Принца разбудили, попросили одеться и спуститься в совещательную комнату.

У председателя суда г-на Юлена была необычная военная карьера. Уроженец Швейцарии, он родился в Женеве в 1758 году, как все женевцы, стал часовщиком. Маркиз де Конфлан, пораженный высоким ростом и отличной фигурой молодого человека, назначил его своим егерем. При первых выстрелах штурмовавших Бастилию Юлен прибежал к ним, одетый в великолепный, расшитый кружевами камзол, отчего и был принят за генерала. Он не стал исправлять их заблуждение, возглавил группу самых отчаянных и одним из первых ворвался во двор королевской тюрьмы. С той поры он стал носить звание полковника, которое у него никто не оспаривал, а шестью неделями раньше описываемых событий получил патент генерала. Выказанная им храбрость особенно примечательна тем, что, едва крепость была взята, он заслонил собой ее коменданта де Лонэ и, пока было возможно, защищал его, то есть пока его не повалили на землю; увы, он не смог, как известно, помешать изрубить бедного офицера на куски.

Быть может, в память об этом гуманном поступке он и был назначен председателем военного суда, решавшего участь герцога Энгиенского.

Принца допросили во второй раз со всем возможным почтением; но у военного суда было только две возможности: либо признать герцога невиновным и выпустить его из Венсенского замка, либо признать виновным и исполнить приговор.

Вот текст приговора:

«1. Суд единогласно объявляет Людовика-Антуана-Генриха де Бурбона, герцога Энгиенского, виновным в ведении вооруженной борьбы против Французской Республики.

2. Единогласно — виновным в том, что предложил свои услуги английскому правительству, врагу французского народа.

3. Единогласно — виновным в том, что принимал и давал поручения агентам означенного правительства, предлагал им средства использовать единомышленников во Франции и составлять с ними заговоры против внутренней и внешней безопасности французского государства.

4. Единогласно — виновным в том, что использовал единомышленников в Страсбургской крепости, пытаясь поднять близлежащие департаменты и руководить диверсиями в пользу Англии.

5. Единогласно — виновным в том, что он является одним из зачинщиков и участников замысленного англичанами покушения на жизнь первого консула, с тем, чтобы в случае успешного осуществления этого покушения вторгнуться во Францию».

Оставался последний вопрос — о форме наказания.

Он был решен так же, как и другие; военный суд единогласно приговорил к смерти Людовика-Антуана-Генриха де Бурбона, герцога Энгиенского, за шпионаж, переписку с врагами Республики, посягательство на внутреннюю и внешнюю безопасность государства.

Во всем этом была одна странность, едва не сорвавшая все дело, — никто из членов суда не был предупрежден о том, ради чего их собрали. Один из них час стоял у входной двери, не решаясь дать знать о себе. Другой, получив приказ немедленно явиться в Венсенский замок, посчитал, что его самого арестуют, и стал спрашивать, куда ему обратиться, чтобы зарегистрироваться как заключенному.

Что же касается просьбы герцога об аудиенции у Бонапарта, один из членов суда предложил передать эту просьбу правительству.

Остальные не возражали, только один генерал, стоявший за креслом председателя (он, по-видимому, был представителем первого консула), объявил, что просьба герцога напрасна; судьи замяли этот вопрос, оставив за собой право после обсуждения удовлетворить желание подсудимого.

После вынесения приговора генерал Юлен взял перо, чтобы написать Бонапарту о просьбе герцога Энгиенского.

— Что вы собираетесь делать? — спросил его тот, кто нашел просьбу безнадежной.

— Пишу первому консулу, — ответил Юлен, — чтобы сообщить ему решение суда и просьбу осужденного.

— Ваше дело кончено, — сказал этот человек, вырывая перо у Юлена, — остальное — уже мое дело.

И Савари, присутствовавший на судебном заседании, отправился к отряду гвардейской жандармерии, став рядом с ними на замковой эспланаде.

Офицер, командовавший пехотным легионом, со слезами на глазах подошел сказать ему, что ему приказано выделить отряд для исполнения приговора военного суда.

