Поглядев кверху, я увидел приблизительно то же самое; мне казалось, что я смотрю в очень узкий конус. Ветер дул вниз по шахте, и мне почудилось, что я слышу звучавшее все слабее и слабее мычание лунных коров, которых загоняли обратно по окончании дневной пастьбы. Вверх и вниз по галерее двигались многочисленные лунные обитатели, бледные, слабо светившиеся существа, глазевшие на нас или занятые какими-то непонятными мне делами.
Не знаю, померещилось мне это или действительно снежинка пролетела в струе ледяного воздуха. А затем, падая, словно снежинка, быстро пронеслась в глубь Луны крохотная фигурка — маленький человечек-насекомое, прицепившийся к парашюту.
Большеголовый селенит, сидевший со мною рядом, видя, что я поворачиваю голову с жестом человека, интересующегося всем окружающим, вытянул свою хоботообразную руку и указал нечто вроде дамбы, которая появилась далеко внизу: то была маленькая пристань, нависшая над пустотой. По мере того, как мы приближались к ней, скорость нашего движения уменьшалась; несколько секунд спустя мы оказались на одном уровне с пристанью и остановились. Был брошен и подхвачен причальный канат, и меня выволокли на пристань, где собралась большая толпа селенитов, толкавшихся, чтобы поглазеть на меня.
То была совершенно неправдоподобная толпа. Впервые я уяснил себе, как велики различия, встречающиеся среди обитателей Луны. В самом деле, казалось, что среди этой толкотни нельзя насчитать и двух похожих друг на друга индивидов. Одни раздувшиеся и выпяченные, другие такие маленькие, что могли бегать между ногами своих товарищей. У каждого была совершенно невероятно преувеличена какая-нибудь отдельная черта: у одного выдавалась огромная правая рука, вроде антенны, другой, казалось, состоял из одних ног и, можно было подумать, что он взобрался на ходули; у третьего на краю лицевой маски торчало некое подобие носа, и это делало бы его похожим на человека, если бы не лишенный всякого выражения зияющий рот. Странная и (если не считать отсутствия челюстей и усиков) совершенно насекомоподобная голова лунного пастуха подверглась здесь самым невероятным изменениям: в одном случае она была широкая и низкая, в другом — высокая и узкая; здесь кожаный лоб был украшен рогами и странными наростами, там виднелась раздвоенная борода или карикатурный человеческий профиль. Особенно часто бросались в глаза черепные коробки, раздувшиеся, словно пузыри, в то время как лицевая маска сведена была к очень скромным размерам. Виднелось также несколько субъектов с микроскопическими головами и вздутыми телами, а рядом с ними фантастические тощие существа, которые, видимо, лишь служили подставками для вытянутых словно трубы придатков к нижней части маски. Но тогда меня всего больше поразило, что два или три фантастических обитателя подземного мира, мира, защищенного от солнца или дождя несчетными километрами скал, держали в своих щупальцеобразных руках зонтики — настоящие земные зонтики! Но тут я вспомнил парашютиста, которого видел во время спуска.
Этот лунный народ вел себя совершенно так же, как человеческая толпа в сходных условиях: они толкались и пихались, оттесняли друг друга и даже карабкались один другому на плечи, желая посмотреть на меня. Число их с каждой секундой увеличивалось, и они все сильнее напирали на диски моих стражей» (Кавор не поясняет, что он хочет этим сказать). «Каждую секунду новые фигуры появлялись из мрака, и я не мог не смотреть на них. Но вот мне сделали знак и помогли взобраться в носилки, которые подняли на плечи здоровенные носильщики; после этого меня понесли сквозь эту волнующуюся толпу в предназначенные мне покои. Вокруг себя я видел при голубом полусвете глаза, лица, маски, слышал шум, напоминавший шуршание крыльев жуков, громкое блеяние и стрекочущее щебетание селенитов».
Можно догадаться, что его отнесли в «шестиугольный покой» и на некоторое время заперли там. Позднее ему предоставили гораздо больше свободы; в сущности, он был почти так же свободен, как любой обыватель цивилизованного города на Земле. И, повидимому, таинственное существо, являющееся правителем и господином Луны, назначило двух селенитов «с большими головами», поручив им охранять и изучать пленника и, если это возможно, как-нибудь объясниться с ним. Как удивительно и невероятно это ни покажется, но эти два существа, фантастические человекоподобные насекомые, обитатели другого мира, вскоре уже беседовали с Кавором на земном языке.
