Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Расскажите мне об этом побольше, — сказал Великий Лунарий. — Рисуйте мне картины. Я не могу представить себе такие вещи.

И вот, в течение некоторого времени, хотя довольно кратко, я излагал ему историю земных войн. Для начала я рассказал о церемониях и обрядах, которыми сопровождается объявление войны, о предостережениях и ультиматумах, о мобилизации и сосредоточении войск. Далее я сказал несколько слов о маневрировании, позициях и боевом порядке. Я рассказывал об осадах, приступах, о голоде и лишениях в окопах, о часовых, замерзающих в снегу. Я рассказывал о засадах и панических отступлениях, об отчаянной обороне и слабеющей надежде, о безжалостном преследовании бегущих и о трупах на поле битвы. Рассказывал я ему также о далеком прошлом, о нашествиях и избиениях, о гуннах, татарах, о войнах Магомета и калифов и о Крестовых походах. По мере того, как я продолжал мой рассказ, а Фи-У переводил, селениты аукали и бормотали со все возрастающим волнением.

Я сообщил им, что броненосец может перебросить за восемнадцать километров снаряд, весящий тонну, и пробить железную плиту толщиной в двадцать футов; упомянул я и о том, что мы умеем пускать мины под водой. Я описал действие пулеметов и по мере сил своих постарался изобразить сражение при Колензо. Великий Лунарий слушал с таким недоверием, что один раз даже перебил переводчика и потребовал, чтобы я еще раз подтвердил мои слова. Особенно сомневались селениты, слушая описание того, как люди веселятся и ликуют, отправляясь в (сражение?).

— Но, ведь, это не может им нравиться? — перевел Фи-У.

Я заверил его, что люди моей расы считают битву одним из славнейших событий в своей жизни, и необычайно изумил этим все собрание.

— Но какая польза от войны? — спросил Великий Лунарий, возвращаясь к своей излюбленной теме.

— О, что касается пользы, — ответил я, — то война уменьшает избыток народонаселения.

— Но для чего это нужно?..

Последовала пауза; струи охлаждающей жидкости оросили лоб Великого Лунария, и он заговорил снова…»

Тут целый ряд волнообразных колебаний, которые впервые стали мешать работе воспринимающего аппарата, когда Кавор описывал молчание, воцарившееся прежде, чем впервые заговорил Великий Лунарий, начал серьезно спутывать наши записи. Эти колебания, очевидно, являлись результатом радиации, исходивших из лунного источника, и их упорное вторжение в чередующиеся сигналы Кавора как бы указывало, что кто-то намеренно старается вмешаться в передачу и сделать ее невразумительной. Сперва эти колебания были невелики и повторялись регулярно так, что, при некотором старании и с потерей лишь очень немногих слов, мы могли выделить из них послание Кавора; затем они стали шире и больше и немного спустя вдруг потеряли прежнюю правильность, причем невольно создавалось такое впечатление, словно кто-то зачеркивает написанные строки. Долгое время никак не удавалось избавиться от этой извивавшейся сумасшедшими зигзагами черты. Потом совершенно внезапно вмешательство приостановилось, дав нам возможность прочитать еще несколько слов, но после этого возобновилось опять и продолжалось до самого конца передачи, совершенно изгладив все, что Кавор пытался нам сообщить. Если вмешательство действительно было преднамеренное, то почему селениты предпочли позволить Кавору продолжать передачу своего послания в счастливом неведении того, что они уничтожают его запись, когда, очевидно, было совершенно в их власти и казалось гораздо легче и удобнее остановить его в любой момент? — Этой задачи я решить не берусь. Повидимому, так было, и это все, что я могу сказать. Последний клочок рассказа о свидании с Великим Лунарием возобновляется на полуфразе:

«… очень настойчиво допрашивал меня о моей тайне. Вскоре мне удалось добиться полного взаимного понимания и наконец выяснить то, над чем я безуспешно ломал голову с тех пор, как понял все могущество лунной науки, а именно — почему сами селениты никогда не открыли каворит. Я узнал, что это вещество им теоретически известно, но они всегда считали его получение практически немыслимым, потому что в силу каких-то причин на Луне нет гелия, а гелий…»

На последних буквах слова гелий вновь появляется все та же извилистая черта. Но вы обратите внимание на слово «тайна», ибо на нем и на нем одном я основываю мое объяснение следующего очередного послания, последнего, как мы полагаем с м-ром Вендиджи, — из всех, отправленных нам Кавором.

