Литмир - Электронная Библиотека

В действительности она была настолько велика и взрывоопасна, что ее старались просто игнорировать. И Ршава всегда так поступал — пока не испытал силу искушения на себе.

Ингегерд поднялась с матраса и распахнула ставни. Дом наполнил серый утренний свет. Кровавые пятна на полу и мебели казались почти черными, но обретали все больше цвета по мере приближения восхода. Ингегерд почесалась и поморщилась.

— Клопы, — пробормотала она и задумчиво добавила: — Хотела бы я знать, всю ли еду здесь хаморы украли, или они явились сюда только убийствами развлечься?

— У нас осталось мало еды? — спросил Ршава, и его желудок заурчал, как голодный волк.

— У нас после завтрака не останется ничего, и завтрак этот скудным будет, — сообщила Ингегерд. — А нам нужно еды добыть. Когда по морозу ходишь, куда быстрее устаешь, чем почти от любой работы.

Она быстро обыскала дом и радостно воскликнула, обнаружив четыре буханочки хлеба. Мороз предохранил их от плесени и насекомых. То был последний хлеб, который выпекла жена фермера, прежде чем стать жертвой хаморской похоти.

Пока Ршава отламывал куски хлеба и согревал их в ладонях, прежде чем съесть, его взгляд не раз скользил по Ингегерд. «Я мог бы сделать ее жертвой своей похоти», — мрачно подумал он, но покачал головой. Он охотнее овладел бы ею не как жертвой. Вот если бы она пошла на это добровольно, даже со страстью, даже с распутством…

Он взглянул на нее снова. А если у нее нет такого желания, не говоря уже о страсти? У него хватило мрачной честности осознать, что он все равно желает ее. «Но я ничего не сделал», — напомнил он себе, чтобы успокоить совесть.

Они съели по буханочке хлеба с остатками сыра из Скопенцаны, а последние две оставили на потом.

— Нам лучше уходить и побольше пройти, пока светло, — сказала Ингегерд.

— Да, — ответил Ршава и рассмеялся: еще один день ходьбы по колено в снегу — и он настолько вымотается, что к вечеру уже не сможет покушаться на чью-либо добродетель.

Едва они вышли из дома, как земля содрогнулась от сильного толчка. Они даже на секунду ухватились друг за друга — но не от страсти, а от ужаса.

— Ненавижу это, — проговорила Ингегерд, когда все успокоилось. — Если что-то конец имеет, оно должно закончиться.

— Хотел бы этого и я, — искренне ответил Ршава. — Но толчки будут продолжаться. Со временем они станут лишь слабее и реже. Но они будут.

Прелат и халогайка побрели на юг. Ингегерд указала на темное пятнышко у горизонта:

— Думаю, там город.

— Да сделает благой бог так, чтобы ты оказалась права. И пусть он сделает так, чтобы этот город все еще находился в руках видессиан.

Если стены города рухнули из-за землетрясения, он станет легкой добычей для хаморов. Насколько далеко проникли варвары на территорию империи? Делает ли кто-нибудь хоть самую малость, чтобы их сдержать? Ршава задумался о безрассудстве своего родственника и лучшего, самого знаменитого имперского генерала. По их вине уже пролилось столько крови!.. Если эта война не безумие, то что же?

— Опасаюсь я, что беда у нас, святейший отец, — негромко сказала Ингегерд, глядя на запад.

Ршава посмотрел в ту же сторону и тихо ответил:

— Что ж, боюсь, ты права.

Четверо хаморов скакали к ним, пустив рысью своих лошадок. Кочевники пока находились далеко и не могли достать беглецов выстрелами из лука, но очень скоро они приблизятся… Не оборачиваясь, Ршава велел Ингегерд:

— Беги. Я задержу их, сколько смогу.

— Спасибо, святейший отец, но бежать некуда. — Она оказалась права: поблизости не росли даже деревья. — Как вы со мной встали, так и я с вами. Если меня ранят, а у вас будет время, меня быстро убейте. А если даже этого сделать не получится… — Она сделала паузу, должно быть, пожала плечами. — Раньше или позже, но все кончается.

Внутри Ршавы вспыхнула ярость. Едва появилась надежда на спасение, как на них напали варвары! Они были все ближе, и прелат уже видел, как летит снег из-под копыт лошадей и как всадники накладывают стрелы на тетивы луков. Один из хаморов выстрелил. Его стрела не долетела, но другие уже смогут достать…

— Проклинаю вас! — Ршава выплеснул в крик всю накопившуюся ярость. — Будьте вы все прокляты!

