— Даже так? А что в нем такого интересного?

— В последнее время мы подозревали его и парочку других сотрудников в шпионаже. Возможно, это ЦРУ. Если он одно из звеньев шпионской сети, нам необходимо кое-что узнать. Поэтому быстро возвращайся обратно, ты сможешь?

— Уже еду.

Возвратившись в дом Кинковши, Драгошани быстро забросил вещи в машину, заплатил хозяевам несколько больше, чем с него причиталось, и с благодарностью принял в дорогу несколько бутербродов, термос с кофе и бутылку местного вина. Однако, несмотря на все эти подарки, Борис чувствовал, что Гзак чем-то недоволен.

— Вы сказали мне, что работаете в похоронном бюро, — ворчливо сказал Гзак. — Полицейские расхохотались, когда я им это сказал. Они заявили, что вы занимаете в Москве высокий пост, что вы очень важный человек. Я думаю, что такому человеку стыдно дурачить простого крестьянина.

— Мне очень жаль, друг мой, — ответил Драгошани. — Но я действительно занимаю весьма высокий пост, моя работа очень специфическая и чрезвычайно утомительная.

Поэтому, когда я приезжаю домой, то предпочитаю забыть о работе и просто расслабиться. Вот почему я назвался сотрудником похоронного бюро. Пожалуйста, простите меня.

Этого оказалось достаточно. Гзак Кинковши широко улыбнулся, и они пожали друг другу руки. Драгошани сел в машину.

Спрятавшись за шторами в своей комнате, Илзе Кинковши наблюдала за его отъездом, после чего вздохнула с облегчением. Едва ли ей придется встретить в жизни подобного человека, и, возможно, это к лучшему...

Она была вся в синяках и царапинах, но они скоро пройдут. В любом случае она может сказать, что у нее закружилась голова и она упала. Да, синяки и царапины пройдут, но память о том, как она их получила, никогда не исчезнет.

Она снова вздохнула... и задрожала от удовольствия.

На верхнем этаже здания известного лондонского отеля, в одном из помещений таинственной организации, сидя за столом своего бывшего шефа, Алек Кайл стремительно стенографировал. Стоящий по другую сторону стола “призрак” (он не мог воспринимать его никак иначе) говорил быстро, мягкий приятный голос звучал вот уже более двух с половиной часов. Пальцы Алека сводило судорогой, голова болела от проносящихся в ней мириадов фантастических картин. Он ни на миг не сомневался, что “призрак” говорит правду, только правду...

Что же касается вопроса о том, откуда это существо (или человек?) может знать о вещах, к которым практически не имело отношения... кто может сказать, что может быть известно призракам, о чем они способны поведать. Но одно Кайл знал наверняка: полученная только что информация была крайне важна и он должен гордиться тем, что именно он стал посредником, через которого она была передана.

Неожиданно правую руку Кайла пронзила такая боль, что он выронил карандаш и непроизвольно схватился за нее другой рукой, пытаясь избавиться от спазма. Неземной посетитель вынужден был остановиться, и за это Кайл мысленно поблагодарил его. Он растер руку, затем в девятый, если не в десятый, раз заточил карандаш.

— Почему вы не пишете ручкой?

Вопрос был задан таким естественным и сочувственным тоном, что Кайл на мгновение забыл, что его собеседник не более материален, чем дым.

— Я предпочитаю карандаши — они всегда мне больше нравились. Возможно, это одна из моих причуд. Из них, во всяком случае, никогда не вытекают чернила. Извините, что я остановился, но у меня просто свело руку.

— И все же мы должны продолжить.

— Я как-нибудь справлюсь.

— Вот что. Пойдите и выпейте чашечку кофе, покурите. Я прекрасно понимаю, насколько необычным кажется вам мой рассказ. Даже для меня все это довольно странно, но на вашем месте у меня бы просто не выдержали нервы. Мы с вами прекрасно сработались. До того как придти сюда, я был уверен, что нам потребуется встретиться несколько раз, чтобы дать вам возможность привыкнуть ко мне. Так что, как видите, мы успели уйти далеко вперед.

