Доктор Уильям Смит, урожденный Вильгельм Шмидт, пожимал пухлыми плечами.

– Нищефо нелься потелать. Если пы не наши туманы, никокта пы инострансы не торшествовали нат Анклией. Пусть лешит покойно. Мышонок – хорошая итея.

В тот вечер Уильям Клодд поднялся на третий этаж дома номер шестнадцать по Гоф-сквер, где проживал его приятель Питер Хоуп, и энергично постучал в дверь.

– Войдите! – послышался решительный голос, не принадлежавший Питеру Хоупу.

С давних пор заветной мечтой мистера Уильяма Клодда было сделаться владельцем или хотя бы совладельцем какого-нибудь журнала либо газеты. Ныне, как я уже говорил, в его владении двадцать пять периодических изданий, и, по слухам, ведутся переговоры о приобретении еще семи. Но двадцать лет тому назад фирма «Клодд и К° лимитед» находилась в эмбриональном состоянии. А Питер Хоуп, журналист, многие годы вынашивал мечту стать владельцем или совладельцем какого-нибудь периодического издания. Питер Хоуп и по сей день не обладает, пожалуй, ничем, кроме, с позволения сказать, осознания того, что, где бы и когда бы ни произносилось его имя, оно невольно вызывает добрые чувства, и что в компании всегда найдется человек, который воскликнет: «Милый старина Питер! Отличный был малый!» Хотя, быть может, само убеждение дорогого стоит, кто знает? Однако двадцать лет назад амбиции Питера Хоупа не простирались далее Флит-стрит.

Питеру Хоупу, по его словам, было сорок семь. Он был мечтатель и человек начитанный. Уильяму Клодду было двадцать три, и он был прирожденный ловкач и проныра. Познакомились они случайно в омнибусе, где Клодд одолжил Питеру, забывшему дома кошелек, три пенса на проезд, и постепенно, по мере того они проникались взаимной симпатией и уважением, их знакомство превратилось в приятельство. Мечтатель Питер поражался житейскому практицизму Клодда, тогда как смышленый и разбитной молодой человек был преисполнен восхищения перед тем, что представлялось ему необыкновенной ученостью его старшего друга. Оба сошлись во мнении, что еженедельный журнал, редактором которого станет Питер Хоуп, а распорядителем – Уильям Клодд, просто обречен на успех.

– Если б нам удалось раздобыть хотя бы тысячу фунтов! – вздохнул Питер.

– Итак, условились? Находим деньги и тут же принимаемся за журнал! – подхватил Уильям Клодд.

Мистер Клодд повернул дверную ручку и вошел. Продолжая держаться за дверь, оглядел комнату. Он оказался здесь впервые. До сих пор их встречи с Питером Хоупом носили случайный характер и происходили на улице или в ресторанчике. Как давно Клодд жаждал попасть в святая святых величайшего эрудита!

Просторная, отделанная дубовыми панелями комната, три высоких окна, под каждым из которых – низкий пуфик, выходят на Гоф-сквер. Тридцать пять лет тому назад Питер Хоуп – тогда юный щеголь с коротко подстриженными бачками, что завершались чуть ниже ушей, с лицом свежим и румяным, которому волнистые каштановые кудри придавали девический вид, в синем сюртуке, цветастом жилете, черном шелковом галстуке, который был скреплен двумя булавками на цепочке, в серых, облегающих брюках со штрипками, при поддержке и содействии хрупкой, миниатюрной дамы в платье с глубоким вырезом и юбкой-кринолином со множеством оборок, с длинными локонами, колыхавшимися при каждом повороте ее головы, – преобразовывал и обставлял эту комнату в соответствии с строгими требованиями тогдашней моды, тратя на это средства гораздо бóльшие, чем следовало, что вполне естественно для юной четы, которой будущее представляется безоблачным. Изысканный брюссельский ковер. «Немного ярковат!» – считали подрагивавшие локоны. «Тон слегка смягчится со временем, мисс… мэм». – Приказчик разбирался в коврах. Лишь благодаря небольшому островку под массивным столом в стиле ампир или заглядывая в недоступные углы комнаты, Питер мог вспомнить, каков был тот радужный пол, по которому ступала его нога, когда ему был двадцать один год. Величественный книжный шкаф, увенчанный бюстом Минервы. Да, он стоил слишком уж дорого. Но упрямые локоны невозможно было переспорить. Никчемные книги и бумаги Питера следовало содержать в порядке; локоны не принимали никаких доводов, оправдывавших беспорядок. То же относилось и к роскошному, окованному медью письменному столу: он должен был соответствовать тем прекрасным мыслям, которые Питеру предстояло на нем поверять бумаге. И к огромному буфету, который подпирали свирепого вида львы из красного дерева, – эта мощь была необходима, чтобы удержать все обилие серебряной посуды, которую когда-нибудь приобретет и разместит в нем умница Питер. Несколько полотен маслом в тяжелых рамах. Солидно и строго обставленная комната пленяла едва уловимой атмосферой величия, какая ощутима в старых домах, чей покой давно никто не тревожит, где, кажется, на стенах написано: «Здесь, слившись воедино, живем мы – Радость и Печаль». И лишь один-единственный предмет выглядел неуместным среди всей этой степенной обстановки – висевшая на стене гитара, украшенная нелепой, несколько выгоревшей голубой лентой.

