– Ваше величество, – веско произнес Гнатий, – я не уверен, что Ршава мертв уже триста лет. Я вообще не уверен, что он мертв. Он расхохотался, выслушав приговор, и заявил, что не в людской власти предать его смерти. Его оставили на ночь в камере размышлять над неверием его и преступлениями, совершенными им во славу его бога. Но стража, явившаяся утром, чтобы отвести его на казнь, нашла камеру пустой. Замок был цел, и стены нетронуты. Но Ршава исчез.

– Чародейство, – пробормотал Крисп. Волоски на его шее встали дыбом.

– Вы, без сомнения, правы, ваше величество, но по причине тяжких преступлений Ршавы его камеру зачаровали лучшие тогдашние маги. Они поклялись, что их защиты остались нетронуты. Но Ршава все же исчез.

Яковизий опять склонился над табличкой.

«Ты хочешь сказать, что Ршава – это Арваш?» – показал он и скривился, демонстрируя, что он об этом думает, но вдруг опустил табличку и вгляделся в свои слова. Потом поднял ее и по очереди указал стилем на оба имени.

Крисп не сразу понял, на что он намекает. Арваш – обычное халогайское имя. Ршава – достаточно обычное видесское. Но по простому ли совпадению оба составлены из одних и тех же букв?

«Нет», – сказали пробегавшие по коже мурашки.

Гнатий уставился на имена, словно видел их впервые. Глаза его бегали.

– Я не заметил… – выдохнул он.

Яковизий положил табличку на колени, поскрипел стилем и отдал Криспу. Тот прочел вслух: «Неудивительно, что он не стал клясться Фосом».

Яковизий тоже верил.

– Но если мы сражаемся с… с трехсотлетним колдуном, – голос изменил Криспу, – то как мы можем надеяться победить его?

– Я не знаю, ваше величество. Я надеялся, что вы мне скажете, – ответил Гнатий совершенно серьезно. Крисп был Автократором; битвы с чужеземными врагами – его дело.

«Если это и правда бессмертный колдун, поклоняющийся Скотосу и ненавидящий Фоса, – написал Яковизий, – то почему он прежде не беспокоил Видесс?»

Сомнения Криспа пробудились было вновь, но Гнатий решительно ответил:

– Откуда мы это знаем? Бог благой и премудрый знает, ваше высочество, за эти годы империя получила несчастий полной мерой.

Сколько из них породил или усугубил Ршава? Наше незнание тайных причин не доказывает, что их нет.

– Святой отец, мне кажется – я боюсь, – что ты прав, сказал Крисп. Только тот человек – если этот Ршава или Арваш еще человек, – кто поклонялся Скотосу, мог учинить жестокую резню в Имбросе. И только колдун с опытом трех веков за плечами мог так испугать столь умелого и сильного чародея, как Трокунд.

Детали складывались, как кусочки деревянной мозаики, но рисуемый ими облик вызывал у Криспа дрожь.

– Теперь поступайте со мною, как знаете, ваше величество, сказал Гнатий. – Я знаю, что у вас нет причин любить меня, да и у меня, правду говоря, – вас. Но эту историю следовало донести до вас не ради вас или меня, но ради империи.

«Странно, – написал Яковизий. – Я-то полагал его совершенно бесчестным типом. Вот и полагайся после этого на прилагательные».

– Э… да. – Крисп вернул табличку Яковизию. Когда Гнатий понял, что это не для его глаз, он только поднял бровь. Крисп не обратил внимания. Он думал. – Как ты прекрасно понимаешь, Гнатий, – выговорил он в конце концов, – такая весть заслуживает награды.

– Прогулка за стенами монастыря, пусть краткая, сама по себе служит мне наградой. – Гнатий снова поднял бровь. – Кстати, ваше величество, как вам удалось заставить пресвятого вселенского патриарха видессиан, – капелька иронии в его голосе обжигала сильнее яда, – согласиться на мое временное освобождение?

– Верно, мы ведь должны были оба подписать разрешение… Крисп смущенно улыбнулся. – Честно сказать, святой отец, я просто забыл его спросить, а требования с императорской печатью хватило, как я понимаю, чтобы запугать вашего настоятеля до смерти.

– Очевидно. – Гнатий помолчал и продолжил:

– Пресвятой патриарх будет очень недоволен, узнав, что вы проявили ко мне такое снисхождение.

