Прости меня, Кит! Моя первая и единственная любовь! Прости за Риту. Прости за нелепую смерть, прости, что не дождался тебя с концерта «My Chemical Romance», прости, что у нас никогда не будет свадьбы и детей, что любить друг друга мы можем только в твоих снах, и то я, как могу, стараюсь прекратить это, потому что слишком много знаю. Я знаю, что наша любовь разрушит мир. Старый добрый мир, давно уже ставший злым и крайне хрупким.

Люди в твоём мире, Кити, наяву живут своей подчас скучной, неправильной, но настоящей жизнью и, засыпая, видят сны, которые уносят их в ирреальные миры. Я же, наоборот, реализуюсь и существую только во снах любимой девушки, любовь которой оказалась сильнее смерти, сильнее обид и ревности, сильнее её самой. Но я не хочу быть частью сна, который погубит мир и мою любимую. Я просто хочу уйти навсегда.

Уйти туда, где был до рождения и должен быть сейчас. Мне очень не хватает семьи, мне очень не хватает Кити, не той, что я вижу каждую ночь в её сне, а той, которая каждую ночь могла бы засыпать у меня на груди. Я скучаю по друзьям, даже по безумному клоуну Тик-Таку скучаю. Я скучаю по себе, по своему сильному тренированному телу пловца с бочкообразной грудью. Я скучаю по воде. Я скучаю по тебе, Кити! Я скучаю по тебе, Кити! Я скучаю по тебе, Кити! Я хочу уйти навсегда. Я хочу, чтобы рядом с тобой появился кто-то, кто мог бы заботиться о тебе и любить тебя так, как это хотел бы делать я. Я хочу, чтобы ты разлюбила меня, Кит! Хочу, чтобы ты отпустила меня и себя и полюбила кого-нибудь другого. Достойного тебя. Кого-нибудь лучше меня. Но только я не хочу этого видеть и знать. Отпусти меня! Я хочу стать свободной сильной волной в тёплом море. Может быть, мы когда-нибудь встретимся и я нежно обниму тебя. Отпусти меня! Разлюби меня! Не скучай по мне!

Они сидели, обнявшись, в уютной бухточке на белом песчаном берегу у спокойного, безмятежного океана. Ласковые солёные, как слёзы Кити, волны с шипением омывали их вытянутые к воде ноги. Голова Кити с закрытыми глазами лежала на мощной груди Егора. Далеко-далеко за горизонтом вставало ржавое солнце. Маленькие смешные крабы суетливо сновали туда-сюда рядом с Егором и Кити, набирающимися сил для следующего раунда любви, и с любопытством стреляли глазами-бусинками в сторону их обнаженных, разгоряченных, окрашенных солнцем тел.

– Я никогда не разлюблю тебя, – прошептала Кити. – Значит, мир обречён. Все наши близкие погибнут. – Я пыталась забыть тебя, Егор. Это невозможно.

Вот какой ты оказался незабываемый. Кто бы мог подумать? Но я такая, какая есть, Егор, я не могу измениться, и если мир обречён, значит, таков план Создателя. Жаль, мы не можем Его спросить.

– Он бы не стал с нами разговаривать.

– Это почему же?

– Потому что мы грешники, Кит. Мы только и делаем, что прелюбодействуем.

– Я же девственница, Егор! Забыл?

– Только не во сне, Кит!

Любовники, дружно засмеявшись, повалились на песок, и Кити резво запрыгнула на плоский живот Егора.

– Нет, правда, ты подумай! Я – девственница, а ты погиб, защищая слабого, – мы лучшие кандидатуры для спасения мира.

– Ну, я-то просто не успел особо нагрешить, хотя «не особо» тоже считается. Ты живёшь во грехе с Риткой, так что тоже в святые не годишься. А мир ты должна спасти от своих кошмаров, которые рвутся наружу.

– И что им во мне не сидится?

– У них свои резоны. Поверь мне, всё это совсем не смешно.

– Прости, но не могу. Насекомые – хорошо хоть не тараканы, рвущиеся из моего подсознания в мир, чтобы поработить его, – это не смешно. Это очень смешно!

– Как я могу переубедить тебя? Ты не слушаешь меня, не слышишь меня, не веришь мне, не помнишь своих снов!

Егор тяжело вздохнул, стукнув кулаком по песку.

– Егорушка! Ну не обижайся на меня! – Кити забарабанила маленькими кулачками по груди любимого.

– Егорушка! Не обижаешься? Не обижаешься? Не обижаешься?

