Мойше предположил, что должен быть благодарен адмиралу за то, что тот использует его в качестве звучащего учебника вместо того, чтобы просто расстрелять. И он был благодарен, пока Атвар не задал еще один вопрос, не имевший ответа.

— Временами одна война обусловливает другую. Последняя большая война, которую мы вели, началась тридцать лет назад. Она посеяла семя для этой новой. Но мир с другими свойствами может удержать мир от такой войны.

— Может, — печальным эхом отозвался главнокомандующий. — Но я не могу принять «может». Мне нужна определенность, а ее нет в вашем мире. Даже вы, Большие Уроды, не можете договориться. Возьмите Польшу, где вы жили, а Золрааг был администратором. Немцы считают ее своей, потому что они там были, когда Раса пришла на То-сев-3. СССР претендует на половину ее по соглашению, которое, по их словам, нарушила Германия. А местные тосевиты утверждают, что она не принадлежит ни одной из этих не-империй, но только им самим. Если мы покинем Польшу, кому по справедливости мы должны вернуть ее?

— Польша, благородный адмирал, — это место, которое, я надеюсь, вы не покинете, — сказал Мойше.

— Несмотря на то, что вы сделали все, чтобы затруднить наше пребывание там? — спросил Атвар. — Вы можете иметь яйцо, Мойше Русецкий, или же детеныша. Но одновременно и то и другое иметь вы не можете.

— Я понимаю, — сказал Мойше, — но Польша — это особый случай.

— На Тосев-3 все случаи особые — спросите Больших Уродов, — ответил Атвар. — Еще одна причина ненавидеть этот мир.

Вячеслав Молотов выпил очередной стакан чая со льдом, сделав посредине этого процесса паузу — чтобы проглотить пару соляных таблеток. Жара в Каире была невероятной, нервирующей, даже смертельно опасной: один из его помощников полковник НКВД Серов, который говорил на языке ящеров бегло, как никто другой в Советском Союзе, пострадал от теплового удара и теперь поправлялся в госпитальной палате с кондиционированным воздухом. Госпиталь устроили англичане для лечения своих соотечественников, пострадавших таким же образом.

Ни отель «Семирамида», в котором поселились советская делегация и другие дипломаты-люди, ни отель «Шепхед», где проходили переговоры, не могли похвастаться кондиционированием. Советская делегация держала постоянно включенными вентиляторы, и поэтому все бумаги требовалось придавливать, чтобы они не разлетелись по комнате. Даже когда вентиляторы работали, воздух, который они гнали, был горячим.

Во время переговоров вентиляторы не включались. Ящеры, как, к своему неудовольствию, обнаружил Молотов, еще когда впервые летал на один из их космических кораблей для обсуждения военных вопросов с адмиралом Атваром, наслаждались жарой. До того как полковник Серов пал жертвой служебного долга, он докладывал, что ящеры постоянно говорят о том, какая хорошая в Каире погода — почти такая, как у них дома.

Молотов подошел к шкафу и вынул темно-синий галстук. Застегивая ворот рубашки, он позволил себе краткий мученический вздох: здесь, в Каире, он позавидовал ящерам с их телом, покрытым всего лишь краской. Затягивая узел галстука, он подумал, что имеет преимущество перед большинством коллег. У него была тонкая шея, что позволяло воздуху циркулировать под рубашкой. Большинство советских представителей имели обличье быка, двойные подбородки и жирные складки на шеях. Для них тесный воротник и затянутый галстук становились невыносимой пыткой.

На мгновение он подумал, как наслаждаются пленные ящеры в трудовых лагерях СССР к северо-востоку от Ленинграда и в северных областях Сибири. И как они еще будут наслаждаться, когда придет февраль.

— Точно так, как я сейчас наслаждаюсь Каиром, — проговорил он, проверяя в зеркале, ровно ли повязан галстук.

Удовлетворенный, он надел шляпу и спустился по лестнице, чтобы дождаться транспортного средства ящеров, которое должно доставить его на очередное заседание.

Его переводчик, похожий на птицу человечек по имени Яков Донской, уже расхаживал по холлу отеля. Он расцвел улыбкой, увидев подходившего Молотова.

