Отсюда вверх по течению река открывалась почти на милю, но если повернуть голову и посмотреть сквозь заросли ивняка вниз, то обзор оставлял желать лучшего. Стояло тихое, спокойное время дня, выдалась минута, чтобы подумать, составить план дальнейших действий.

Если я собираюсь найти Ичакоми, то искать следы надо у ее соплеменников; начи в дружественных отношениях с чероки, и отряд следопытов вполне мог остановиться на Хиваси. Не исключено, что старый вождь чероки что-нибудь и рассказал бы мне, но я забыл спросить его о девушке.

Мы слышали рассказы о том, что на западе, по ту сторону равнин, живут испанцы. Это вполне могло быть правдой, однако точно этого не мог сказать никто. В Англии слишком мало знали об испанцах, а мы, в колониях, и того меньше. Время от времени индейцы приносили рассказы об испанцах, живущих далеко-далеко на западе.

Куда пошла Ичакоми? Свободные земли, где племя рассчитывало скрыться от врагов, достаточно далеко.,

К северу хозяйничали свирепые сенеки. Ей туда путь заказан. Разведчиков привлекла бы обширная равнина, где никого нет. А что еще?

Я глянул на дремлющего Кеокотаа и спросил:

— Куда бы ты пошел, если бы искал новое место жительства?

Он внезапно сел на траве.

— В горы, — ответил он. — Я пошел бы в горы, где есть вода и легко подстрелить дичь.

— А как добраться туда?

— Конечно, вдоль реки, но не берегом, подальше. Там, где есть вода, поджидают и враги. Я бы шел вдали от воды, выходя к ней только ночью или поздно вечером.

На наших стоянках, реже в пути мы с Кеокотаа обсуждали самые разнообразные проблемы. Его быстрый ум все легко схватывал, а дар подражания помогал без особого напряжения овладевать английским.

— Ну какой же я англичанин? — Мой ответ прозвучал несколько обескураживающе. — Отец мой действительно англичанин, но я никогда не видел Англии. Знаю только Америку. Я — американец.

— Почему ты американец?

— Родился здесь, живу здесь. Все, что помню, связано с Америкой.

— У меня все то же, но я — кикапу.

— Ты кикапу, но ты также и американец, — пояснил я.

— Ты американец. Я американец. Кто же тогда чероки? А сенеки?

— Тоже американцы.

Он покачал головой:

— Сенеки — не американцы. Сенеки — это сенеки Они мои враги.

— Далеко отсюда, в Бостоне, есть люди, которых называют пуритане. По рождению они англичане. Но думают не так как я. Но они тоже американцы.

— Они люди твоего племени?

— Нет.

— Испанцы — люди твоего племени?

— Нет.

— Испанцы живут во Флориде. Это Америка?

— Конечно.

— Тогда испанцы — тоже американы?

— Ну…

— Ты говоришь, что сенеки — американцы. Я говорю, что испанцы — американцы.

— Давай забудем, что есть сенеки и есть испанцы и будем помнить, что все мы — американцы.

Кеокотаа надолго замолчал. Новую для себя идею он не готов был принять. Ну а я? Готов ли согласиться с тем, что испанцы, наши извечные враги, — американцы?

Кеокотаа заговорил, и в голосе его звучало лукавство:

— В следующий раз мы встретим сенеку, и ты скажешь ему, что все мы — американцы. Не нужно воевать. И положи свой лук, нож и пистолеты…

— И?..

— И твой американский скальп будет висеть в вигваме сенека.

— А что, если сенека подойдет к тебе и скажет: «Не надо больше воевать»?

— Я сниму с него скальп и отрежу ему руки и половые органы.

— Отрежешь руки?

Я знал, что индейцы так часто расправлялись с поверженными врагами, нанося и другие увечья несчастным, попавшимся им. Это был варварский обычай.

— Почему?

Он посмотрел на меня, как на несмышленого ребенка:

— Если у него нет рук, он больше не нападет на меня. Если у него нет половых органов, у него не будет сыновей, которые, став взрослыми, станут преследовать меня. Что еще ему остается?

Я попытался объяснить ему, что белые так не поступают, но потом плюнул и подвел черту:

— Это не наш обычай.

