Он вздрагивает. Я попал в точку.

— Что за ерунду ты несёшь, парень? Ты спятил. Вовсе нет. С этим покончено. Я стал умнее. Религия — это умственное расстройство.

Он берёт тайм-аут. Я чуть было не перехватил у него мяч.

— Великий Синод затрагивает внутреннюю сторону ведущих религий. Это первая в мировой истории серьёзная попытка наладить диалог между настоящими безумцами, мистиками, выяснить, нельзя ли в основах их религий найти нечто общее. Им в голову пришла сумасбродная мысль — разобраться, а не может ли опыт различных религий происходить из общих начал. Они привлекли психологов и нейрологов. А «планеристы» боятся: а что, если представители различных религий поймут, что на самом деле они гораздо ближе друг другу, чем казалось. И если так и окажется, то сама основа фундаментализма рухнет. Нельзя чувствовать угрозу со стороны человека, который на самом деле страдает точно таким же безумием, как и ты.

Ему приходится перевести дух. Он возвращается к своим бутербродам, доедает их. Тарелку он не облизывает, но подозреваю, что виной тому присутствие посторонних. Из какого-то бездонного запасника под столом он достаёт шоколадный торт.

Торт этот такого размера, что мог бы осчастливить целый приходской совет. Альберт Винглад внимательно изучает его и приходит к выводу, что тут может хватить и троим. Потом отрезает два тоненьких кусочка для нас с Афиной.

— Ты спортсмен, — говорит он, — это следует из твоего досье. Полагаю, тебе надо следить за своим весом.

— А мне тоже надо следить? — спрашивает Афина Паллада.

Я вижу по лицу Винглада, что ему не по себе. Ясно, что если хочешь вывести его из равновесия, надо попытаться отобрать у него торт.

— Вам необходимо быть в форме и сохранять привлекательность, — отвечает он. — При вашей профессии. А это же калорийная бомба.

Торт исчезает на глазах. Винглад заливает его половиной литра кофе из термоса. Аккуратно вытирает салфеткой крошки с бороды.

— А мои родители? — спрашиваю я.

И тут он говорит такое, что я чуть не падаю со стула.

— Родители? Весьма достойные люди. Они позвонили и сообщили, что нашли взрывчатые вещества. Спрятанные в подземном хранилище, в которое драгоценности опускаются при пожаре или попытке ограбления. Мы отправились туда с отрядом сапёров. Всё разминировали. Я встречался с вашими родителями. Ведь ваша мать очень много сделала для обеспечения безопасности. Порядочные люди. Понимающие. Корректные. Законопослушные. И как их, чёрт возьми, угораздило родить таких детей, как вы? Но во время беременности с головой всякое может случиться. Об этом ещё ваш директор писал в отчёте. Там ведь было что-то про воду в голове?

Я пытаюсь осторожно открыть и закрыть рот, у меня это как-то плохо получается.

— Значит, они не в розыске? — спрашиваю я.

— Кто? Твои родители? С какой стати они должны быть в розыске? Они получат медаль. И сто миллионов. За спасение ценностей. Думаю, у них теперь хватит денег, чтобы нанять вам няньку. Может, кого-нибудь из «Ангелов Ада»? Выпьем за это!

Он выпивает ещё пол-литра освежающего напитка.

— Зачем надо было забирать нас из дома? — спрашиваю я. — И пытаться арестовать Ханса?

— Это была просьба ваших родителей. Они хотели быть уверены, что вы в безопасности.

В основном составе футбольного клуба Финё сын священника Питер известен своей восточной непроницаемостью. Так что по моему лицу ничего прочесть нельзя. Но внутренне я готов взорваться. Потому что если мама с папой распорядились, чтобы нас, в наручниках, поместили в лечебницу, то сделали они это вовсе не ради нашей безопасности, потому что никто, кроме них, ей не угрожал. Они просто не хотели, чтобы мы начали их разыскивать.

— А моя сестра? — спрашиваю я.

Его лицо становится серьёзным.

