- А, Лизок, привет, - Дмитрий затушил сигарету в пепельнице полной окурков.

Сестра села на лавку напротив него, тень от крыши беседки падала на её лицо, скрывая нездоровую бледность и круги под глазами. Осенний ветерок подхватил каштановые пряди, выбившиеся из небрежного пучка на затылке, делая Лизу моложе.

- Скверно пахнет, - указывая на гору затушенных сигарет, сказала она.

- Если хочешь, можешь их выкинуть, - равнодушно пожал плечами брат.

- Ну, ты и хамло! – она подперла подбородок ладонью и посмотрела на него, ожидая действий по уборке, но их не последовало.

Дмитрий засмеялся, чем еще больше вывел сестру из себя. Лиза толкнула пепельницу по столу, придвигая её ближе к брату, но не рассчитала силу удара, малахитовая чашка перевернулась, засыпав стол пеплом и окурками.

- А ты – поросенок, надо же было так насвинячить, - с улыбкой сказал брат, отряхивая с джинсов пепел.

- Ладно тебе, сам виноват, дымишь тут, как паровоз. Так еще и пепельницу не вытряхиваешь. К беседке даже подходить неприятно, на метры несет запахом курева, - Лиза забавно повела носом и сморщилась его, став похожей на шарпея.

- А зачем, уборщица вытряхнет, это её работа, - брат беспечно пожал плечами.

- Дима, какой же ты есть!

- А какой? Я самый обычный лоботряс, - он улыбнулся почти весело.

- В том-то и дело. Как ты планируешь жить дальше, о чём ты думаешь, сидя здесь дни напролет? – вопросы сорвались с губ сами, Лиза не хотела заводить такой серьезный разговор.

- Так ты пришла у меня всё выведать? Поди Андрей послал или отец? А может, сама матушка снизошла до того, чтобы заинтересоваться кем-то кроме себя самой? – Дмитрий спросил это настолько агрессивно, что сестра сжалась на лавке.

- Дурак ты что-ли? Никто меня не посылал, мне просто интересно как ты еще решил себе жизнь испортить, - Лизе не понравилось начало этого разговора, но отступать было уже поздно, - не хочешь – можешь не говорить. Одолжения мне твои ни к чему.

- Вот за что я люблю тебя, Лизка, так это за оптимизм, он из тебя фонтаном хлыщет, - в его смехе слышалась горечь.

- Очень смешно, - надулась сестра.

- Нет, правда, а с момента твоего странного романа с этим козлом Макаровым ты еще жизнерадостнее стала. Он тебя хоть не бьёт? Или тоже терпишь и молчишь? – Дима перегнулся через стол, уже не обращая внимания на раскиданные окурки, и угодил локтем в один из них.

- Дима! – она была так потрясена вопросом и самим предположением того, что Стас способен на такую мерзость, поэтому возглас вышел негодующим и громким.

- А что? Меня теперь ничем не удивит, он же лучший друг нашего кухонного бойца, - брат передернул плечами.

- Нет, Стас меня не бьёт, будь спокоен, - Лиза выдохнула, отгоняя от себя жуткие картины, что рисовала её воображение, но Стас, поднявший в замахе руку, так и стоял перед глазами.

- Только вот счастливой он тебя тоже не делает, - констатировал факт Дима.

- А что такое счастье? Ты знаешь? Я, например, нет, казалось, что оно было так близко. Только вот не вышло, - Лиза грустно вздохнула.

- Я - безнадежный алкаш, Лиза, что я могу знать о счастье? Разве такие, как я, могут быть счастливы?

- Я не думаю, что ты безнадежен, - она протянула руку через стол, чтобы сжать ладонь брата, но он отдернул пальцы, как от огня.

- И зря. Алкоголизм не лечится, он чуть лучше наркомании, но не намного. Я могу не пить год, десять лет, но потом сорвусь обязательно. Это факт.

- Ну, если ты в это веришь…

- Дело не во мне, Лиза, это медицина. Отцу давно это уже сообщили, поэтому мне разрешают бездельничать, меня содержат, лишь бы в моей жизни было меньше стрессов, лишь бы я как можно дольше не сорвался, - в словах Димы звучала усталость.

- И ты так будешь жить всегда, неужели ты не хочешь все изменить, уехать отсюда, оставить всё в прошлом? – потрясенно спросила сестра. – Неужели у тебя нет желания всё изменить, доказать, что и медицина может ошибиться?

