Замолчал, дождавшись, пока подавальщица поставит на стол выпивку и еду и уйдёт. Плеснул себе в кружку вина и залпом выпил.

   - Лэрзен, вы должны меня понять.

   - А я не понимаю!

   - После того, как вы признались...

   - В чём признался? Я никогда этого не скрывал. Да что ты к жертвоприношениям привязалась? Можно подумать, я за людьми охочусь, словно дикий оборотень, чтобы как можно больше крови пролить! Да, бывает, голову сносит, но не просто так, с бухты-барахты. Это как у волка, загнанного охотничьими собаками: ярость, помноженная на инстинкт самосохранения. Вот ты в такой ситуации будешь спасаться бегством, звать на помощь, а я убью, потому что хвост поджимать не умею и не желаю. И, заметь, просто убью, а не заживо распотрошу, как баранью тушу. Жертвоприношения Тьхери - серьёзная вещь, не для каждодневной практики, к ним либо при необходимости, когда нужна помощь, либо в качестве благодарности прибегают.

   - Лэрзен, тут же люди... - она обвела рукой трактир. Неужели решила, что я буду открыто рассуждать о некромантии? Нет, нас окружал плотный полог безмолвия и лёгкий морок иллюзии, скрывавший движения губ. Со стороны казалось, что мы ужинаем молча.

   - Они не слышат. Конечно, можешь встать, выйти за пределы круга и кликнуть стражу. Что же ты её вчера не позвала, не выдала им очередного некроманта? Глядишь, ещё благодарность бы получила. Или солдат пожалела?

   - Перестаньте! Вы же знаете, что я никогда бы...

   - Я ничего не знаю, ты не удосужилась меня посвятить. Просто тихо рыдала в ванной, потом вышла с каменным лицом, скривилась, увидев меня, сказала пару "ласковых" слов и ушла, дав понять, что людские предрассудки неискоренимы. Вы ведь и палачей не любите.

   - Это не одно и то же, - возразила Одана, потянулась к пустой кружке и всё же налила себе вина.

   - Вот именно, что одно. Есть приговор, и есть наказание. Эй, ты осторожнее, без закуски на голодный желудок! Хотя бы хлебом заешь.

   Она проигнорировала моё предупреждение и залпом осушила кружку. Наклонила голову, крепко задумалась, потом вскинула подбородок и пристально уставилась мне в глаза. Было необычно и неуютно, такой вдумчивый тяжёлый взгляд. Что она хотела узнать, что хотела прочитать в моих глазах?

   - Какая у вас самая нерушимая клятва? Именем Тьхери на крови?

   Я не понимал, к чему она клонит, но кивнул.

   - Тогда здесь и сейчас поклянитесь, что вы никогда не поступали так, как одотьер Дер'Коне в храме Олонис.

   - Как конкретно? - не люблю я давать клятвы, тем более, такие серьёзные.

   - Можете посмотреть, - Одана пододвинула стул ко мне, села спиной. Жилка на шейке слегка пульсирует, мышцы при видимом покое напряжены - сдерживает страх.

   Осторожно положил ей ладони на голову, погрузившись в вязкий ворох воспоминаний. Они были насквозь пропитаны солоноватым запахом крови, как она это выдерживает? Стоит ли удивляться тому, что девочка так не любит некромантов?

   Но всё равно, не понимаю, меня-то за что? Столько месяцев с ней вожусь, рискую перейти зыбкую грань между жизнью и смертью... Хоть бы деньги за это получил - так нет, идиот, выкидыш орка, по собственной доброте душевной! Что, отплатили тебе за доброту? Прав был одотьер Дер'Коне, нужно было придерживаться своего первоначального выбора. Кто она мне? Да никто, а жизнь у меня одна.

   Когда я дошёл до сцены её бегства из храма, Одана повела плечами и несколько раз глубоко вздохнула. Судя по эмоциональному фону, она плакала.

   Трактир - не самое лучшее место для воскрешения горя и скорби по самому дорогому существу на свете, но тут уж от меня ничего не зависит.

   Вот зачем она, зачем заставляет себя проходить через это снова и снова?

   - Нет, всё, хватит! - Одана резко отодвинулась от меня и торопливо застегнула пальто, собираясь уйти.

   - Там ведь есть что-то ещё... Ты не хочешь, чтобы я знал об этом?

   Она кивнула и направилась к выходу.

   В этот раз я не отпустил её, бросил мелочь на стол и догнал в дверях.