Кавор называет их Фи-У и Тзи-Пуфф. По его словам, Фи-У ростом не выше пяти футов; у него маленькие тонкие ножки около восемнадцати дюймов в длину и небольшие ступни обычного лунного типа. На них колышется маленькое тело, вздрагивающее от пульсации сердца. У него длинные и мягкие, многосуставные руки, оканчивающиеся щупальцами, шея, с многими сочленениями, как у всех селенитов, но при этом исключительно короткая и толстая.
«Голова его, — говорит Кавор, видимо, намекая на какое-то предшествующее описание, затерявшееся в пространстве, — принадлежит к обычному лунному типу, но странным образом видоизмененному. Как у всех селенитов, рот его — только зияющая, лишенная всякого выражения дыра; но он чрезвычайно мал и оттянут книзу, и вся маска сводится в сущности к приплюснутому кончику носа. По обеим сторонам этого последнего помещаются маленькие глаза.
Голова представляет собой большой шар. Твердая кожистая шкура лунных пастухов превратилась в тонкую пленку, сквозь которую отчетливо видна пульсация мозга. Это существо с чудовищно увеличенным мозгом и с телом, имеющим карликовые размеры».
В другом отрывке Кавор сравнивает Фи-У с Атлантом, поддерживающим земной шар. Тзи-Пуфф, повидимому, был насекомым в том же роде, но «лицо» его было значительно удлинено, и разрослись свыше всякой меры лишь некоторые части мозга. Поэтому голова имела не круглую, а грушевидную форму и узкой частью своей была обращена вниз. К свите Кавора принадлежали также носильщики — могучие существа с огромными плечами, длинноногие скороходы с паучьими ногами и один постоянно сидевший на корточках служитель.
Фи-У и Тзи-Пуфф разрешили проблему изучения языка очень просто. Они явились в «шестиугольную келью», где был заключен Кавор, и стали подражать каждому звуку, который он издавал, начиная с кашля. Он, видимо, быстро понял их намерения и начал повторять слова, жестами поясняя их значение. Способ был вероятно всегда одинаков. Фи-У некоторое время внимательно следил за Кавором, затем тоже указывал называемый предмет и произносил услышанное им слово.
Первым словом, которым он овладел, было «мэн» (человек) и вторым «муни» (лунянин). Видимо, Кавор наскоро изобрел это обозначение для лунной породы живых существ, чтобы не пользоваться более сложным словом «селенит». Лишь только Фи-У уяснял себе значение слова, он повторял его Тзи-Пуффу, который тотчас запоминал его совершенно безошибочно. За первый же урок они усвоили около сотни английских имен существительных.
Позднее они привели с собою художника, который помогал истолкованию слов, делая наброски и чертежи, так как собственные рисунки Кавора были довольно плохи. Это было, — говорит Кавор, — «существо с очень подвижной рукой и внимательными глазами», рисовавшее необычайно проворно.
Одиннадцатое послание, без сомнения, является лишь отрывком более длинного сообщения. После нескольких бессвязных фраз, значение которых непонятно, оно гласит следующее:
«Но это может заинтересовать только лингвиста, и кроме того мне понадобилось бы слишком много времени, чтобы сообщить все подробности целой серии бесед, из коих я воспроизвел здесь лишь самые первые. Я даже сомневаюсь, чтоб мне удалось хотя бы приблизительно описать здесь все уловки, к которым мы вынуждены были прибегать с целью достигнуть взаимного понимания. Глаголы дались нам без особых трудностей, по крайней мере глаголы действительного залога, которые я мог пояснить рисунками; кое-какие прилагательные тоже были усвоены довольно легко, но когда мы обратились к отвлеченным понятиям, предлогам и общераспространенным фигуральным выражениям, посредством которых так много выражается на Земле, я почувствовал себя в тупике. По правде сказать, трудности казались неодолимыми, пока на шестом уроке не появился четвертый участник занятий — обладатель огромной яйцеобразной головы, специальность которого, очевидно, заключалась в решении сложных проблем посредством аналогии. Он вошел с озабоченным видом и споткнулся о стул. То и дело приходилось толкать и щипать его, чтобы привлечь его внимание. Но лишь только он догадывался, чего от него требуют, проницательность его была изумительна.