– Ну и Фос с ним. Я им тоже не слишком доволен. – Только когда эти слова слетели с его губ, Крисп сообразил, что не слишком хорошо хаять нынешнего неуемного патриарха перед бывшим.

Гнатий даже бровью не повел; Крисп восхитился его выдержкой. Но слова он подбирал исключительно осторожно:

– И насколько крупную награду рассчитывает вручить мне ваше величество?

Яковизий забулькал. Гнатий тревожно обернулся; Крисп к этому времени уже привык к странному смеху немого. Ему и самому хотелось расхохотаться.

– Обратно в старые сапоги захотелось, святой отец?

– Вероятно, мне следовало бы смутиться, ваше величество, но вы правы. Честно говоря, – Крисп решил, что Гнатию такой подвиг вряд ли под силу, – у меня кровь закипает при мысли, что на патриаршем троне восседает этот узколобый фанатик.

– Он тебя любит не больше, – заметил Крисп.

– Я знаю об этом. И уважаю его честность и искренность. Но разве вы не обнаружили, ваше величество, что от честных фанатиков – одни проблемы?

«А много ли ему известно о вызове Пирра в Тронную палату?» подумал Крисп. Или о бунтах у Собора. Наверное, почти все. Пусть Гнатий и был заключен в монастырь, но Крисп готов был поспорить, что ему ведом каждый городской слух.

– В ваших словах есть доля истины, святой отец, – признал он, наклоняясь вперед, точно торгуясь о цене на репу на имбросском рынке – в те времена, когда были еще Имброс и рынок. – Но как я могу довериться вам, когда вы предали меня не единожды, но дважды?

– Хороший вопрос, – вздохнул Гнатий, разводя руками. – У меня нет на него ответа, ваше величество. Могу сказать только, что буду вам лучшим патриархом, чем нынешний.

– Да, пока не решишь, что можешь посадить на трон императора получше нынешнего.

Гнатий склонил голову.

– Аргумент бесспорный.

– Вот что я сделаю, святой отец: отныне можешь выходить из монастыря в любое время, если настоятель не запретит. Полагаю, тебе потребуется письменное подтверждение. – Крисп послал евнуха за пером и пергаментом, набросал приказ, расписался, приложил печать и передал документ Гнатию:

– Надеюсь, ты простишь недочеты стиля и грамматики.

– За этот документ, ваше величество, я многое могу простить, ответил Гнатий. Эта фраза вместила в себя все различия между ним и Пирром. Пирр никогда и ничего не прощал.

– Если обнаружишь в летописях что-то еще, – предупредил Крисп, – немедля дай знать мне.

Гнатий понял, что аудиенция окончена. Он опустился ниц, встал и двинулся к выходу, где его перехватил Барсим.

– Сопроводить ли халогаям святого отца в монастырь? осведомился вестиарий.

– Нет, пусть добирается сам, – ответил Крисп, чем ухитрился удивить своего постельничего – задача нелегкая. Покорно поклонившись, но сохраняя на лице красноречивейшее выражение, Барсим вывел Гнатия из комнаты.

Крисп послушал, как удаляются шаги по коридору, и обратился к Яковизию:

– И что теперь?

«„Что теперь?“ в смысле „Отдать ли Гнатию Собор?“ или „Что с Арвашем делать?“», – написал Яковизий.

– Не знаю, – вздохнул Крисп, – и, богом благим клянусь, я не думал, что эти вопросы узлом завяжутся. Начнем с патриарха, решил он. – Пирр должен уйти. – За две недели, прошедшие с того дня, как Крисп вошел в императорскую ложу в Соборе, страже пришлось подавлять еще два бунта – по счастью, маленьких..

«Да уж, мой двоюродный братец не больно сговорчив, – нацарапал Яковизий. – Если хочешь вернуть Гнатия – быть может, он станет потише, если пригрозить сдать его на корм халогаям, коли слово «измена» хоть раз вступит в его кривомозглую голову».

– А в этом что-то есть. – Крисп вспомнил, как шарахнулся Гнатий от секиры телохранителя в ту ночь, когда Крисп захватил трон. Он с восхищением перевел взгляд на Яковизия:

– Знаешь, я слышу твой голос каждый раз, когда читаю эти заметки. Твои слова на воске или пергаменте передают тон твоей речи. А когда я пытаюсь выразить свои мысли в письме, получается невыразительно и скучно. Как тебе это удается?