– Мистер Уильям Клодд? – спросил решительный голос.

Клодд вошел и прикрыл за собою дверь.

– В точку и прямо с порога, – отметил мистер Клодд.

– Это очевидно, – продолжал решительный голос. – Днем мы получили вашу записку. Мистер Хоуп вернется к восьми. Будьте добры, повесьте шляпу и плащ в прихожей. На каминной полке коробка с сигарами. Прошу прощения, не могу прерваться. Необходимо закончить, после чего я побеседую с вами.

Обладатель решительного голоса продолжил писать. Сделав все, как было велено, Клодд уселся в кресло рядом с камином и закурил сигару. Ему были видны лишь голова и плечи человека, сидевшего за письменным столом. Черные, вьющиеся, коротко остриженные волосы. Из одежды виднелись лишь белый воротничок и красный галстук, а ниже – нечто вроде мальчишечьей куртки, больше похожей на девчоночью, или девчоночьей, больше похожей на мальчишечью; вполне в духе компромиссности, свойственной британской государственности. Мистер Клодд отметил длинные ресницы, прикрывавшие блестящие черные глазки.

«Девушка, – подумал мистер Клодд. – И прехорошенькая!»

Продолжая наблюдать, мистер Клодд перевел взгляд на нос незнакомки.

«Впрочем, нет, – мысленно возразил сам себе мистер Клодд. – Это юноша, причем, я бы сказал, пренаглый плут».

Персона за письменным столом, удовлетворенно причмокнув, собрала исписанные листы и сложила их в стопочку, после чего, опершись локтями о стол и подперев щеки ладонями, уставилась на мистера Клодда.

– Не спешите, не спешите, – сказал мистер Клодд. – А когда в самом деле закончите изучение, непременно скажите, что вы обо мне думаете.

– Прошу прощения, – отозвалась персона за столом. – У меня вошло в привычку таращиться на людей. Я знаю, это неучтиво. Пытаюсь отучиться.

– Скажите, как вас зовут, – продолжил мистер Клодд, – и ваши извинения будут приняты.

– Томми, – был ответ, – то есть Джейн…

– Вы подумайте как следует, – посоветовал мистер Клодд, – и не позволяйте мне влиять на ваш выбор. Мне всего лишь хотелось бы знать правду.

– Видите ли, – пояснила персона за столом, – все зовут меня Томми, потому что это мое прежнее имя. Но теперь я Джейн.

– Понял, – сказал мистер Клодд. – А мне как вас называть?

Персона за столом задумалась.

– Видите ли, если планы, которые вы с мистером Хоупом вынашиваете, к чему-нибудь приведут, нам придется тесно общаться, и тогда, пожалуй, вы могли бы называть меня Томми… так меня многие зовут.

– Вы знаете о наших планах? Мистер Хоуп вам рассказывал?

– Ну да, – ответила Томми. – Я при нем на побегушках.

На мгновение Клодд засомневался: не затеял ли его старый приятель самостоятельное конкурирующее предприятие?

– Я ему помогаю в работе, – пояснила Томми, успокаивая Клодда. – В журналистских кругах это называется «стажер».

– Понятно, – сказал Клодд. – И что вы думаете, Томми, насчет наших планов? Я все-таки стану называть вас Томми, потому что, между нами говоря, считаю, что из нашей затеи кое-что получится.