– Самое ужасное, что я не могу ни обидеться, ни рассердиться на тебя. Ничего не могу. Ни убедить тебя, ни разлюбить тебя – ничего не могу!

– Ты можешь любить меня, пока я не проснусь. Это то, ради чего я живу, и то, от чего ты просишь меня отказаться. У меня нет выбора. Потерять тебя второй раз – невозможная цена за спасение мира. Тем более что я не верю в этих дурацких гигантских бабочек, заслоняющих крыльями солнце, и в этих идиотских гусениц-людоедов! Тоже мне конец света, обхохочешься! А вот в тебя и твою любовь я очень даже верю. Хватит валяться без дела, господа. Общий подъём!

И снова, который раз уже за эту ночь, два любящих тела сплелись в одно. И песок под этим могучим, не знающим страха смерти, идеальным, безукоризненным организмом проседал всё ниже. И брызги волн закипали на горячей коже. И снова крики и стоны Егора и Кити перекрывали визги, гам чаек, вырывающих из мелководья крошечную рыбёшку. И всё выше вставал над горизонтом солнечный палач в красном колпаке. И толстый клоун, заворожённый этой эпической картиной, так и не решился выйти из-за скалы, а всё смотрел, и смотрел, и смотрел…

Бой шёл вторые сутки, и результаты его уже ни у кого не вызывали ни малейшего сомнения. Тик-Так и его армия безнадежно проигрывали. Они были обречены с самого начала и знали об этом, но самоотверженно пытались противостоять бесчисленному войску принцев Рогэ и Нишурта. Сражение продолжалось по инерции, речь о капитуляции не шла, да и принимать её всё равно было бы некому. Нишурт, Рогэ и их адские бабочки благополучно просочились в Реал, но об этом пока никто из армии Тик-Така даже не догадывался.

Порталы Эмокора представляли собой обычные входные двери в домах, ничем не отличавшихся от стоящих рядом. Только вели эти двери прямиком в Реальный Мир, а точнее, в родной город Кити – Санкт-Петербург, в места наибольшей концентрации различных эмоций – в роддома, больницы, театры, цирк. Два дня назад на посту Тру-Пака, который охранял портал, ведущий в роддом, произошёл первый прорыв злобных сил. Смерч из бабочек-камикадзе, пронёсшийся от дворца Маргит через весь Эгород, смёл защитников портала, как ненужный мусор, и расшвырял по окрестностям. Лишь могучим бойцам Тру-Паку и Покойнику удалось быстро вернуться на свои посты, но было поздно. Через сорванные с петель двери в Реал вылетело не меньше сотни бабочек. Гвардейцы в ожидании подмоги заткнули выходы своими могучими телами, стреляя из ручных пулемётов по продолжающим атаковать их пикирующим бабочкам. Вскоре всё видимое пространство перед ними покрылось сраженными насекомыми. Но бабочек в небе вокруг портала становилось всё больше и больше. Они заволокли крыльями солнце, и вокруг стало темно.

– Добро пожаловать на ночную дискотеку, девочки. Ди-джеи Тру-Пак и Покойник прокрутят вам сегодня свои лучшие диски, – кричал Покойник, перезаряжая пулемёт. Диск-жокеи воинственным бабочкам сегодня достались воистину незаурядные. Было на что заглядеться и полюбоваться. Например, на никелированный ирокез Тру-Пака, состоящий из металлических конусов, ввёрнутых в выбеленный могучий череп, и рот, скалящийся такими же блестящими никелированными зубами. Могучий желтоватый череп Покойника украшали татуировки в стиле маори. Его могучие, пузырящиеся мышцами ноги между шортами цвета хаки и тяжёлыми армейскими сапогами тоже были сплошь забиты смеющимися черепами.

«Тлен» и «разрушение» – эти два слова давно уже характеризовали состояние Эмокора. Дома Эгорода потрескались и покосились, словно готовясь рухнуть в любой момент. В приличном состоянии остался только центральный гламурный район, где жили барбикены и находился замок покойной королевы Маргит. Стена дома, в котором гвардейцы обороняли портал в роддом, тоже не отличалась крепостью и стройностью. Розовые кирпичи выпадали из неё тут и там при каждой атаке крылатых тварей. Хлипкий дверной проём, куда с трудом вписались экс-гвардейцы, ходил ходуном и грозился каждую секунду выпасть либо в Реал, либо на искорёженных мёртвых насекомых, лежащих на пыльной земле Эгорода.