– Не говори глупостей, – сказал Питер Хоуп.

– Даже попробовать не хотите?

– Разумеется нет, это бред какой-то!

– Ну и ладно. Дело ваше.

Грязная пятерня протянулась к столу и, вновь завладев счетом из заведения Хэммонда, проделала всю процедуру, необходимую для упрятывания бумаги обратно в укромное место.

– Вот тебе шиллинг, – сказал мистер Хоуп.

– Да незачем, но все же спасибо.

– Пустяки! – сказал мистер Хоуп.

– Незачем, – последовал повторный отказ Томми. – Кто его знает, чего вы там себе надумали.

– Ну что ж. – Мистер Хоуп опустил монету в карман. – Нет так нет.

Фигура поплелась к выходу.

– Постой! Постой! – раздраженно сказал мистер Хоуп.

Фигура замерла у самой двери.

– Ты что, вернешься в закусочную Хэммонда?

– Нет. Я там уже не служу. Меня наняли только на пару недель, пока у них одна девушка болела. Она вышла нынче утром.

– У тебя близкие есть?

Лицо Томми выразило недоумение.

– В каком смысле?

– Ну, с кем ты живешь?

– Ни с кем.

– И что, за тобой некому присматривать… некому о тебе заботиться?

– Заботиться? Обо мне? Я не мимоза какая-нибудь!

– И куда же ты сейчас?

– Как куда? Туда!

Раздражение Питера Хоупа нарастало.

– Я спрашиваю, спать ты где будешь? Есть у тебя деньги, чтоб заплатить за ночлег?

– Ну, есть кой-какая мелочь. Только уж в ту ночлежку не сунусь. Народец там – со здешним не сравнить. На улице переночую. Дождя вроде нет.

Элизабет пронзительно мяукнула.

– Так тебе и надо! – в сердцах рявкнул Питер. – Сотню раз говорил, не суйся под ноги, никто тебе на лапу не наступит!

По правде говоря, Питера разбирала злость на самого себя. По совсем, казалось бы, непонятной причине его мысли упорно тянулись к Илфордскому кладбищу, в отдаленном уголке которого была погребена та хрупкая и нежная, чьи слабые легкие оказались совершенно не способны вдыхать туманный лондонский воздух; а над нею в той же земле лежал еще более крохотный, еще более хрупкий осколок человечества, нареченный в честь единственного мало-мальски путёвого родственника Томасом – именем довольно обыденным, как Питер не раз про себя отмечал. Во имя здравого смысла, какое отношение имел усопший и погребенный Томми Хоуп к тому, что происходило сейчас? Все это – чистейшие сантименты, а сантименты были крайне ненавистны мистеру Питеру Хоупу. Не он ли строчил бесчисленное множество статей, в которых изобличал пагубное влияние сантиментов на нынешнее время? Не он ли клеймил их всякий раз, когда обнаруживал в пьесе или в книге? И все же иногда ум Питера Хоупа пронзало подозрение: что, если, несмотря на свои убеждения, он и сам не чужд некоторой сентиментальности? Тому были свидетельства. Страх, что так и есть на самом деле, всякий раз выводил Питера Хоупа из себя.

– Подожди меня здесь, я скоро вернусь, – буркнул он, хватая изумленного Томми за шерстяной шарф и вытягивая на середину комнаты. – Сиди и не вздумай двигаться с места!

И Питер удалился, громко хлопнув дверью.

– По-моему, он малость спятил, а? – заметил Томми, обращаясь к Элизабет, как только на лестнице затих звук шагов Питера.

Многие имели обыкновение обращаться к Элизабет. В ней было нечто, располагавшее к общению.

– Ну что ж, бывает, – бодро заключил Томми, усевшись, как и было предписано.

Прошло минут пять, а может, и десять. И вот появился Питер в сопровождении дородной, невозмутимого вида особы, которой – в том можно было не сомневаться, судя по ее виду, – чувство изумления органически не было (и никогда не будет) свойственно.

Томми поднялся.

– Вот… то, о чем я вам говорил, – сказал Питер.

Поджав губы, миссис Постуисл еле заметно покачала головой. С подобным незлобивым пренебрежением она обычно взирала на деяния человеческие.

– Понятно, – сказала миссис Постуисл. – Как же, помню, видала ее там… по крайней мере, тогда она явно выглядела девицей. Куда подевалась твоя одежда?

