросил я Кеокотаа.

— Да. И другие люди из моего племени были. Мы, кикапу, — великие путешественники.

Он говорил правду. Я слышал об этом в вигвамах чероки.

— Там не жили люди, — сказал он. — Потом пришли — немного, но даже сейчас их очень мало.

— Откуда они пришли?

— С севера. Люди всегда приходят с севера. Только некоторые с востока.

Есть похожие на тебя. Они продают индейцам оружие. Индейцы, имеющие оружие, начинают войну против тех, у которых его нет, и те, у которых нет оружия, уходят. Одни индейцы вытесняют других, и так происходит до тех пор, пока в конце концов кому-то не приходится уходить в Далекие земли.

Все верно. Мы тоже слышали, что голландцы на реке Хадсона продавали индейцам ружья. И еще одно до меня дошло: из-за своей склонности к кочевой жизни кикапу знали о других племенах больше, чем кто-либо.

Индейцы не обрабатывали землю. Племя могло претендовать на угодья, где охотилось и собирало дары природы, однако подчинялось более сильному и уступало свои владения или же уходило само, когда дичи становилось мало.

Из случайных разговоров с Кеокотаа я узнал, что только те индейцы, которые присутствовали при заключении какого-то договора, обязаны выполнять его условия, а при выборе вождя критерием служил авторитет воина, руководителя, мудрого советчика.

Той ночью мы разбили лагерь у леса на поросшем травой берегу речки, впадающей в Хиваси, выбрав удобный для поддержания костра пригорок. Мы много беседовали, и Кеокотаа все свободнее говорил на моем языке, забытые слова всплывали у него в памяти. Видимо, англичанин, пораженный его способностями, успел дать ему очень много.

Среди ночи я проснулся, уловив слабый звук, донесшийся из леса: не шум ветра в кронах деревьев и не возня зверья. Он исходил от чего-то или кого-то еще. Я лежал с широко открытыми глазами и прислушивался. Кеокотаа, казалось, спал, но о нем никогда ничего нельзя было сказать наверняка.

В нашем костре осталось всего несколько угольков, каноэ лежало вверх дном на берегу, оружие каждый держал при себе.

Больше я не уловил никаких посторонних звуков, однако что-то меня разбудило!

Настало утро. Кеокотаа ничего на сказал. Слышал ли он ночью этот звук? Посчитал ли важным? Или он его ожидал? А что, если поблизости другие кикапу? И я промолчал о том, что слышал.

Утро выдалось спокойное, ясное. До Хиваси оставалось уже недалеко. Здесь могло быть много индейцев. И прежде чем спустить каноэ, мы внимательно оглядели реку.

— Какая дичь водится дальше к западу? — спросил я у Кеокотаа.

Он пожал плечами:

— Такая же, как и тут. Олени. Много бизонов. Больше, чем здесь. Медведи, очень большие медведи. Есть медведь с серебряной шерстью, почти такой же огромный, как маленький бизон.

— Медведь? Большой, как бизон?

— Не такой большой. Почти. У него на спине горб, и его трудно убить. Увидишь такого медведя — уходи, пока он не заметил тебя. Он очень злобный. — Индеец опустил свое весло в воду, каноэ обогнуло камень, и Кеокотаа добавил: — Есть зверь большой, как медведь, может, даже огромнее. Он желтый, шерсть длинная, очень мощные когти. Он роет все кругом. Еще есть зверь — великан, много мяса. У него длинный нос и два копья.

— Два копья? Зверь с копьями?

Кеокотаа изобразил руками длинный хобот и два изогнутых бивня. Слон? Здесь?! Я никогда не видел слонов, но Саким рисовал его, а моему отцу, кажется, одного слона показывали в Англии.

— Нет, — покачал я головой. — Здесь не может быть.

— Я тебе говорю! — Кеокотаа вдруг сделался очень важным. — Я видел только один раз. Давно. Я знаю старика, который много раз охотился на него. Он большой, очень большой зверь. Много шерсти.