- А неужели ты не хочешь встряхнуться, послать на хер своего Стасика и жить своим умом? – брат передразнил её тоненький голосок, вышло очень похоже, но от этого не менее обидно.

- Это нечестно, Дима. Мы говорим о тебе, как мне казалось.

- Да что ты говоришь, а, по-моему, честно. Ты хочешь залезть мне в душу, перевернуть всё там, а самой остаться беленькой и чистенькой? Так, Лизок, не бывает, - голос Дмитрия звучал жестко, отрывисто.

- Я не хотела лезть тебе в душу, я просто о тебе беспокоюсь, - Лиза прижала руки к щекам, стараясь сдержать слёзы.

- Тебе бы о себе лучше побеспокоиться, о том, что твоя дочь растет и видит, что мать – мямля и тряпка, что она ничего из себя не представляет, и любой смазливый козёл может вертеть ею, как захочет. А еще Варя скоро поймет, что ты постоянно на грани нервного срыва, потому что считаешь себя недостойной нормального человеческого отношения, потому что у тебя комплексов больше, чем у десятка школьниц вместе взятых, - брат сказал эти страшные слова, глядя ей в глаза, не моргая, будто гипнотизируя.

- Дима! – Лиза в ужасе прижала пальцы к губам, - как ты можешь так говорить?

- А как ты можешь это не видеть и не замечать? Ты вообще любишь прятать голову в песок, как страус…

- А ты её прячешь в бутылку! – запальчиво сказала она.

- Надо же у кого-то прорезался голос, - Дима издевательски ухмыльнулся и, перегнувшись через стол, продолжил, - как хорошо быть Лизочкой Соколовой, за которую всё всегда решено и сделано, никаких волнений одна бесконечная меланхолия, молчание и отсутствие конфликтов.

- Ты жесток, Дима, - сестра попыталась закончить разговор.

- Я просто пытаюсь тебе помочь.

- Ты выбрал весьма странный способ, обидный.

- А по мне так способ отличный, тебя надо встряхнуть, Лиза, в тебе же должен быть порох, заряд, не кисни, не поддавайся этому дому, этой семье, - Дима нагнулся над столом, не отрывая от сестры тяжелого взгляда.

- А сам-то! – слова вырвались сами собой, и практически сразу Лиза о них пожалела.

- А я брошу всё и уеду, буду жить сам по себе, вдали от этого грёбанного мавзолея! - он сказал это так быстро и так просто, будто это было уже решенным делом.

- Ну, да, конечно, может, и работать начнешь для разнообразия? – опять же необдуманные слова, которые уже было не вернуть, Лиза не узнавала себя сегодня.

- А в тебе всё-таки есть что-то от стервы, слава Богу, а то на вид один сплошной сахар, - Дима одобрительно посмотрел на сестру, - отращивай коготки, Лизок, все твои битвы впереди. А ты, кстати, душа моя, тоже ни дня не работала, так что не тебя меня попрекать бездельем.

Лиза поднялась, она не знала, что ответить брату, она, как обычно, растерялась. Да и Дима никогда прежде не разговаривал с ней так снисходительно и поучительно, словно она была нерадивой студенткой, а он преподавателем. Слова брата неприятно резанули по нервам, заставляя о многом задуматься, в сущности, он был во всем прав, только вот высказано всё это было в отвратительной, грубой манере. Хотя, возможно, скажи он это ласково, она бы не приняла это к сведению, не обратила внимания. Лиза, опустив голову и обхватив себя руками, побрела обратно в дом, в зашторенное царство уныния, где она должна была всё обдумать.

Дима смотрел в след сестре и думал о том, что в сказанных вскользь словах об отъезде есть определенный смысл. Он не задумывался о бегстве раньше, но сегодня эта мысль пришла к нему так легко, непринужденно, будто он вынашивал её долгие недели. Убраться из этого дома, от презираемого брата, от невыносимых воспоминаний, оставить здесь все эти фото чужой погибшей жены и заставить себя жизнь заново. Возможно, у него ничего не выйдет, возможно, он сорвется и запьет и никому будет спровадить его в наркодиспансер, а, возможно, он обретет какое-то подобие спокойствия и гармонии. И эта надежда должна дать ему силы смириться и жить дальше. В городе N Дмитрия Соколова больше никто и ничто не держало.