— Да, немного лучше, — ответил также по-русски Шульц. Теперь его акцент уже не резал слух. Однако Шульц с явным облегчением вновь вернулся к немецкому. — Правда, я до сих пор ничего толком не могу прочитать. Но цифры везде одинаковы, и я могу разобраться по картинкам. Давайте-ка посмотрим, что у вас есть.

— Хорошо.

Людмила повела Шульца туда, где стоял недавно оставленный ею «У-2». Экипаж наземной службы тяжелыми, недоверчивыми взглядами встречал ее приближение. Какая-то часть этого недоверия адресовалась Людмиле за ее затею с немцем. Она вновь подумала о папке со своим личным делом, но вслух сказала:

— Думаю, он сможет нам помочь. Разбирается в моторах.

— А-а, — почти хором выдохнули собравшиеся. Эти возгласы занимали Людмилу ничуть не больше, чем недоверчивые взгляды. Наряду с ненавистью и страхом к немцам, многие русские привыкли приписывать им чуть ли не волшебные способности просто потому, что немцы происходили с Запада. Людмиле казалось, что она лучше понимает истинную суть вещей. Да, немцы были хорошими солдатами, но сверхсуществами не являлись.

Когда Георг Шульц увидел «кукурузник», то качнулся на каблуках и усмехнулся:

— Неужели вы продолжаете летать на этих недомерках?

— Если и продолжаем, что с того? — с жаром выпалила Людмила.

Уж лучше бы он оскорбил кого-нибудь из ее семьи, чем ее любимый «У-2».

Но танкист не собирался издеваться над самолетом.

— Помню, мы жутко ненавидели эти дурацкие штучки. Всякий раз, когда мне требовалось выйти по большой нужде, я озирался по сторонам, как бы один из ваших самолетиков не появился и не стрельнул по моей голой заднице. Могу держать пари, что ящерам они нравятся ничуть не больше нашего.

Людмила перевела его слова на русский. Словно по волшебству, враждебность наземного экипажа растаяла. Руки соскользнули с оружия. Кто-то достал кисет с махоркой и протянул Шульцу. У того во внутреннем кармане находился кусок старой газеты, не успевший промокнуть. Когда он свернул цигарку, один из русских поднес ему огня.

Прикрыв цигарку рукой, чтобы на нее не капало с маскировочной сетки, Шульц обошел вокруг самолета, внимательно разглядывая двигатель и двухлопастный деревянный пропеллер. Когда он вернулся, на лице его играла недоверчивая улыбка.

— Он что, действительно летает?

— Да, он действительно летает, — серьезным тоном ответила Людмила. И повторила эти слова по-русски. Несколько механиков громко расхохотались. — Ну и как вам кажется, можете вы помочь, чтобы он продолжал летать? — спросила она по-немецки.

— А почему бы нет? — вопросом ответил Шульц. — Похоже, здесь не нужно столько усилий, как для поддержания танка на ходу. Будь этот мотор еще проще, вам пришлось бы запускать его с помощью резинового жгута, как детскую игрушку.

— Гм, — произнесла Людмила, сомневаясь, что ее задело это сравнение.

Маленький мотор системы Швецова был выносливым, как лошадь, этим стоило гордиться, а не высмеивать. Людмила махнула Шульцу:

— Повернитесь кругом.

Шульц щелкнул каблуками, словно Людмила была фельдмаршалом с красными лампасами на брюках, и молодцевато повернулся кругом.

Жестом, Людмила показала двоим своим товарищам встать позади Шульца, чтобы он не видел ее действий. Потом отсоединила тот самый провод свечи зажигания, который сама заметила, а ее механик-недотепа — нет.

— Теперь можете повернуться. Найдите неполадку в моторе.

Шульц подошел к «У-2», изучающе вглядывался в мотор не более пятнадцати секунд и поставил на место открученный Людмилой провод. Казалось, его улыбка спрашивала: «Почему бы в следующий раз вам не задать задачку посложнее?» Механик, которому не удалось отыскать эту неисправность, сердито глядел на немца, словно подозревал, что чертова бабушка каким-то образом переселилась из самолетного мотора в Шульца.

— Этот человек будет полезен у нас на базе, — сказала Людмила.

Ее глаза подзадоривали наземную службу поспорить с нею. Никто из мужчин не произнес ни слова, хотя по глазам некоторых было видно, что они вот-вот выплеснут едва сдерживаемые чувства.