Один за другим, молча и как-то обыденно, хаморы попадали с лошадей и остались лежать в снегу неподвижными холмиками. Лошади пробежали еще немного и озадаченно встали. А прелат изумленно уставился на мертвые тела, не веря своим глазам.

И он не сразу заметил, что Ингегерд столь же изумленно глядит на него.

— Клянусь благим богом, святейший отец, — прошептала она. — Вы нас спасли.

ГЛАВА 6

Ршава и Ингегерд подъехали к городу Цаманд на двух степных лошадках. Еще двух они вели на поводу. Беглецы были никудышными всадниками, но понимали, что верхом смогут передвигаться быстрее, чем пешком. Они везли луки и стрелы, взятые у хаморов, а на головах у них красовались шапки из волчьей шкуры — ничего теплее беглецы никогда в жизни не носили.

— Это Фос через вас говорил, святейший отец, — сказала Ингегерд, когда они приблизились к Цаманду. — Что еще это могло быть?

Прелат не ответил. В его мыслях царил полный разброд. Он не поверил, что его проклятие имело какое-то отношение к смерти Токсара. Он счел это не более чем прискорбным совпадением. Ршава не считал, что землетрясение, разрушившее Скопенцану, началось из-за того, что он проклял хаморов. Как может человеку прийти в голову, что он способен командовать землетрясениями?

Но то, что случилось недавно, на том заснеженном поле… От такого уже не отмахнешься. Разве может он утверждать, что он тут совершенно ни при чем? Не может, и Ршава прекрасно это понимал.

Может ли он поверить, что Фос имеет к этому какое-то отношение? Не может, и это прелат понимал едва ли не лучше. И это осознание ужасало его, как прежде не ужасало ничто и никогда.

Проклиная хаморов, он меньше всего думал о Фосе. Ведь то была не молитва. То проклятие стало воплем ярости, криком ненависти, вырвавшимся из глубин его существа.

Он молился множество раз. И много ли пользы хоть кому-нибудь принесли эти молитвы? Империю раздирает гражданская война, а город захватили дикари — почти немыслимая катастрофа. Если владыка благой и премудрый услышал его молитвы, то выбрал весьма странный способ это показать.

Зато проклятия Ршавы угодили точно в цель. И он не осмеливался даже думать о том, что это может означать. К его великому облегчению, думать ему не пришлось.

— Кто идет? — окликнул их часовой на городской стене. — Ежели вы варвары, какими выглядите, то держитесь подальше. Мы еще готовы задать вам взбучку, клянусь благим богом.

Сняв волчью шапку, Ршава назвал свое имя и положение.

— Со мной Ингегерд, жена Гимерия, командира гарнизона Скопенцаны, — продолжил он. — Если среди вас есть беженцы из нашего города, они смогут подтвердить мои слова.

— Нет нужды, — отозвался часовой. — Вы говорите на видессианском, как на родном, и я вижу, что голова ваша была выбрита. Заходите и добро пожаловать, святой отец… э-э… святейший отец, и женщина, что с вами, тоже.

«Была выбрита?» — Ршава провел ладонью по макушке. И точно: там отросла щетина. Он удивленно покачал головой. Ршава гладко брил голову с того дня, как стал священником, но за несколько последних суток у него не было такой возможности. «Вот и еще одно дело, о котором не стоит забывать», — подумал он.

Громко скрипя несмазанными петлями, ворота Цаманда открылись. Ршава и Ингегерд въехали в город. Ополченцы закрыли ворота и сразу же закидали прибывших вопросами: «Насколько плохи дела в Скопенцане?», «Правда ли, что варвары в самом деле туда ворвались?», «Как они смогли взять такой укрепленный город?», «Что натворило там землетрясение?», «Вы собираетесь остаться здесь?», «А куда пойдете, если не останетесь?»

Ршава отвечал как мог. Похоже, Ингегерд вполне устраивало, что говорил именно он: может быть, оттого, что его общественное положение было выше, или оттого, что видессианский был его родным языком, а не ее; или же просто потому, что она считала — как и многие халогаи, — что видессиане любят болтать ради самой болтовни.

42
{"b":"165923","o":1}