Он пожал плечами:

— Меня подстерегает враг, выжидающий своего часа, а я буду мирно отдыхать. Так у тебя получается?

— Но почему бы нам всем не жить здесь мирно? Сейчас. Неужели тебе не хотелось бы ходить по лесу, ничего не опасаясь?

— Нет. Скоро Кеокотаа станет ленивый, толстый, бесполезный. Без войны нельзя Пока индеец не добудет скальп, он — ничто. Не может жениться. Не имеет слова в совете.

— Все можно изменить. В Англии большинство лордов получили свои титулы за умение убивать. Дворянство и земли давались тем, кто искусно обращался с оружием, хотя сейчас достаточно часто титул или звание рыцаря получают люди, падающие в обморок при виде крови.

— Кикапу сильны благодаря своим врагам. Если враги отступятся от нас, мы начнем слабеть. Тот англичанин учил меня молиться вашему христианскому Богу, — неожиданно добавил он.

— И ты молился?

— Почему нет? Все боги полезны. Кто я такой, чтобы говорить, что ваш Бог плох? Мой друг англичанин молился и был силен в своей смерти. Сенека, который убил его, поет песни о его мужестве — Помолчав немного, Кеокотаа добавил: — Если бы я молился в последний раз, то попросил бы вашего Бога послать мне врага. Пока у меня есть враг, даже всего один враг, я — сильный.

— Но не обязательно искать врага, — запротестовал я. — Для такого случая сгодится любое препятствие. Все, что заставляет человека стремиться стать сильнее, лучше.

— Пусть у тебя будет препятствие, а у меня — враг. Ты делаешься сильнее по-своему, а я — по-своему.

Он был невероятно упрям, но и страшно силен. Однако, протестуя, мне следовало помнить, что Англия завоевала господство на море отчасти потому, что испанцы построили армаду.

Когда утренний свет заиграл на воде, мы спрятали наше каноэ и двинулись в глубь леса, удаляясь от реки. Мой отец возложил на меня задачу — найти место для нашего нового дома и исследовать территорию. Из лодки ее не решить. Да я и сам испытывал страстное желание узнать, что за земли лежат вокруг, Кеокотаа тоже.

Мы шли по густой траве, среди высоких деревьев. На пути нам часто попадались бьющие из-под земли ключи, а рек и ручьев встречалось мало. В преобладавших здесь известняках за век образовались обширные пещеры, и водные потоки текли теперь глубоко под землей.

Как-то я стал замечать, что Кеокотаа идет вперед с большой неохотой, смотрит на холмы с благоговейным страхом и явно старается избегать пещер.

Когда я спросил его о причине такого поведения, он почти шепотом ответил:

— В них обитают души умерших. Они везде. А есть пещеры, где они спят, не мертвые, но и не живые.

— Ты видел это?

— Видел.

— Отведи меня к ним.

— Нет.

— Они не причинят нам зла, — заявил я, — мое колдовство защитит нас. — Он верил в мои магические способности, я старался поддерживать его веру, но делал это умеренно и осторожно. — Мне нужно многое узнать, — настаивал я. — Может те, кто жил здесь раньше, принадлежали к моему народу, — удачно ввернул я, вовремя вспомнив историю о принце Уэльском Мадоке. Уж нет ли тут и в самом деле связи?

Вечером того дня мы разбили лагерь около родника на уютной полянке, окруженной скалами и деревьями. Месте было укромное и как раз такое, чтобы задержаться ненадолго. Нам предстояло сделать новые мокасины из бизоньей шкуры, которую мы несли с собой. Мокасины служат не так долго, как английские ботинки, но выкраивать их детали и подгонять по ноге нас обучили с детства.

Что имел в виду Кеокотаа, когда сказал: «Они живые, но не живут»? Задать ему прямой вопрос не имело смысла — не ответит. Я ждал, когда он под соответствующее настроение сам затронет эту тему.

Мы засиделись у костра допоздна, мастеря мокасины впрок. Уже каждый сшил себе по нескольку пар, а он все молчал.

И вот наконец Кеокотаа заговорил:

— В тот год рано наступили холода. Медведи ушли. Птицы летали низко и перепархивали с куста на куст. Потом пошел снег, очень густой снег, и скоро стал глубоким. Мои следы тоже стали очень глубокими, как следы паснуты.