Бой продолжался. Благодаря Ризульфу армия Криспа превосходила противника числом. Перебежчиков император поставил не на самую важную позицию – они обороняли середину правого фланга. Он их присутствие освобождало других солдат. Край правого фланга Петрония зашатался под напором превосходящих сил, и конница Криспа обошла его с тыла.

Матежники отступали. Но этого было недостаточно для спасения; почуяв близкую победу, всадники Криспа вцепились в них, как волки в кусок свежего мяса. Сторонники Петрония сражались храбро; они бились, упрямо и отчаянно, еще с полчаса, дорого отдавая свои жизни ради спасения товарищей. Но есть предел тому, что могут вынести плоть и кровь. Один за другим мятежники бросали в пыль сабли и копья, поднимая руки в знак поражения.

Раз начавшись – как только люди Петрония увидали, что сдавшихся, как было обещано, не трогают, – волна капитуляции покатилась от фланга к центру строя. Фронт затрясся, как больной падучей хворью. Солдаты Криспа с радостными криками устремились вперед.

Армия Петрония распалась в один миг. Некоторые, поодиночке или сбившись в своры, бежали с поля боя. Большинство – порой целые отряды – бросали оружие и сдавались. Лишь около трех тысяч воинов, самых верных сторонников Петрония, не теряя строя, отступали к холмам, изрезавшим горизонт на северо-западе.

– За ними! – вскричал Крисп, в возбуждении молотя кулаком по плечу Маммиана. – Чтобы ни один не ушел!

– Слушаюсь, ваше величество! – Маммиан гаркнул гонцов, тыча пальцем в отступающие полки Петрония. Будучи выполнены, его приказы не оставили бы на свободе ни единого мятежника. Но погоня захлебнулась. Часть солдат Криспа все же отправилась за последними соратниками Петрония. Но многие были заняты, принимая сдачу противника, а, вернее, освобождая сдавшихся солдат от личного имущества. А остальные, не теряя времени, ринулись на лагерь Петрония, соблазнительно раскинувшийся перед ними, как нагая женщина с искусительной улыбкой на устах. Так и вышло, что остатки мятежного войска, огрызаясь стрелами, все же достигли холмов и выставили на перевале, которым прошли, сильную охрану.

Когда преследователи Петрония вернулись ни с чем, солнце уже клонилось к закату. Услыхав об их провале, Крисп только выругался.

– Богом благим и премудрым клянусь, в лед бы отправить мародеров! – рычал он.

– Тогда у вас осталось бы не больше солдат, чем у Петрония, заметил Саркис.

– Им надо было сначала за Петронием гнаться, а грабить потом, – ответил Крисп.

Саркис пожал плечами.

– Простой солдат на службе императора не разбогатеет. Ему повезет, если он не лишится последних грошей. Так что если подвернется случай стащить что-нибудь, он его не упустит.

– И подумайте, ваше величество, – примирительно проговорил Маммиан, – кто остался бы защитить вас, вздумай мятежники разом вспомнить свою верность?

– Надо было мне самому отправиться в погоню, – пробормотал Крисп, но дальше спорить не стал. Что сделано, то сделано, и, как не жалуйся, утерянной возможностью уже не воспользуешься. Но Крисп накрепко затвердил этот урок, чтобы никогда больше не повторять подобных ошибок.

– Как ни погляди, ваше величество, – напомнил Маммиан, – а мы сегодня победили. Множество пленных, лагерь Петрония взят…

– Спорить не стану, – согласился Крисп. Он, правда, надеялся выиграть не одно сражение, а всю войну, но, как он только что себе сказал, надо принимать то, что имеешь, а настроение его не настолько испортилось, чтобы забывать об этом. Он отстегнул от пояса оловянную флягу, поднял и отпил большой глоток терпкого вина, каким пробавлялась вся армия.

– За победу! – вскричал он.

Все, кто услыхал его, – то есть большая часть войска, обернулись на голос императора. Секундой позже лагерь охватило буйство.

– За победу! – орали солдаты. Одни, как Крисп, отмечали победу добрым глотком вина, другие пускались в пляс вокруг костров от радости или облегчения, что они еще живы.

А некоторые по своей жестокости принялись глумиться над пленными. Лишенные оружия, бывшие соратники Петрония не осмеливались дать отпор, и кое-кто из мерзавцев перешел от оскорбительных слов к делу. Криспу вовсе не хотелось выяснять, до чего может дойти их изобретательность со временем. Взявшись за меч, он двинулся к ближайшему подонку. Халогаи, не дожидаясь приказа, сомкнули кольцо вокруг императора.

