— Да не волнуйтесь вы так. Мы в безопасности, — сказала она ему.

— Я думаю о Баркере.

— Забудьте его. Все кончено.

— Нет. Просто так он не сдастся. Есть люди, которые идут до конца.

— Вы правы, — отозвалась Доуди из глубины комнаты. — Некоторые не сдаются.

— Но что мы можем сделать?

— Его неприятности начнутся, когда мы все расскажем в Форт-Кастере, который станет первым поселением у нас на пути. Вряд ли негодяй всерьез считает нас мертвыми. Мы оставили множество следов, а Баркер показался мне недоверчивым человеком. Кроме того, у него сейчас есть помощники.

Поднималась луна, и в ее призрачном свете тополя выглядели голыми. Амбар отбрасывал густую тень, а белые, очищенные от коры жерди корраля при свете луны были похожи на кости скелета. В конюшне фыркнула и ударила копытом лошадь.

За деревьями и ручьями, где-то на лугах, завыл волк.

— Вы зря беспокоитесь, Кинг. Сейчас они побоятся что-либо предпринимать.

Он не стал спорить, но в душе затаилось тревожное чувство, не предвещавшее ничего хорошего. Пространство между деревьями в темноте не казалось пустым. Постоянно преследуемый человек учится доверять своим ощущениям, — ему это часто спасало жизнь.

В хижине было тепло и уютно. Мэбри тщательно занавесил одеялами все окна. У старика Уинди здесь имелось все необходимое, очевидно, он ладил с индейцами кроу, на чьей земле стоял его дом. Как бы там ни было, кроу — дружественное племя и, как и шошоны, они ненавидели сиу.

Скоро в очаге занялось пламя, и Дженис принялась готовить пищу, а Доуди тем временем накрывала на стол.

Том Хили откопал бритву и побрился, потом аккуратно причесался. Среди привезенных вещей он нашел чистую рубашку.

Чтобы не отставать от Хили, Мэбри тоже побрился. Надев оружейный пояс, он вышел через заднюю дверь и немного побродил в темноте, прислушиваясь. Все было тихо… слишком тихо.

Он не имел представления, сколько им осталось ехать до Форт-Кастера. Но Баркеру эта местность известна — когда-то он орудовал здесь, так что место и время для роковой встречи будет выбирать он.

Ужин прошел спокойно. Несколько попыток завязать разговор окончились ничем. Кинг все время прислушивался к посторонним звукам, а Том казался угрюмым и разбитым. Дженис притихла, время от времени бросая взгляды на Кинга. Только Доуди веселилась. Она смеялась и болтала, но в конце концов угомонилась.

После ужина Мэбри вышел из дома, и Дженис последовала за ним. Они решили побродить под старыми тополями.

— Кинг, — сказала она, — убийств больше не должно быть. Не так ли?

— Человек делает то, что ему диктуют обстоятельства.

— Я не смогу выйти за вас замуж, если вы будете продолжать убивать людей.

Старая история, и внутри него стало расти раздражение. Как будто он только и мечтал, что охотиться за людьми и убивать их.

— Вы не имеете право так говорить, Дженис. Кто знает, что случится в ближайшие несколько дней. Я не хочу убивать, но и не хочу быть убитым.

— Вы можете избежать этого.

— Вероятно… Вы когда-нибудь пытались избежать поединка? У вас совершенно нет опыта, чтобы рассуждать о таких делах.

— Если вы убиваете, — возразила она, — вы не лучше их.

— А на войне? Вы говорили, ваш отец воевал.

— Это другое дело.

— Разве? Потому что на войне есть фронт и фланги? Здесь тоже идет война, и от исхода ее зависит, в чьих руках окажется Запад — в руках тех, кто приходит строить, или тех, кто приходит грабить и разрушать.

Дженис с сомнением покачала головой.

Он перевел грустный взгляд на горы. Как убедить ее? Или любого другого, кто не испытал того, что испытал он? Они пытались судить о законах дикой неукрощенной страны по меркам морали жителей аккуратно засаженных вязами городков восточного побережья.

— Ну, а как насчет сиу? Неужто я должен был позволить им перебить всех нас?

— Они индейцы, дикари.

— Но они тоже люди, зачастую хорошие люди, если посмотреть с иной точки зрения. Индейцы дерутся за свой образ жизни, который для них так же дорог, как нам — наш.