– Она была не моя, – последовал ответ Томми. – Мне миссис Хэммонд одолжила ее на время.

– А это, что ли, твое? – спросила миссис Постуисл, указывая на синюю шелковую блузу.

– Ага.

– И надевалось это с чем?

– С трико. Только его давно уж нет.

– А почему из акробаток ты подалась к миссис Хэммонд?

– Так вышло. Из-за травмы.

– Это где ж случилось?

– В труппе Мартини.

– А до него?

– Да много всяких трупп было!

– Тебе кто-нибудь говорил, кто ты, парень или девица?

– Никто из тех, кому можно верить. Одни так говорили, другие этак. Смотря по тому, что им требовалось.

– Сколько тебе лет?

– Не знаю.

Миссис Постуисл повернулась к Питеру, который стоял, позвякивая ключами.

– Что ж, наверху есть свободная кровать. Вам решать.

– Меньше всего мне хотелось бы выглядеть идиотом, – заметил Питер, понизив голос до доверительного шепота.

– Воистину достойная цель для того, кто способен этого избежать, – согласилась миссис Постуисл.

– Как бы то ни было, – продолжал Питер, – на одну ночь можно рискнуть. А завтра обмозгуем, как быть дальше.

Упоминание «завтра» всегда сулило Питеру удачу. Стоило ему произнести это магическое слово, как у него неизменно поднималось настроение. Вот и теперь, когда он повернулся к Томми, на его лице выразилась уверенность, исключавшая всякие колебания.

– Отлично, Томми, – изрек мистер Хоуп, – сегодня ты можешь переночевать у меня. Отправляйся с миссис Постуисл, она покажет тебе твою комнату.

Черные глазки сверкнули.

– Вы меня испытать хотите?

– Мы поговорим обо всем этом завтра.

Черные глазки померкли.

– Слушайте, это не по совести, вот что я вам скажу.

– О чем ты? Что не по совести? – воскликнул Питер в недоумении.

– Вы меня хотите в тюрьму отправить.

– В тюрьму?!

– Ну да! Вы зовете это школой, я знаю. Не вы первый такие штуки проделываете. Так не пойдет. – Ясные черные глазки сверкнули негодованием. – Я никому ничего плохого не делаю. Я работать хочу. И могу себя прокормить. Мне не привыкать. Кому какое дело?

Если бы ясные черные глазки не утратили негодующего выражения, тогда и Питер Хоуп не утратил бы здравый смысл. Однако Судьба распорядилась так, чтобы внезапно глазки исторгли бурные слезы. И при виде этих слез здравый смысл Питера удалился, посрамленный, из комнаты, что и положило начало многим последующим событиям.

– Ну вот, глупости… – произнес Питер. – Да пойми же ты, мне и в самом деле надо тебя испытать. Ведь ты хочешь работать у меня. Потому я и сказал, что все подробности мы обсудим завтра. Ну же, экономки не должны плакать.

Залитое слезами личико вскинулось.

– Это правда? Честное-благородное слово?

– Честное-благородное. А теперь ступай и умойся. После подашь мне ужин.

Странноватое существо, все еще хлюпая носом, поднялось.

– Значит, кормежка, постель и шесть пенсов в неделю?

– Ну да, ну да! На мой взгляд, условия приличные, – согласился Питер Хоуп, подводя итог. – А как вам, миссис Постуисл?

– Прибавьте к этому платье… ну или брючный костюм, – вставила миссис Постуисл. – Это уж как водится…

– Да, разумеется, если так положено, – согласился мистер Питер Хоуп. – Шесть пенсов в неделю плюс одежда.

Теперь Питеру в компании с Элизабет пришлось ждать возвращения Томми.

– Как бы я хотел, чтобы это оказался мальчик, – сказал вслух Питер. – Видишь ли, всему виной туманы. Ах, если б у меня были средства отправить его лечиться!

Элизабет задумчиво внимала. Дверь распахнулась.

– Вот это уже лучше, – произнес мистер Питер Хоуп, – много лучше! Клянусь, ты выглядишь вполне прилично.

Стараниями практичной миссис Постуисл обе стороны в конце концов сошлись на длинной юбке; выше прикрывала наготу широкая шаль, со знанием дела обмотанная вокруг фигуры. С придирчивостью истинного джентльмена Питер осмотрел руки Томми и удовлетворенно отметил, что в чистом виде они выглядят весьма ухоженными.