   - Что бы ты обо мне не думала, никуда я тебя не пущу в таком состоянии! Особенно когда по городу разгуливает рыжая шлюха Наместника, а сам он намеревается прибыть со дня на день. Знаешь, кого я встретил, когда выезжал из города? Сыскарку, ту самую рыжую сыскарку, которая портила тебе жизнь в Эдине. Она мило беседовала со своим любовником-одотьером и клятвенно уверяла, что за два дня разыщет птичку, то есть тебя. Поэтому отныне одна на улицу не суйся, особенно в тёмное время суток. Пойдём, провожу.

   - А клятва? - приглушенным от сдерживаемых рыданий голосом напомнила Одана.

   Что ж, я никогда не резал детей, не приносил даров Каашеру, не осквернял храмы, поэтому могу и поклясться. Если тебе это так нужно...

   Достаю кинжал, тот самый, который её так пугает, снимаю перчатку, закатываю рукав рубашки и делаю глубокий лунообразный надрез на запястье. Позволяю паре капель упасть на землю, потом снимаю вторую перчатку, обмакиваю пальцы в крови и, поднеся к губам, говорю: "Клянусь именем Тьхери, что никогда не обагрял кровью алтари храмов..."

   - Не надо, я верю! - Одана, бледная, как смерть, с ужасом смотрит на то, как тяжёлые густые капли падают на мостовую. Неужели боится, что я умру от потери крови? Возможно, конечно, если магический потенциал пуст, ведь я не просто кожу разрезал, а вскрыл одну из вен.

   Криво усмехаюсь:

   - Значит, уже так? Всего минуту назад я был гнусным существом, сейчас-то что изменилось? Я абсолютно тот же, каким был всегда. Я не просил тебя со мной связываться, это ты пришла ко мне за помощью. Навязываться не собираюсь. О сыскарке я тебе рассказал, воспоминания к тебе вернулись, меня здесь больше ничего не держит. А дальше пусть тебе помогают те, кому ты доверяешь.

   Она протянула мне носовой платок и прошептала:

   - Простите, я была не права. Я была на грани нервного срыва, когда вновь пережила весь этот ужас... Ещё раз простите, Лэрзен, мне действительно не надо было вас сравнивать.

   Вот чего я не ожидал, так этого. Неужели на неё так принесённая мной клятва подействовала? Или действительно поняла, что мне было неприятно это всё слышать?

   - Крови испугалась? Минут через пять течь перестанет, через пятнадцать затянется.

   - Лэрзен, неужели вы так сильно обиделись?

   А ты вспомни, что ты мне говорила, о чём думала.

   Пожимаю плечами, вытираю и убираю нож, перевязываю руку, не спуская глаз с этого растерянного зверька. Её гложут сомнения, рыдания теснятся в груди. Мысли крутятся вокруг одного единственного вопроса: стоит ли рассказывать мне правду?

   - Пойдём, потом решишь, - беру её под руку и веду к храму. Дрожит, но не от страха.

   Чем дальше, тем меньше она думает обо мне, жертвоприношениях и некромантии и всё больше о смерти матери.

   На углу храмового квартала дрожь переходит в тихие всхлипывания. Одана вырывает руку, отходит к ближайшему дому, поворачивается ко мне спиной и шепчет: "Дальше я сама. Спокойной ночи!". Игнорирую слова прощания, подхожу и советую:

   - Ты успокоительное перед сном прими, а то не заснешь.

   - Приму, - она поворачивается; на глазах блестят слезы. Опять заглядывает в глаза, но на этот раз робко: - Лэрзен, скажите, зачем вы мне помогаете? Только правду, не нужно лгать! Это из-за моего дара?

   - Какого дара? - изумлённо переспрашиваю я.

   У неё есть дар? Какой дар, почему я его не чувствую?

   И опять то же оскорбительное недоверие. Только из-за того, что я знаком с некромантией, а её мать убил некромант.

   - Одотьер уже знает, вернее, он не одотьер, а...

   - Так, несчастье мое, давай всё по порядку. Обещаю, что никому рассказывать не стану.

   Обнимаю её, не ощущая сопротивления. Девочке плохо, её снова накрыли воспоминания. Глажу по спине, постепенно успокаивая. Она шумно дышит, а потом пружина внутри ослабевает, Одана утыкается лицом в мою куртку и начинает тихо поскуливать. Правильно, поплачь, так легче будет.