- Ну, она никогда не спорила, не скандалила, просто молчала в основном. Она была хорошей, - девушка замолчала на несколько минут, затем неожиданно добавила, - она была несчастной. Но я этого не видела, не хотела видеть.

- Почему вы так думаете? – вопрос прозвучал слишком резко и девушка встрепенулась, а майор про себя выругался, слишком уж он нажал на это нежное создание.

- А разве счастливые люди поступают так, как Лика? – ответила она вопросом на вопрос.

- Наверное, нет, - сказал Сергей.

- Я думаю, что не наверное, а точно нет, - в голосе девушки прозвучали холодные нотки так не вяжущиеся с её обликом.

- Вы знали, что ваш брат избивает жену? Что у них проблемы в семейной жизни?

- Нет. Я никогда об этом не догадывалась, Лика мне никогда не жаловалась, впрочем, мы не были особенно близки. Это видео было для меня, как гром среди ясного неба, - задумчиво ответила Лиза.

- Разве вы не были с Анжеликой подругами? Вы же жили в одном доме, были примерно одного возраста, - Кожевников не сводил взгляда с лица допрашиваемой, он надеялся поймать её на лжи.

- Мы никогда с Ликой не были подругами. Не знаю, не сложилась у нас как-то дружба. Я не особо общительный человек, наверное, причина в этом. Да, и Лика была достаточно закрытым человеком, у нас не было общих тем для разговоров. Наверное, мы были просто разными.

- Елизавета Валерьевна, замечали ли вы что-нибудь странное в поведении невестки? Может, вы что-нибудь слышали или видели? Может, у Анжелики Вячеславовны был любовник, друг или знакомый, к которому она относилась иначе? А, может, у погибшей были какие-то проблемы, о которых вы догадывались или слышали?

- Ничего подобного я не замечала, - поспешно ответила Лиза.

Слишком поспешно отметил тогда про себя Сергей, после того разговора он часто думал о реакции Лизы на предположение, что у Анжелики был любовник или друг. Но никаких подтверждений этого факта найти не смог, не помогли распечатки звонков с мобильного телефона, опрос знакомых, соседей, прислуги. Но что-то было тут не так, Кожевников это чуял носом, только вот интуицию к делу не пришьешь, да и не надо.

ГЛАВА 20

Когда вечером Рита вернулась домой, в окнах квартиры приветливо горел свет, и казалось, что там тепло и очень уютно. Но это было иллюзией. Яркие лампочки освещали стены, заклеенные фотографиями Лики, с младенчества до последних дней. Со свадебных фото был аккуратно срезан жених, и чудилось, будто плечи невесты обнимает какая-то странная бестелесная рука, обтянутая черной тканью костюма. Жуткое это было зрелище, но Рита к нему привыкла. Она уже не отшатывалась от стен, с которых смотрела сестра, она просто не смотрела на фото, упорно глядя себе под ноги.

- Рита, это ты? – из кухни послышался голос матери.

- Да, я, - ответила девушка, разуваясь в прихожей.

- Проходи, я как раз ужин приготовила, картошечки пожарила всё так, как твоя сестра любила. Помнишь, как она приезжала к нам и заказывала мою картошечку? Поджаристую такую, золотистую, укропчиком посыпанную.

Рита помнила это, но картошку поджаристую и золотистую она не любила, от жирной пищи у неё начинал болеть желудок. И мать это знала, но все равно упорно жарила эту проклятую картошку. Деваться было некуда, хорошо, что хоть «Мезим» был куплен сегодня в аптеке, как чуяла, что именно картошка будет на ужин.

Девушка прошла в ванную, вымыла руки, плеснула в лицо холодной воды и поймала в зеркале своё отражение. На Риту из серебристой глади стекла смотрела женщина неопределенного возраста с потухшими, почти бесцветными глазами. Она замерла на месте, не шевелясь, боясь даже вздохнуть, и женщина тоже стояла неподвижно, с лица на одежду капала вода, но Рита не могла оторваться от созерцания себя в зеркале. Какая же она стала! Никогда не могла Рита сравниться в красоте с сестрой, но теперь она была практически дурнушкой: бескровные губы, запавшие щеки, черные круги под глазами, изможденный и усталый вид. Господи! Ходячий труп, иначе и не скажешь.