— Доброе утро, товарищ народный комиссар, — сказал он. Для него появление Молотова означало, что все встало на свое место.

— Доброе утро, Яков Вениаминович, — ответил Молотов и внимательно посмотрел на часы. Ящеры…

Точно в назначенное время бронированное транспортное средство остановилось перед отелем. Он все ждал, что когда-нибудь ящеры опоздают, но этого никогда не случалось. Донской сказал:

— Я уже некоторое время нахожусь здесь. Риббентроп уехал сорок минут назад, Маршалл — примерно через двадцать минут. Что было раньше, не знаю.

Ящеры перевозили людей-дипломатов по отдельности. Молотов предполагал, что тем самым они не позволяли им договариваться между собой. Эта тактика давала им определенные преимущества. Люди не решались слишком свободно общаться между собой и в самом отеле. НКВД обследовало комнату Молотова на предмет подслушивающих устройств. Он был уверен, что другие разведывательные службы проделали то же самое в помещениях своих руководителей. Но он настолько же был уверен, что они ничего не нашли. Ящеры в этом виде технологии слишком далеко ушли от человечества.

Он повернулся к Донскому.

— Скажите ящерам, что было бы «культурно», если они бы устроили в машине сиденья, более подходящие к формам нижней части тела человека.

Донской обратился к ящеру с наиболее замысловатой раскраской, но не на их языке, а на английском, на котором велись переговоры. Это был родной язык Джорджа Маршалла и Энтони Идена, фон Риббентроп и Шигенори Того говорили на нем достаточно бегло. Иден и Того формально не были участниками переговоров, но ящеры разрешили им присутствовать на заседаниях.

Ящер ответил Донскому на английском, который для Молотова звучал так же, как родной язык чужаков. Переводчик, однако, понял ответ — ведь это была его работа. Он перевел:

— Струксс говорит: «нет». Он говорит, что мы должны быть благодарны им за то, что они ведут с нами переговоры вообще, и нечего просить у них того, чего они не могут обеспечить.

— Скажите ему, что он «некультурный», — сказал Молотов. — Скажите, что он — невежественный варвар и что даже нацисты, которых я ненавижу, больше понимают в дипломатии, чем его род, и что его вышестоящие начальники узнают о его высокомерии. Переведите ему мои слова в точности.

Донской заговорил по-английски. Ящер издал жуткий шипящий звук, затем ответил.

— Он говорит, причем с таким видом, что делает огромную уступку, что он посмотрит, можно ли что-нибудь сделать. Я понимаю это так, что он сделает, как вы сказали.

— Очень хорошо, — самодовольно сказал Молотов. В определенном отношении ящеры были очень схожи с его собственным народом: если вы убедите кого-то, что ваше положение выше, он будет пресмыкаться перед вами, но будет тиранить вас, если выше по рангу сочтет себя.

Бронированная машина — гораздо менее шумная и менее пахнущая, чем ее аналоги человеческого производства, — затормозила перед отелем «Шепхед», где помещалась штаб-квартира Атвара. Молотову показалось забавным и показательным, что ящеры выбрали для себя отель, который имел самый высокий статус во времена британского колониального режима.

Он вышел из машины ящеров с облегчением, и не только потому, что сиденье не соответствовало его телу, но и потому, что внутри было еще жарче. Струксс повел его и Якова Донского в комнату заседаний, в которой остальные представители людей сидели, изнемогая от жары, в ожидании, когда соизволит появиться Атвар. Джордж Маршалл попивал ледяной чай и обмахивался веером, который он, вероятно, привез из дома. Молотов пожалел, что не захватил с собой или не приобрел подобное приспособление. Мундир Маршалла выглядел свежим и накрахмаленным.

Молотов через Донского попросил слугу-египтянина, маячившего в углу зала, подать ледяного чая. Неудивительно, что тот оказался знающим английский язык. Поклонившись Молотову — который сохранял спокойное выражение лица, презирая себя за такую уступку, — он поспешил удалиться, чтобы тут же вернуться с высоким запотевшим бокалом. Молотову хотелось прижать бокал к щеке, прежде чем пить, но он удержался. Веер был бы более пристойным.