— Я спущусь вниз, — ответил он и, увидев разочарование, явно отразившееся на ее лице, прикрыл глаза и задумался.

Да, ему безусловно потребуется помощь — впервые и с такой девушкой. Она, безусловно, знала, чего хотела, но он-то не знал ничего! Но... Вамфир знал все. И Драгошани подозревал, что существуют какие-то секреты, которыми даже такой хитрец, как старик, не прочь будет поделиться. Совсем не прочь...

Сексуальные проблемы Драгошани — скорее, это были какие-то психологические ограничения, влияющие на его развитие в данной области — корнями своими уходили во времена отрочества, в те времена, когда его ровесники срывали первые тайные поцелуи и горячими, дрожащими, неопытными руками исследовали мягкие, податливые тела первых девочек. Это случилось на третий год его жизни в Бухаресте, где он учился в колледже.

Ему было тринадцать лет, и он с нетерпением ждал летних каникул. И вдруг от приемного отца пришло письмо, в котором тот запрещал ему ехать домой. На ферме свирепствовала какая-то болезнь, вызвавшая падеж скота. Никому не разрешалось посещать ферму, и запрет этот касался даже Бориса. Заболевание было заразным, и люди легко могли разнести заразу на ногах, на подошвах обуви. Вся территория на двадцать миль вокруг подверглась карантину.

Это, несомненно, было большое несчастье, но не для Бориса. В Бухаресте у него была тетя — младшая сестра приемного отца, и он мог провести летние каникулы в ее доме. Это все же было лучше, чем ничего, во всяком случае ему есть куда пойти и не придется провести каникулы в одном из корпусов старого колледжа, готовя самостоятельно еду на маленькой плите.

Его тетя Хильдегард была молодой вдовой с двумя дочерьми, всего на год или около этого старше Бориса. Их звали Анна и Катрина. Жили они в большом, причудливой архитектуры, деревянном доме на улице Будешти. По какой-то причине о них редко вспоминали дома, и Борис видел их только во время их нечастых приездов в деревню. Тетя всегда была очень ласковой, иногда даже чересчур, а кузины производили на него впечатление болезненных и смешливых девушек, однако в них заключалась какая-то скрытая чувственность, не свойственная их возрасту, но она не бросалась в глаза и ни у кого не вызывала никаких подозрений. При всем при этом из отношения к ним приемного отца Борис сделал вывод, что тетя была кем-то вроде черной овечки или, как минимум, обладала какой-то страшной тайной.

За три недели, что Борис прожил с тетей и ее не по годам развитыми дочерьми, после того как колледж закрылся на летние каникулы, он успел узнать все, что хотел, — об их эксцентричности, о сексе, о порочности женщин вообще, — и то, что он узнал, надолго отбило у него охоту иметь дело с женщинами — фактически до сегодняшнего дня. Проще говоря, его тетя была нимфоманкой. Получив свободу после недавней смерти мужа, она бросилась во все тяжкие и практически бесконтрольно удовлетворяла свои сексуальные потребности. Дочери были сделаны из того же теста. Даже тогда, когда был жив вечно хворый муж, она пользовалась дурной репутацией из-за обилия любовников. Слухи о ее неблаговидном поведении доходили до ушей брата, жившего в деревне, вызывая неодобрение и порицание поступков сестры. Он и сам был не без греха, но ее считал настоящей распутницей.

Брат не мог знать о всех ее похождениях, особенно после того как практически прекратил с ней всякие отношения. Если бы он знал все, то, безусловно, изыскал бы иную возможность пристроить мальчика на лето, " к тому же он считал, что приемный сын слишком мал для того, чтобы его коснулись проявления женских пороков.

Борис ничего об этом не знал, но вскоре ему предстояло узнать. Начать с того, что ни одна из внутренних дверей в доме тети не имела замка — ни спальни, ни ванные комнаты, ни даже туалеты. Тетя Хильдегард объяснила ему, что в доме нет никаких тайных мест, нигде ничего секретного не происходит и вообще здесь не терпят никаких секретов. Именно поэтому Борису было трудно понять таинственные и многозначительные озорные взгляды, которыми в его присутствии украдкой обменивались тетя и кузины.