– Да, твое величество, – заметил Нарвикка, – в тебе много от нашей крови. Ты похож на опьяненного гневом.

– Так и есть.

Крисп схватился за плечо пехотинца, который развлекался, приплясывая на пальцах пленника. Солдат развернулся, чтобы узнать, кто прервал его веселье, и проклятие замерло на его губах. Он рухнул ниц и затрясся от страха.

Крисп подождал, пока солдат зароется носом в пыль, и метко пнул его под ребра, едва не отбив себе пальцы, – пехотинец носил кольчугу. Судя по тому, как подонок пытался, не вставая, схватиться за бок, пинок оказался весьма чувствительным, несмотря на кожаную подбивку.

– Это у тебя называется прощением – мучить беззащитного? осведомился Крисп.

– Н-нет, ваше величество, – выдавил солдат. – П-просто… веселимся.

– Ты – может быть, а этот парень – вряд ли. – Крисп еще раз пнул мерзавца, уже не так сильно. Тот хрюкнул, но снес обиду безропотно. – Или тебе это понравилось? – осведомился император.

– Нет, ваше величество. – Наглый со слабыми, солдат готов был пресмыкаться перед любым, чья власть превосходила его собственную.

– Ладно же. Если хочешь получить снисхождение, или заслужить, научись оказывать его сам. Прочь с глаз моих. – Солдат вскочил на ноги и сбежал. Крисп гневно огляделся. – Измываться над пленными, особенно над теми, кому обещано прощение, – дело Скотоса! Следующий, кого за этим застанут, получит плетей и будет уволен без выходного. Все поняли?

Если кто-то и сомневался, то оставил свои мысли при себе. Гнев Автократора превратил шумное веселье в опасливую тишину.

– Благослови вас Фос, ваше величество. – Слова несчастного пленника разнеслись по всему лагерю. – Это поступок императора.

Несколько халогаев согласно заворчали.

– Раз уж я взялся за дело, то должен работать хорошо, ответил Крисп, взглянув на пленника. – Почему ты сражался против меня?

– Я родом с земель Петрония. Он мой хозяин. Нами он всегда управлял хорошо; я решил, что и для империи он будет не хуже. Пленник задумчиво покосился на Криспа. – Я и сейчас не откажусь от своих слов, но теперь мне кажется, что Петроний такой не один.

– Надеюсь. – «Интересно, – подумал Крисп, – сколько людей в империи способны были бы мудро ею править, очутись они на троне?» Раньше ему эта мысль в голову не приходила. Наверное, немало, решил он. Но раз эта работа выпала ему, другим он ее не отдаст.

– В чем дело, твое величество? – спросил Нарвикка. – По хмурому лбу сужу, мысли тревожные обуревают тебя.

– Да нет. – Крисп, смеясь, объяснил, в чем дело.

– Почитай себя счастливым, – серьезно ответил Нарвикка. – Из всех этих возможных Автократоров только Петроний носит наперекор тебе красные сапоги.

– Одного Петрония в них и то много. – Крисп развернулся было, направляясь к шатру, и вдруг остановился. По лицу его расползлась хитрая ухмылка. – И, кажется, я знаю, как его из них выкинуть. Трокунд! – окликнул он.

Чародей подбежал к нему.

– Чем могу служить вашему величеству? – спросил он, кланяясь.

Крисп объяснил, чем Трокунд может ему служить, и обеспокоенно спросил:

– Это ведь не боевая магия?

Трокунд в раздумье прикрыл тяжелые веки.

– Вероятно, нет, – ответил он наконец. – И даже если самого Петрония ограждают чародейские защиты – а я в этом уверен кому придет в голову защищать его сапоги? Тем более, – добавил он, улыбаясь Криспу в ответ, – что мы не причиним им никакого вреда.

– Воистину так, – согласился Крисп, – в отличие, если бог благой и премудрый позволит, от Петрония.

Петроний, по своему обыкновению, проснулся с рассветом. Спина и плечи его ныли; за долгие годы, что он спал на мягких перинах не только в городе Видессе, но и в поле, – тело его отвыкло от постелей в виде раскатанного одеяла. Ему повезло больше, чем большинству оставшихся его соратников, – у него остался шатер, кое-как защищающий от ночного холода. Их палатки были теперь добычей армии Криспа.