— Да, меня действительно беспокоит время, — ответил Кайл, закуривая сигарету и с наслаждением глубоко затягиваясь. — Видите ли, в четыре часа дня я должен присутствовать на совещании. Там я постараюсь убедить довольно влиятельных людей в необходимости продолжения работы отделения и назначения меня его руководителем, преемником сэра Кинана. Вот почему мне бы хотелось завершить к тому времени нашу с вами работу.

— Пусть это вас не волнует, — ответил “призрак” со своей слабой улыбкой. — Считайте, что вы их уже убедили.

— Да?

Кайл встал и направился в главный офис к кофеварке. На этот раз “призрак” последовал за ним и остановился за его спиной. Обернувшись, Кайл увидел, что сквозь его странного посетителя прекрасно видна мебель, стоявшая в офисе. Он был прозрачнее пергамента, прозрачнее мыльного пузыря. Отхлебнув кофе, Кайл направился обратно в кабинет Гормли, старательно обогнув гостя.

— Да, — продолжал призрак, возвратившись на прежнее место. — Думаю, что нам удастся обратить мнение руководителей в вашу пользу.

— Нам? — переспросил Кайл. Призрак слегка пожал плечами.

— Посмотрим. Так или иначе, прежде чем вновь вернуться к рассказу о Драгошани, я хочу сказать еще несколько слов о Гарри Кифе. Извините, что мне приходится таким образом перескакивать с предмета на предмет, но я хочу, чтобы у вас сложилась как можно более полная картина событий.

— Рассказывайте все, что сочтете нужным.

— Вы готовы?

— Да, — Кайл снова взял в руки карандаш. — Только вот...

— Что?

— Я хотел сказать, что меня очень интересует, откуда у вас эти сведения и какое отношение они к вам имеют.

— Ко мне? — брови “призрака” приподнялись. — Я думаю, что был бы разочарован, если бы вы не спросили меня об этом. Но все-таки вы задали этот вопрос, и я вам отвечу: если все пойдет так, как я рассчитываю, то я, надеюсь, буду вашим шефом.

Дернувшись лицом, Кайл криво усмехнулся:

— Призрак?.. Мой будущий шеф?

— Я думал, мы уже объяснились по этому поводу, — ответил гость. — Я не призрак и никогда им не был. Хотя, признаю, что был очень близок к тому. Но к этому мы еще придем.

Кайл кивнул.

— Мы можем теперь продолжить? В ответ Кайл кивнул снова.

Гарри Киф унесся далеко-далеко. Его мысли витали в облаках, которые подобно хлопьям ваты, плыли высоко в голубом летнем небе. Он лежал, закинув руки за голову, зажав в зубах кончик травинки. С того момента, когда они занялись любовью, он не произнес ни слова. На отмели, взметая белые брызги, кричали чайки, ныряя за рыбой, и легкий бриз, ласково шевелящий траву среди дюн, доносил с моря печальные птичьи крики.

Рука Бренды гладила его тело, ласкала, но она им уже не владела. Возможно, пройдет немного времени, и он" вновь захочет ее, но даже если и нет, это не имеет никакого значения. Она любила его таким, каким он был в этот момент — спокойным, тихим, полусонным, лишенным всяких странностей. Да, он и в самом деле был очень странным, но это являлось неотъемлемой частью его обаяния и одной из причин ее любви к нему. Иногда ей казалось, что и он тоже любит ее. Однако, когда речь идет о Гарри, сказать что-то определенное трудно. Чаще всего Гарри было очень сложно понять.

— Гарри, о чем ты думаешь? — спросила она, слегка пощекотав его ребра.

— М-м-м? — травинка едва дернулась у него во рту. Она понимала, дело не в том, что он не обращает на нее внимания, — просто он сейчас где-то очень далеко. Его не было здесь — он находился совсем в другом месте. Время от времени она пыталась хоть что-нибудь узнать об этом месте, о тайном убежище Гарри, но он хранил молчание.

Она села, застегнула блузку и, одернув юбку, стряхнула песок со складок.

— Гарри, тебе следует подняться и привести себя в порядок. На берегу какие-то люди. Если они пойдут в нашу сторону, то непременно увидят нас.

— М-м-м... — снова промычал он в ответ.