— А немцы, благородный адмирал? — спросил Кирел. — Из всех тосевитских империй и не-империй их государство, кажется, создает Расе больше всего проблем.

— Я восхищаюсь вашим даром недооценки, — едко заметил Атвар. — Посол Германии кажется темным даже для тосевита. He-император, которому он служит, по всей видимости, протух, как неоплодотворенное яйцо, оставленное на полгода под солнцем. Или можете лучше истолковать его попеременно сменяющиеся угрозы и просьбы? — Дожидаться ответа главнокомандующий ящеров не стал. — И тем не менее из всех тосевитских империй и не-империй немцы кажутся самыми передовыми в области технологии. Можете вы распутать этот парадокс?

— Тосев-3 — это мир, полный парадоксов, — ответил Кирел. — Среди них еще один теряет способность удивлять.

— Это тоже истинно. — Атвар испустил усталый свистящий выдох. — Боюсь, что какой-то из них рано или поздно приведет к несчастью. И я не знаю, какой именно, а очень хотел бы знать.

Заговорил Пшинг:

— Благородный адмирал, наступило время, назначенное для продолжения дискуссий с тосевитами.

— Благодарю вас, адъютант, — сказал Атвар, хотя ни малейшего чувства благодарности он сейчас не испытывал. — Пунктуальные твари, должен заметить. Вот халессианцы, хотя уже столько времени в нашей империи, постарались бы опоздать даже на собственную кремацию, если бы смогли. — Его рот раскрылся в ехидной усмешке. — Теперь я бы сделал то же самое, если б мог.

Атвар с сожалением отвернул глаза от самцов и вместе со своим переводчиком вошел в зал, где его ожидали представители тосевитов. Они сразу же поднялись с мест, изображая уважение.

— Скажите им, чтобы они сели и мы смогли продолжить, — сказал Атвар переводчику. — Скажите это вежливо.

Переводчик, самец по имени Уотат, перевел его слова на английский.

Тосевиты вернулись к своим креслам и сели в обычном порядке. Маршалл, американский самец, и Иден, его британский двойник, всегда сидели рядом, хотя Иден формально не являлся официальным участником этих переговоров. Дальше сидели Молотов и фон Риббентроп от Германии. Того от Японии, подобно Идену, был скорее наблюдателем, чем участником переговоров.

— Мы начинаем, — сказал Атвар.

Тосевитские самцы наклонились вперед — вместо того чтобы сидеть выпрямившись, что они обычно предпочитали. Такой наклон, как уже знал Атвар, означает интерес и внимание. Он продолжил:

— В большинстве случаев мы в принципе согласились уйти с территории, контролировавшейся к моменту нашего прибытия на Тосев-3 США, СССР и Германией. Мы сделали это, несмотря на требования, которые мы получили от нескольких групп Больших Уродов, сводившиеся к тому, что СССР и Германия неправомерно владеют некоторыми из этих территорий. Ваши не-империи достаточно сильны, чтобы поддерживать договоренность с нами, и это дает приоритет вашим требованиям.

Фон Риббентроп выпрямился и смахнул воображаемую пылинку с одежды, закрывающей его торс.

— Он самодовольный, — сказал Уотат Атвару, поворачивая один глаз, чтобы показать на германского посла.

— Он — дурак, — ответил Атвар. — Но вам не надо говорить ему этого: если вы дурак, то, услышав об этом, никакой выгоды вы не получите. Теперь я возобновляю обсуждение… По причине нашей снисходительности мы соглашаемся также вывести наших самцов из северной территории, которая, кажется, не является частью ни США, ни Англии…

Название он забыл. Маршалл и Иден вместе напомнили его:

— Канада!

— Да, Канада, — сказал Атвар.

Большая часть этой территории была слишком холодной, чтобы представлять какую-то ценность для Расы при любых обстоятельствах. Маршалл, похоже, считал ее для каких-то практических целей частью США, хотя она и обладала суверенитетом. Атвар в полной мере не осознавал этого, но для него данный вопрос был сейчас маловажным.

— Теперь вернемся к нерешенному вопросу, на котором данные переговоры прервались на нашем прошлом заседании, — сказал Атвар, — вопросу о Польше.