Он мне лгал.

Я знал о слонах. У них нет шерсти. Только кое-где короткая жесткая щетина.

— Такое животное есть, но оно здесь не живет.

Сделать столь безапелляционное заявление оказалось ошибкой с моей стороны.

— Оно живет! — Голос Кеокотаа звучал жестко. — Я видел его!

После этого он молчал несколько часов подряд, и я понял, что очень обидел его.

Идея о слоне выглядела абсурдной, однако откуда Кеокотаа мог знать о таком животном? От английского друга? Но зачем тогда ему врать?

Дважды мы видели индейцев на берегу, а один раз нас попыталось догнать каноэ, но оно оказалось не чета нашему, и мы оставили его далеко позади.

Вдруг Кеокотаа указал рукой вперед.

Огромная масса земли будто перегородила реку.

— Хиваси! — объявил он.

И сразу же как по команде в широкую реку вылетели два каноэ, в каждом — по четыре гребца. Сделав несколько взмахов веслами, они догнали нас и поплыли с двух сторон.

— Чероки, — сказал я Кеокотаа. — Спокойно!

Лицо индейца стало похожим на застывшую маску.

Они шли рядом с оружием наготове. Попытка уйти означала бы для нас смерть. Сражаться? Силы слишком неравны. Но у меня были друзья среди чероки, живших в горах. Я мог найти друзей и здесь.

Мы торговали с чероки на Стреляющем ручье, а также привозили товары в их поселения к югу и востоку от нас. Они наверняка знали о Барнабасе. Его имя стало легендой. Кин и Янс часто посещали деревни и имели там много друзей. Они охотились вместе с чероки и выходили с ними на тропу войны. Особенно индейцы любили Янса, моего неукротимого, шумного, отчаянного брата, обладавшего необычайной силой и неувядающим чувством юмора. О чероки, живущих среди холмов, до нас доходили только слухи.

Откуда же им знать обо мне, Тихом? Обо мне, который, пробираясь сквозь заросли лавров, стоял на опушке один, любуясь рассветом?

— Спокойно! — предупредил я кикапу.

— Они враги! Я их не боюсь!

— Я верю, что ты их не боишься, и они тебя тоже, но если хочешь остаться в живых, успокойся и доверься мне. Я им не враг, и они должны понять это.

— Ты боишься?

— Если ты пойдешь со мной, то увидишь, боюсь ли я, но, если позволит их поведение, я буду человеком мира. Между мной и чероки нет наследственной вражды.

— Дело не во вражде. Скальп есть скальп.

Мой друг кикапу был не глуп, но выбора у нас не осталось. Дружба краснокожего основывается на несколько иных принципах, чем наша, хотя есть точка, где отдельные пути и верования совпадают. Находясь среди незнакомых людей, следует быть осторожным и не слишком доверчивым.

До берега нас довели под конвоем, а когда все каноэ стояли на берегу, один из тех, кто захватил нас в плен, протянул руку к моему луку. Их деревня находилась рядом.

Отведя лук назад, я пристально посмотрел индейцу в глаза и сказал:

— Я — друг. Я — Сэкетт.

Воин отдернул руку.

— Сэкетт! — воскликнул он.

, — Он — Сэк-етт, — сказал другой. — У него лицо Сэк-етта.

— Я не знаю его, — произнес третий. — И не видел его.

— Мы пришли как друзья, чтобы выкурить трубку с чероки. Затем мы пойдем к Великой реке и дальше.

Один из чероки показал на Кеокотаа:

— Он кикапу. Почему ты с нашим врагом?

— Когда он со мной, он не враг чероки. Он великий путешественник. Мы идем за Великую реку вместе. Возможно, мы пойдем в Далекие Земли.

— Это мертвые земли. Там нет воды. Трава коричневая и старая, реки не текут.