— Мне кажется, что это была очень правильная мысль, — говорит она.
Нам с Тильте ясно, что, несмотря на влюблённость и на кофе с коричными булочками, Катинка и Ларс немного подустали от всей этой компании, и, похоже, от Александра Бистера Финкеблода — особенно.
— Было пять часов утра, — говорит Александр, — и я проснулся от нарушений перистальтики. Спазмы желудка. И первая мысль была: канапе! Вторая мысль: надо разбудить вас, профессор! Но я не знаю, где ваша каюта.
Торкиль Торласиус явно чувствует огромное облегчение от того, что его не разбудили в пять часов утра, чтобы заниматься пищеварительными проблемами Александра Финкеблода, и это заставляет его на какое-то мгновение забыть о нас с Тильте.
— И вот я побрёл по коридорам. Вдруг я оказываюсь перед судовой клиникой. Я буквально падаю в дверях. И представьте себе моё облегчение — передо мной женщина-врач. Я рассказываю ей всё подробно. Прошу, чтобы она обследовала меня. Снимаю штаны, ложусь на кушетку. Но мои страдания не производят на неё никакого впечатления. Тут я в изнеможении падаю перед ней. Беру её руку. Она ледяная. Ищу пульс. Пульса нет. Она мертва.
За спиной Александра внезапно возникает Буллимилла, всем видом демонстрируя своё недовольство предположением о том, что её канапе могут стать причиной недомогания.
— Та женщина в карете, — говорит Торкиль Торласиус. — Наверное, она судовой врач. Я предупреждал её. «Вы умираете, фру» — так я ей и сказал.
Но это ещё не конец истории Александра Финкеблода.
— Я прошёл всё судно. Мучаясь от боли. Лишь на капитанском мостике я нахожу какого-то человека. Штурмана. Но он мне не верит. Я уговариваю его спуститься со мной в клинику. Мы открываем дверь. Там пусто. Тело исчезло.
Мы с Тильте переглядываемся. Удивительное стечение обстоятельств — Александр ушёл как раз тогда, когда мы пришли забрать Вибе, с тем чтобы снова уложить её в гроб. Такая вот случайность может заставить пересмотреть взгляд на вселенскую справедливость.
— Я требую проведения дознания. Надо мной смеются. Намекают, что я вчера слишком много выпил. Так что теперь я пришёл сюда. Чтобы заявить о смертном случае. Возможно, и о преступлении. Кто-то спрятал труп.
«Белая дама» содрогается — мы пришвартовались у набережной Лангелинье, корпус судна глухо вибрирует, слышно, как ставят трап.
Катинка медленно поднимается.
— Позвольте, я подведу итог, — говорит она. — Умирающая женщина, судовой врач, вчера приехала в карете к судну. Приступила к своим обязанностям и отправилась в морозильный отсек ресторана, где решила немного отдохнуть. Ведь вы, конечно, помните, именно там мы её вчера искали. Потом она отправляется в клинику, заступает на дежурство, где и умирает. А потом рано утром её увозят.
— Да, — говорит Торкиль Торласиус. — Так оно всё и было.
— Остаётся только узнать, где тело, — говорит Катинка.
— Именно так, — говорит Торкиль Торласиус. — Только это и остаётся выяснить.
Сидя напротив него, я чувствую, что на него произвела впечатление способность Катинки сводить факты воедино. Но от его внимания ускользает едкая полицейская ирония в её голосе.
— Вчера, — продолжает Катинка, — когда мы с Ларсом освободили вас из заключения, что, как мы сегодня вынуждены признать, было большой ошибкой, вы — она указывает на Торкиля Торласиуса — представились как специалист по болезням мозга. Предлагаю вам и вашим сообщникам сразу же с причала отправиться куда-нибудь, где могли бы внимательнейшим образом обследовать ваши мозги. И мне кажется, вам нужно прихватить с собой этого вот господина со стоящими дыбом волосами.
Говоря это, она кивает в сторону Александра Финкеблода.
При этом она вынуждена отвести взгляд от Торкиля Торласиуса.
С таким вещами не стоит шутить. События последних дней открыли нам с Тильте глаза: Торласиус обладает темпераментом испанской донны, а сейчас темперамент ещё и развился благодаря ударам, нанесённым за последнее время ему судьбой. Да к тому же, в прошлом у него Академический боксёрский клуб.