— Мы задействовали четыре тысячи человек датской полиции. Подкрепления из Швеции, Норвегии, Германии и Америки — в штатском. Всего около семи тысяч. У нас есть наблюдение с воздуха, береговая охрана. Плюс гражданская оборона и пожарные. Пока мы тут сидим, им уже разослали сообщение о розыске и фотографию твоей сестры. Будь я проклят, но мы найдём её!

Мы сидим в «ягуаре», смотрим на площадь и на Новую гавань. Мы позвонили Хансу и Ашанти, оказалось, что дальше романтической скамейки с видом на гавань они не ушли, и теперь мы встретились с ними здесь. Мы им всё рассказали, Афина Паллада завела машину, и я вдруг замечаю, что ведёт её она как-то иначе, не так, как прежде, с каким-то отсутствующим видом, но, с другой стороны, это вполне объяснимо, если принять во внимание то, как быстро её приобщили к нашему семейному кругу.

В глубине души я чувствую огромную печаль — уже граничащую с отчаянием. Во время наших с Тильте углублённых религиозных занятий мы неоднократно натыкались на утверждение великих учителей, считающих, что человеку крупно повезло, если на его долю выпало страдание, и правильнее всего в таком случае настроиться на то, чтобы испить всё до дна, ни одной капли страдания не должно пропасть.

Проще сказать, чем сделать. Но если уж получается следовать их советам, то трудно одновременно следить за чем-то другим, например за своими конечностями. Моя рука независимо от меня вытаскивает из кармана кусочек картона. Я нашёл его между картинами в двухкомнатной квартире Конни, прямо перед тем, как ход событий резко ускорился — вот почему у меня до сих пор не было времени взглянуть на него. Это визитная карточка, на которой изображён крест. Рядом с крестом написано «Католический университет Дании». И указан адрес на Бредгаде. А внизу — хорошее датское имя Якоб Аквинас Бордурио Мадсен.

Происходящее во мне в этот момент трудно объяснить и невозможно оправдать. Мой мозг мгновенно пронзает безумие. А вслед за этим, как гром среди ясного неба, мысль о том, что если визитная карточка оказалась в квартире Конни, то это может означать лишь то, что Якоб Бордурио, хищник из танцевальной школы Ифигении Брунс, теперь охотится на Конни.

Знаю, что вы скажете. Разве я не погружён в процесс переживания горя от исчезновения Тильте? Почему это я начинаю что-то придумывать о Якобе и Конни? И вы будете совершенно правы. На это можно ответить лишь то, что среди демонов великих мировых религий ревность была и будет самым сильным игроком в команде.

Проходит минута — и я успокаиваюсь. Ведь визитную карточку наверняка оставила Тильте. А Конни — четырнадцать лет, Якобу — семнадцать, и нет никаких исторических свидетельств того, что Конни когда-либо интересовалась взрослыми мужчинами. Так что мой здравый смысл возвращается, а вместе с ним и вопрос, почему Тильте оставила эту карточку. Ведь Тильте, как я уже говорил, не из тех, кто разбрасывает вещи. Есть основания утверждать, что она специально обронила карточку, чтобы оставить след.

Мы поворачиваем направо, едем по узкой тенистой аллее — впереди виднеется гавань. Баскер поскуливает, он тоже беспокоится за Тильте. Я переворачиваю карточку, на обороте рукою Тильте написано число 13.

Тринадцать — любимое число Тильте. Она отрицает, что оно приносит несчастья. Сама она родилась тринадцатого, и очень довольна тем, что адрес нашего дома — Киркевай, 13, а граф Рикард, который всерьёз занимается нумерологией, однажды очень подробно нам всё объяснил. Подробностей я не запомнил, но он убедил нас в том, что число 13 более всего подходит Тильте.

Но зачем она написала это число на визитной карточке Якоба, я понять не могу.

Но я понимаю, что нам надо найти Якоба, потому что, глядя на карточку, можно догадаться, что когда Тильте говорила об «одном деле», она имела в виду встречу с ним.

— Нам нужно отклониться от маршрута. — говорю я. — Поехали на Бредгаде.

И тут происходит несколько событий.

Во-первых, Афина круто поворачивает, заезжает на тротуар и резко тормозит — колёса визжат, и нас овевает бриз горелой резины.

— Вспомнила, — восклицает она.