— Действуйте, — сказал Савари.

— Но где я должен разместить солдат?

— Там, где пуля не заденет никого постороннего.

Дело в том, что огородники из парижских пригородов уже отправлялись в Париж на рынки.

Осмотрев местность, офицер выбрал замковый ров как наиболее безопасное место.

Когда допрос окончился, герцог поднялся в свою комнату и заснул.

Он спал глубоким сном, когда за ним пришли — зачитать приговор и исполнить его.

Поскольку приговор положено зачитывать на месте казни, его подняли, и заставили одеться.

Герцог настолько был далек от мысли, что его приговорят к смерти, что, спускаясь по лестнице, ведущей ко рву, спросил:

— А куда мы идем?

Почувствовав идущий снизу холод, он дотронулся до руки коменданта, несшего фонарь, и тихо произнес:

— Меня посадят в подвал?

Не было нужды отвечать ему, поскольку вскоре все и без того стало ясно.

При свете фонаря, который держал комендант Арель, принцу прочли приговор. Он выслушал его невозмутимо. Потом достал из кармана письмо, которое, по-видимому, заранее приготовил на этот случай. В письме был локон его волос и золотое кольцо. Он отдал его лейтенанту Нуаре, тому из членов суда, с которым немного общался по прибытии в Венсен и который внушал ему симпатию.

Командир отряда, назначенного для расстрела принца, спросил его:

— Хотите встать на колени?

— Зачем? — удивился принц.

— Чтобы легче встретить смерть.

— Ни один Бурбон, — ответил герцог Энгиенский, — не склонял колени ни перед кем, кроме Бога.

Солдаты отошли на несколько шагов и, расступившись, открыли взору могилу.

В этот момент маленькая собачка, сопровождавшая герцога от самого Эттенгейма, вырвалась из комнаты, подбежала к крепостному рву и бросилась под ноги хозяина с громким лаем.

Принц наклонился, чтобы погладить собаку и, видя, что солдаты уже держат ружья наготове, сказал:

— Позаботьтесь о моем бедном Фиделе, это все, о чем я вас прошу.

И, выпрямившись, он произнес:

— Я в вашем распоряжении, господа, стреляйте!

Одна за другой последовали короткие команды: «На плечо!», «Товсь!», «Кладсь!» и «Пли!», раздались выстрелы, принц упал.

В той же одежде, в которой он был, его положили в заранее вырытую могилу, мгновенно тело засыпали землей, и солдаты, утрамбовывая ногами землю, постарались затоптать и след, оставленный упавшим телом.

Едва приговор был произнесен, как члены суда пожелали покинуть Венсен, каждый требовал свой экипаж, у ворот замка поднялась суматоха, но пока не прозвучали выстрелы, возвестившие, что все кончено, никто из тех, кто приговорил несчастного принца к смерти, так и не уехал.

Тогда ворота, закрытые, вероятно, по приказу сверху, открылись, каждый занял свое место и приказал кучеру быстрее покинуть проклятый замок; можно подумать, что эти храбрые воины, не раз встречавшиеся со смертью на поле боя и не отступавшие перед ней, спасались от призрака.

Савари, возможно, более всех взволнованный, тоже отправился в Париж; но на заставе встретил г-на Реаля, в костюме государственного советника едущего в Венсен. Он остановил Реаля и спросил:

— Куда вы едете?

— В Венсен, — ответил г-н Реаль.

— Что вы собираетесь там делать? — задал вопрос Савари.

— Допросить герцога Энгиенского, я получил об этом приказ первого консула.

— Герцог Энгиенский уже четверть часа как мертв, — произнес Савари.

Г-н Реаль вскрикнул от изумления, можно сказать, от ужаса, и смертельно побледнел.

— Ах! И кто же так опрометчиво поспешил казнить несчастного принца? — спросил он.

«При этих словах, — пишет Савари в своих «Мемуарах», — я начал сомневаться, что смерть герцога Энгиенского — дело рук первого консула».