— Польша целиком должна быть нашей! — громко сказал фон Риббентроп. — Никакое другое решение невозможно и неприемлемо. Так заявил фюрер.

Уотат пояснил:

— Это титул германского не-императора.

— Знаю, — ответил Атвар.

— У меня больше нет нужды дискутировать по этому вопросу, — закончил свою речь германский посол.

Заговорил Молотов. Это был единственный тосевитский посол, который не пользовался английским.

— Этот взгляд неприемлем для рабочих и крестьян СССР, которые притязают на восточную половину этого региона. Я лично достиг договоренности по этой территории с германским министром иностранных дел; исторически она принадлежит нашей стране.

Атвар отвернул глаза от обоих спорящих Больших Уродов и попробовал другой ход:

— Может быть, мы разрешим полякам и польским евреям создать свои новые не-империи, расположенные между землями ваших не-императоров.

Молотов промолчал, а фон Риббентроп ответил:

— Как я уже сказал, фюрер считает это нетерпимым. Ответ — «нет».

Адмиралу хотелось расслабиться длинным шипящим выдохом, но он воздержался. Большие Уроды, несомненно, изучают его поведение так же внимательно, как он и его штат исследователей и психологов изучают их.

Он попробовал зайти с другой стороны:

— Тогда, возможно, для Расы целесообразнее остаться сувереном над территорией, называемой Польшей.

Предлагая это, он понял, что идет навстречу амбициям тосевита Мойше Русецкого. Теперь он видел, что Мойше Русецкий глубоко понимал своих собратьев Больших Уродов.

— В принципе для Советского Союза это приемлемо, в зависимости от установления точных границ оккупированной территории, — сказал Молотов.

Уотат тихим голосом добавил свой комментарий:

— Тосевиты СССР считают немцев не более приятными соседями, чем мы.

— Истинно, — сказал Атвар, обрадовавшись, но не показывая этого Большим Уродам.

Фон Риббентроп повернул голову к Молотову и несколько секунд смотрел на него. Атвар пришел к выводу, что немцем владеет гнев — или результаты изучения Расой мимики и жестов тосевитов не представляют никакой ценности. Но фон Риббентроп заговорил без неуместной страстности:

— Мне жаль повторяться, но это неприемлемо для Германии и для фюрера. Польша находилась под германским суверенитетом — и должна в него вернуться.

— Это неприемлемо для Советского Союза, — сказал Молотов.

— Советский Союз сейчас не контролирует ни метра польской земли — ситуация изменилась, — парировал фон Риббентроп. Он снова повернулся к Атвару. — Польша должна быть возвращена Германии. Фюрер абсолютно ясно сказал, что не пойдет на уступки, и предупреждает о тяжелых последствиях, если его справедливые требования не будут удовлетворены.

— Он угрожает Расе? — спросил Атвар.

Германский посол не ответил. Атвар продолжил:

— Вам, немцам, следует помнить, что у вас наименьшая территория из всех участвующих в переговорах сторон. Понятно, что мы можем уничтожить вас, не повреждая планету Тосев-3 настолько, чтобы она стала не пригодной для флота колонизации. Ваша непримиримость в данном вопросе соблазняет нас пойти на эксперимент.

Отчасти это был блеф. У Расы не имелось столько ядерного оружия, чтобы превратить Германию в радиоактивный шлак, какой бы притягательной ни казалась такая перспектива. Однако Большие Уроды не знали, что у Расы есть и чего нет.

Поэтому Атвар надеялся, что его угроза подействует. Маршалл и Того склонились над своими бумагами и принялись неистово записывать. Адмирал подумал, что это, вероятно, выдает их возбужденное состояние. Иден и Молотов сидели неподвижно. Атвар уже привык к бесстрастному поведению Молотова. С Иденом он впервые имел дело длительное время; Иден поразил его своей компетентностью, но имел на переговорах слабую позицию.

Фон Риббентроп сказал:

— Значит, война может возобновиться, господин главнокомандующий. Когда фюрер высказывает решимость в любом спорном вопросе, следует принимать то, что он говорит как должное. Должен ли я информировать его, что вы начисто отвергаете его справедливые требования? Если так, я предупреждаю вас, что не могу отвечать за последствия.