Рита резко схватила полотенце и наскоро вытерла лицо, довольно с неё этого, она устала страдать и терпеть. С силой толкнув дверь ванной так, что та ударилась об стену от силы удара, девушка шагнула в коридор. С решимостью, которой в ней так давно уже не замечалось, Рита зашла на кухню. Светлана Александровна сняла сковороду с плиты и доставала тарелки. Она тоже осунулась с момента гибели Лики и ухода мужа, но тешила себя воспоминаниями, упивалась своим чувством вины, и странным образом это помогало ей держаться, будто самобичевание стало для неё смыслом жизни.

- Мама, я картошку не буду, - сказала Рита.

- Что? Почему? Я же тебя с работы ждала, готовила, а ты, - Светлана Александровна обиженно поджала губы.

- У меня от неё болит желудок, - объяснила Рита.

- Раньше ела хоть бы что…

- Мам, ну хватит врать, у меня с детства от жареной картошки живот болит, ты это прекрасно знаешь. И пичкаешь меня её уже третий месяц, я больше не могу, хочешь обижайся, хочешь нет. А есть я её не стану!

Светлана Александровна молчала, всем своим видом демонстрируя оскорбление в лучших чувствах. Она аккуратно выключила газ под сковородой и подняла крышку, от еды вверх поднялось облако ароматного пара.

- Мам, ты можешь хоть одной картошкой всю жизнь питаться, только Лику это не вернет.

- Ты думаешь, я не знаю этого? Полагаешь, я не догадываюсь об этом? Кровинушка моя ненаглядная в сырой земле лежит, а этот изувер барствует. Хоть бы хны ему, - женщина всплеснула руками, стараясь выразить этим жестом всю несправедливость жизни.

Светлана Александровна повернулась к раковине, заново ополаскивая совершенно чистые тарелки, пытаясь занять себя хоть чем-то. Тишина была гнетущей, но Рита решила не сдаваться, пора уже переломить эту ситуацию, начать жить иначе, ведь жизнь такая короткая. Раз и всё, пролетела мимо, а ты так и не был счастлив.

- Есть у нас еще еда, кроме картошки? – спросила дочь.

- Сейчас макарон тебе сварю, с сыром и помидорами, - нехотя проронила Светлана Александровна.

- Вот и чудно, - довольно отозвалась Рита, радуясь такой легкой победе.

Девушка задумчиво смотрела как мать достала небольшую кастрюльку, налила в неё воды, поставила на огонь и достала пачку спагетти. В движениях Светланы Александровны была отработанная годами уверенность, настоящая хозяйка на своей маленькой кухоньке.

- Мам, а давай Ликины фотографии уберем со стен, не правильно это. Мертвые должны обрести покой…

Светлана Александровна резко обернулась, всё также сжимая в руках пачку макарон.

- Что ты надумала, Рита? Или уже забыла о своей бедной сестре? – в голосе женщины звенел гнев. – Бессовестная! Вся в отца!

- Нет, мама, я никогда её не забуду, просто мне тяжело каждый день в своём доме видеть эти фото. Жутко это, - попыталась объяснить матери свою точку зрения Рита.

- А мне так легче. И это мой дом, прежде всего. Если хочешь, можешь сбежать, как твой трусливый отец, дезертир проклятый, - Светлана Александровна со злостью бросила пачку спагетти на стол, длинные макаронины высыпались на стол причудливой кучей, - а фотографии останутся на своих местах. Я дочь потеряла! Я её никогда больше живой не увижу, дайте мне хоть посмотреть на её фото.

Рита встала с табурета, силясь не закричать на мать, не сделать все еще хуже и, молча, ушла в свою комнату. Свернувшись калачиком на диване, девушка изо всех сил старалась не заплакать, но слезы струились по щекам, принося осознание того, что в родительском доме ей не преодолеть проблем, никогда не забыть о потерях. А значит, надо уходить, убегать с этого корабля и стараться не утонуть в море жизненных трудностей в одиночку.

***

В ту ночь еще одна девушка горько плакала, стараясь не разбудить спящего подле неё мужчину. Лиза Соколова глотала слёзы, зажимала нос руками, чтобы не дай Бог не всхлипнуть и не проснулся Стас, она даже боялась встать с кровати и пройти в ванную. Казалось, что любое движение обязательно станет толчком к пробуждению Макарова. А он спал рядом, сладко посапывая, закинув одну руку за голову, чуть приоткрыв рот. На лице Стаса отпечатался край подушки, и это придавало ему трогательный вид, вот только Лиза больше не умилялась таким вещам.