Как и можно было предположить, он подскакивает, словно чёртик из коробочки, и делает хук, нацеленный в диафрагму Катинки.
Это удар, в который вложен весь его вес. Если бы он достиг цели, то Катинке было бы чем заняться. Но этого не случилось. Потому что рука, тяжёлая как топор для рубки мяса, падает на руку профессора и останавливает его. Это рука Буллимиллы.
— Что я там слышала про канапе? — спрашивает она.
Вообще-то не Торкиль Торласиус должен был отвечать на этот вопрос, но он тем не менее это делает, и ответ его — удар слева в висок Буллимиллы.
Но этот удар также не достигает цели. Потому что Катинка подходит сзади, перехватывает руку профессора, выкручивает её и укладывает его на стол. Одновременно с этим она незаметно извлекает откуда-то наручники, и вот уже во второй раз за двадцать четыре часа профессор задержан.
Нам с Тильте всегда представлялось очень интересным, что вокруг великих мистиков неизменно собирается группа поддержки из лиц противоположного пола, возьмите, к примеру, женщин вокруг Иисуса, Будды и Айнара Тампескельвера Факира, который никуда не ходит без своей матери, дочерей и по крайней мере двух лучших игроков женской команды. Мы с Тильте решили, что, может быть, это какая-то закономерность, действующая всякий раз, когда формируется выдающаяся личность, и теория эта сейчас находит подтверждение за столом — становится ясно, что женщины, сопровождающие Торкиля Торласиуса не собираются сидеть и молча жевать сдобные булочки, в то время как уводят их альфа-самца.
Только что жена Торкиля сидела, попивая травяной чай и хрустя хлебцами без масла, и вот она уже извергает огонь и дым из ноздрей и набрасывается на Катанку и Буллимиллу.
Мы с Тильте выбираем стратегический момент, чтобы тихо удалиться. Направляясь к дверям, я вижу, как Ларс кладёт руку на плечо Веры-секретаря, очевидно, чтобы не дать ей сбежать.
— Я не терплю, когда ко мне прикасаются. — заявляет Вера.
Говорит она это таким голосом, что Ларс должен был бы немедленно её отпустить — если бы услышал её. Но он занят разворачивающейся catfight[19] и тем, что вся ситуация грозит стать неуправляемой.
— Отпустите её, — говорит Анафлабия. — Она мой секретарь.
— Да будь она хоть вашим стилистом и личным шоппером. — говорит Ларс, — вы обе отправитесь в отделение для дачи объяснений.
И тут Вера демонстрирует, насколько серьёзно её заявление о том, что она не терпит чужих прикосновений. — она коленом ударяет Ларса в живот.
Это последнее, что мы с Тильте и Баскером успеваем увидеть, — мы вырываемся на свободу и бежим вниз по трапу.
♥
На причале Лангелинье нас встречают не просто члены комитета по приёму гостей, нас ждёт целая толпа, человек сто, среди которых много журналистов, фотографов и людей с телекамерами — что ещё раз подтверждает всемирное значение острова Финё.
Мы с Тильте стремимся поскорее смешаться с толпой, ведь мы уже преодолели такой большой путь, и при этом Ларс с Катинкой нас не опознали, было бы чрезвычайно неприятно сейчас на них наткнуться, так что мы самыми первыми спускаемся по трапу.
Но мы недооценили журналистов. Оказывается, эти люди могут выстроить такую стенку, как будто мы с Тильте собираемся бить свободный удар в штрафной площадке. Они нависают над нами как ястребы, тычут в нас микрофонами и спрашивают, к какой именно конфессии мы принадлежим и чего мы ждём от конференции, и тут я вынужден признать, что к такому повороту событий мы не готовы.
В подобной ситуации, когда внезапно нарушаются твои планы, последователи великих духовных учений потирали бы руки, утверждая, что именно в таких случаях мы воспринимаем мир смело и открыто в его шокирующей непредсказуемости, дзэн-буддисты сказали бы, что следует прислушаться к своему дыханию, приверженцы веданты заявили бы, что следует спросить самого себя, чьи это планы, собственно, нарушены, а монахини в монастыре Терезы Авильской где-нибудь в Андалусии настаивали бы на молитве «Да свершится воля Божья», и по мере возможности мы с Тильте пытаемся делать всё это одновременно.