Она промолчала, но он знал, что не убедил ее. Она ненавидела револьвер, который он носил, ненавидела все, что он сделал, и, наверное, еще больше — то, что он может сделать. В штате Вирджиния убийц отправляли на виселицу или в тюрьму, и она не видела разницы между Вирджинией и Дальним Западом.

Мэбри догадывался, о чем она думает, и пытался найти слова, которые наконец убедили бы ее, — но он не умел красиво говорить. Между ними возникло отчуждение, и он отчаянно попытался сломать его.

Он потянулся к Дженис и привлек к себе, но не почувствовал в ней податливости и желания понять. Она просто подчинялась ему.

Дженис взглянула на него.

— Обещайте, что не будете больше убивать.

Он уронил руки и отступил.

— Я был бы дураком и вруном, если бы дал такое обещание — дважды.

Она в сердцах отвернулась от него.

— Мне кажется, все что о вас говорят, правда! Вам нравится убивать! И вы не любите меня. Если бы любили, то сделали то, что я прошу!

— Нет, — возразил он спокойно, — сделать то, что вы хотите, — это не доказательство любви. Я принадлежу самому себе, и живу так, как мне подсказывает совесть.

— Совесть? — вспыхнула она. — Да вы даже не представляете, что такое совесть!

Резко повернувшись, она пошла к дому. Мэбри растерянно остановился у крыльца. Почему он не пообещал сделать то, что она просила, не прекратил спор? Ведь, возможно, они больше не встретят Баркера. И тем не менее он знал, что не должен давать такого обещания. Он надеялся никогда больше не вынимать оружия, однако если возникнет необходимость, он сделает это.

Кинг оставался на крыльце, пока пламя в очаге не превратилось в угольки и все не улеглись спать, и даже после этого — он колебался, к нему вернулось прежнее беспокойство. Все еще дул теплый ветер, только уже слабее, и где-то выл на луну одинокий волк; эхо отвечало ему, отражаясь от скалистых утесов.

Он спустился с крыльца и неслышно, как большая кошка, обошел коррали. Вернувшись на крыльцо, он свернул последнюю самокрутку и прикурил ее, тщательно пряча огонь в сложенных чашей ладонях.

— Дженис… Дженис… — тихо прошептал он в темноту.

Но темнота не ответила. Только снова завыл волк да ветер зашелестел в траве на лугу.

Едва рассвело, Кинг Мэбри встал с постели и быстро оделся. Хили уже не спал. Мэбри по звуку догадался, что он расщепляет поленья на лучины, затем раздалось потрескивание пламени. Натягивая сапоги, он услышал, как хлопнула входная дверь. Хили вышел во двор.

Мэбри накинул оружейный пояс с револьвером и застегнул пряжку, по привычке похлопав по револьверу, чтобы убедиться, что тот ладно лежит в кобуре.

Выйдя в общую комнату, он налил в таз воды и умылся. На улице стояла специальная скамья для умывания, но утро было слишком холодное.

Причесавшись, он подошел к очагу, добавил несколько поленьев и налил кофе. Дженис уже успела встать и одеться, услышав возню Мэбри, вышла из спальни и поздоровалась.

Кофе был горячим и крепким. Мэбри, взяв кружку, подошел к двери, выглянул наружу. Хили не было видно. Очевидно, пошел задать корма лошадям.

Дженис налила себе кофе и присоединилась к Мэбри. Выглядела она посвежевшей, уверенной в себе и такой же привлекательной, как в Хэт-Крик, когда он впервые встретился с ней.

— Извините, Кинг. Правда, извините. Но вы же не хотите, чтоб я отказалась от того, во что верю?

— Лучше пейте кофе, — показал он на кружку в ее руках.

Из спальни вышла Доуди, а через несколько минут появилась и Мэгги, — шла она медленно, но без посторонней помощи. Женщина сильно похудела, но глаза ее ярко лучились.

— Никто не сможет сказать, — прокомментировал Мэбри ее появление, — что ирландцы не крепкий народ.

— Я выкарабкаюсь, — отозвалась Мэгги. — Я еще выкарабкаюсь.

Дженис взглянула на Мэбри, но тот избегал ее взгляда. В комнате становилось теплее, приятно пахло кофе.