Что касается тайны, секретов, то в них не было никакой необходимости в доме, где ничто не запрещалось и ничто ни от кого не скрывалось. Поинтересовавшись однажды взглядами тети на жизнь, Борис узнал, что дом она называет “домом природы”, в котором человеческое тело, его функции и потребности рассматриваются как неотъемлемая часть естественной природы — они даны человеку, чтобы “исследовать, открывать для себя и познавать их во всей полноте, без каких-либо ограничений”. При условии, что он с уважением будет относиться к дому и собственности хозяев, Борису позволялось делать все, что заблагорассудится, но при этом он должен в равной степени уважительно относиться к “естественному” поведению живущих в доме женщин, чей образ жизни вполне открыт и свободен. Что же касается жизненной философии как таковой, то в мире слишком мало любви и слишком много ненависти. Гораздо лучше, если потребности тела и жажда духа будут удовлетворены в жарких объятиях, а не в огне войны. Возможно, Борису трудно понять это сейчас, но пройдет немного времени — и это станет для него очевидным. В этом тетя была совершенно уверена.

В первый же вечер, рано поужинав, Борис поднялся к себе в комнату, намереваясь почитать. Он взял из колледжа кое-какие книги, но у подножия лестницы, ведущей в его спальню, вдруг обнаружил крошечную комнатушку, которую тетя называла “библиотекой”. Заглянув туда, Борис увидел полки, заставленные эротическими книгами, рассказывающими о всякого рода сексуальных излишествах и отклонениях. Некоторые из них так его заинтересовали, что он взял с собой наверх несколько иллюстрированных томов. Они были совершенно не похожи на те книги, которые он видел раньше, таких изданий не было даже в библиотеке колледжа, весьма обширной и разносторонней.

Поднявшись в спальню, он увлеченно углубился в чтение одной из книг (книга, как было указано, была документальной, но все в ней написанное казалось настолько не правдоподобным, что он был уверен в том, что это обман, плод чьего-то богатого воображения, хотя непонятно было, каким образом удалось сделать некоторые включенные в нее фотографии) и вскоре почувствовал возбуждение, вполне естественное для мальчика его возраста. Мастурбация являлась для него вполне привычным делом — время от времени, как и многие мальчики, он давал таким образом выход своим эмоциям, но здесь, в тетушкином доме, он не чувствовал себя в безопасности, для того чтобы предаться этому занятию. Во избежание дальнейшего неудобства и еще большего возбуждения он отнес книги обратно в библиотеку.

Еще раньше, во время чтения, он слышал, как подъехала машина — видимо, приехал кто-то из постоянных посетителей дома. Поэтому Борис не придал этому никакого значения. Поставив книги на место и возвращаясь назад, он услышал смех, и до него донеслись звуки какого-то непонятного движения и возгласы удовольствия из большой гостиной. Он видел эту комнату, и на него произвели большое впечатление висевшие повсюду зеркала — даже потолок был зеркальным. Борису стало любопытно, и он решил посмотреть, что там происходит. Дверь была приоткрыта, и, потихоньку приблизившись, Борис услышал напряженно звучавший гортанный мужской бас и хриплые от возбуждения голоса тетушки и кузин. Борис заподозрил, что за дверью происходит что-то из ряда вон выходящее. Через щель в несколько дюймов шириной он заглянул в комнату и замер, шокированный открывшейся его глазам картиной. То, что он увидел, не шло ни в какое сравнение с описаниями, прочитанными только что в книгах и показавшимися совершенно невероятными. В комнате находился совершенно незнакомый ему мужчина — рябой, с бородой и усами, с огромным животом, весь заросший волосами, на вид совершенно омерзительный-, отталкивающий. К тому же он был абсолютно гол. Борис не знал, что по природе своей это был истинный сатир, и это в глазах обитательниц дома полностью искупало его уродливость и омерзительный вид. За тем, что происходило в комнате. Борис следил в стоявшее за дверью зеркало, поэтому вся картина была ему не видна — зеркало располагалось немного под углом. Но и того, что он увидел, оказалось более чем достаточно. Три женщины, по очереди сменяя друг друга, ублажали урода, возбуждая его все больше и больше, работая руками, ртами и телами в безумии сексуального экстаза.