XXVI. ПОСЛЕДНЕЕ ПОСЛАНИЕ КАВОРА НА ЗЕМЛЮ

Предпоследнее послание Кавора оборвалось на половине фразы. Мне кажется, что я вижу его в голубом полумраке пещеры над аппаратом, вижу, как он сигнализирует нам, не подозревая, что завеса уже опустилась между нами, не подозревая также и тех страшных опасностей, которые нависли над ним самим. Роковой недостаток простейшего здравого смысла погубил его. Он разглагольствовал о войне, он говорил о силе людей и об их неискоренимой склонности к убийству, об их ненасытной жадности и неутомимой драчливости. Он ужаснул весь лунный мир этим повествованием о существах нашей породы, и затем — я полагаю — у него вырвалось роковое признание, что от него одного, по крайней мере на долгое время, зависит возможность нового появления людей на Луне. После этого мне лично уже совершенно ясна та линия поведения, которую должен был избрать холодный и бесчеловечный Лунный разум. Надо думать, что в конце концов Кавор догадался об этом. Легко представить себе, как он разгуливал по Луне, горько раскаиваясь в своей роковой нескромности. Я предполагаю, что в течение некоторого времени Великий Лунарий додумывал создавшееся положение вещей, и в течение всего этого времени Кавор мог свободно ходить, куда ему было угодно. Но после отсылки последнего из приведенных мной посланий какие-то препятствия мешали ему снова приблизиться к электромагнитному аппарату. Семь дней подряд мы не получали от него никаких сообщений. Быть может, он добился новой аудиенции у Великого Лунария и пытался как-нибудь опровергнуть свои прежние утверждения. Кто возьмется угадать, что там в действительности происходило?

И затем внезапно, словно прозвучавший среди ночи крик, за которым следует мертвая тишина, пришло самое последнее послание. Это наиболее короткий отрывок из всех имеющихся в нашем распоряжении, бессвязное начало двух фраз.

Первая из них гласит: «Безумием с моей стороны было сообщить Великому Лунарию…»

Последовал перерыв, длившийся около минуты. Невольно представляешь себе какую-то внешнюю помеху. Уход от инструмента, жуткое колебание среди аппаратуры, нагроможденной в темной, тускло озаренной синим светом пещере, потом внезапный скачок назад, исполненный запоздалой решимости. Торопливая передача: «Каворит делается так: возьми…»

Потом следовало еще одно слово, ничего не значащее: «Лезно».

И это все!

Быть может, он старался наспех передать слово «бесполезно», когда уже свершалась его судьба. Что произошло после этого вокруг аппарата, мы сказать не можем. Но я знаю наверное, что мы никогда больше не получим нового послания с Луны. Что касается меня лично, то мне приснился необыкновенно яркий сон и помог работе моего соображения; — почти так же живо, как если бы я лично присутствовал там, — я вижу освещенного голубым светом, растрепанного Кавора, который бьется в лапах этих лунных насекомых, бьется все отчаяннее и безнадежнее, в то время как они напирают на него, — кричит, требует, наконец, быть может, даже начинает драться, а они насильно уводят его шаг за шагом прочь от всякой возможности сообщения с братьями-людьми, уводят все дальше в Неведомое, во мрак, в молчание, которому нет конца…

Конец

ПИЩА БОГОВ

Часть первая

«Рождение Пищи»

1. Открытие пищи

В середине девятнадцатого века в нашем странном мире стало невиданно расти и множиться число людей той особой категории, по большей части немолодых, которых называют учеными — и очень правильно называют, хоть им это совсем не нравится. Настолько не нравится, что со страниц «Природы» — органа, который с самого начала служит им вечным и неизменным рупором, — слово это тщательно изгоняют как некую непристойность. Но госпожа публика и ее пресса другого мнения, она-то их именует только так, а не иначе, и если кто-либо из них привлечет к себе хоть капельку внимания, мы величаем его «выдающийся ученый», «маститый ученый», «прославленный ученый», а то и еще пышнее.

49
{"b":"165936","o":1}