Немецкий фельдфебель бронетанковых войск выглядел столь же ошеломленным, как и стоящие рядом советские военные.

— Сначала я сражался плечом к плечу с группой русских партизан, а теперь вступаю в Военно-Воздушные Силы Красной Армии, — сказал он, обращаясь больше к самому себе, чем к Людмиле. — Надеюсь, Бог мне поможет, и эти факты не попадут в мое досье.

Значит, нацисты тоже беспокоятся о своих досье. Людмила подумала, что у них с Шульцем есть что-то общее, хотя сказать ему об этом не могла. Впрочем, этого и не требовалось. Они оба знали, о чем можно говорить, а о чем нет.

Шульц также знал, что означают адресованные ему враждебные взгляды. Он достал фляжку и бросил ее тому механику, который глядел свирепее всех.

— Водка, русский водка, — сказал Шульц, причмокнув губами. — Очень карашо.

Изумленный механик вытащил пробку, понюхал содержимое, затем со всей силой стиснул Шульца в объятиях.

— Разумный поступок, — сказала Людмила, когда наземный экипаж пустил фляжку по кругу. — Майор Егер это бы одобрил, — добавила она.

— Вы так думаете?

Людмила нашла волшебную фразу, открывавшую доступ к душе Шульца, Его узкое, худощавое лицо просияло, как у мальчишки, которому сообщили, что ему присудили премию за лучшее сочинение года.

— Я думаю, фройляйн, что майор Егер — настоящий мужчина.

— Да, — ответила Людмила и поняла, что, наверное, у нее с Шульцем могут найтись еще кое-какие общие взгляды.

Когда Йенс Ларсен заполучил велосипед, пересечь на нем Огайо, Индиану и Иллинойс и добраться до Чикаго представлялось хорошей идеей. Летом в местах, не затронутых вторжением, это действительно было бы приятным путешествием. Но крутить педали зимой, пробираясь через территорию, почти целиком оккупированную ящерами, — такое предприятие с каждой минутой выглядело все глупее и глупее.

Однажды он смотрел кинохронику, показывавшую колонну полузамерзших немецких солдат, взятых русскими в плен под Москвой. Русские в своих белых маскхалатах и на лыжах казались способными пройти куда угодно и когда угодно. Йенсу представлялось, что и он сможет действовать в том же духе… если он вообще тогда задумывался об этом всерьез. Страшно признаться, но сейчас он здорово напоминал одну из тех ходячих нацистских сосулек.

Когда температура упала ниже нуля и замерла на минусовой отметке. Йенс спохватился, что у него нет теплых вещей, необходимых для длительного пребывания под открытым небом. Он как мог исправил положение, нацепив на себя всю имеющуюся одежду, но такой «луковичный» вариант не спасал его от дрожания на ветру.

Вторым серьезным обстоятельством, упущенным из виду, было то, что этой зимой никто не чистил дороги и даже не посыпал солью. Автомобиль — он все-таки тяжелый и движется быстро, и, что приятнее всего, в его «плимуте» имелся обогреватель. Но велосипед ехать по снежным заносам не мог. Что же касается льда… Йенс падал чаще, чем мог сосчитать. Только везение идиота уберегало его от переломов рук и ног. А может, у Бога действительно существует в Его сердце уголок для детей, пьяниц и таких отъявленных дураков?

Йенс взглянул на карту, которую прихватил на заброшенной бензоколонке. Если он действительно находится там, где ему кажется, значит, вскоре он доберется до городка Фиат в штате Индиана. Увидев название города, Йенс выдавал из себя улыбку и произнес:

— И сказал Господь: Фиат, Индиана, и стала Индиана[35].

Шедший от дыхания пар обволакивал Ларсена облаком морозного тумана. Раза два, в особенно холодные дни, у него леденели усы и успевшая отрасти борода. Он давно уже не видел себя в зеркале и потому не знал, как выглядит. Честно говоря, это Йенса не особенно и заботило. Рыскать в поисках бритвенных лезвий он считал пустой тратой времени. К тому же без зеркала и горячей воды бритье превращалось в слишком уж болезненную процедуру, чтобы отважиться на такую жертву. Вдобавок новая растительность согревала щеки и подбородок. Жаль, нельзя целиком обрасти шерстью…