— Ты ожидал, что найдешь здесь своих друзей, Аль-Борак? Но ты пришел слишком поздно! Триста собак-джухайна отправились на север еще до рассвета. Мы видели, как они ушли, и сразу поднялись сюда. Если они знали о твоем прибытии, почему же не остались?

— Занги-хан, ты курдский пес. Я не собираюсь говорить с тобой, — ответил Гордон презрительно. — Но руалла — люди чести и бесстрашные воины.

Занги-хан оскалился, как волк, и вскинул винтовку, но вождь бедуинов схватил его за руку.

— Подожди, — сказал он. — Пусть Аль-Борак говорит. Он не бросает слов на ветер.

Возгласы одобрения послышались из толпы арабов. Гордон затронул их непомерную гордость и самолюбие. Это не спасло бы ему жизнь, но они хотели послушать его, прежде чем убить.

— Если вы будете его слушать, он обманет вас коварной речью, — неистово крикнул разозленный Занги-хан. — Убейте его сейчас, пока он не причинил вам вреда!

— Неужели Занги-хан стал шейхом руалла и отдает приказы вместо Миткаля? — с убийственной иронией спросил Гордон.

Миткаль, как Гордон и предполагал, сразу же отреагировал на его насмешку.

— Пусть Аль-Борак говорит! — твердо заявил он. — Я приказываю здесь, Занги-хан! Не забывай это.

— Я не забыл, йа сиди, — заверил его курд, но глаза его полыхнули ненавистью. — Я сказал это только ради твоей безопасности.

Миткаль ответил ему неторопливым изучающим взглядом, по которому Гордон понял, что между ними нет расположения. Молодые воины уважали Занги-хана за силу и храбрость. Миткаль был скорее лисой, чем волком, и боялся влияния курда на своих людей.

Авторитет Занги — агента турецкого правительства — равнялся бы власти Миткаля в отряде руалла, а возможно, и превосходил бы ее, если бы не то обстоятельство, что соплеменники Миткаля выполняли приказы только своего шейха. Это и подталкивало Занги-хана к использованию своих личных качеств для достижения власти. Власти, которую Миткаль боялся упустить.

— Говори, Аль-Борак, — приказал Миткаль. — Но говори быстро. Может быть, это желание всемогущего Аллаха — дать тебе еще пожить.

— Прошлой ночью сотня турецких дезертиров вырезала жителей Аль-Авада, — резко сказал Гордон.

— Баллах! Аль-Авад был на стороне турок! — раздались голоса среди бедуинов.

— Ложь! — крикнул Занги Хан. — А если и правда, это дезертиры-собаки убили людей, чтобы снискать милость Фейсала.

— Чтобы прийти к Фейсалу с руками в крови убитых детей? — резко возразил Гордон. — Они нарушили законы ислама — похитили молодых женщин, а мужчин, детей и стариков убили, как собак.

Ропот гнева поднялся среди арабов. У бедуинов был незыблемый кодекс войны — они не убивали женщин и детей. Этот неписаный закон пустыни возник еще в ту пору, когда Авраам жил в Халдее. Но Занги-хан не понимал бедуинов, потому что у его народа не было такого запрета. Курды на войне убивали женщин так же, как и мужчин.

— Что вам за дело до женщин Аль-Авада? — насмешливо выкрикнул он, не замечая возмущенных взглядов.

— Мне уже ясно, что ты за человек, — сказал Гордон с ледяным презрением. — Я это говорю для руалла.

— Это хитрость! — взвыл курд. — Ложь, чтобы обвести вас вокруг пальца!

— Это не ложь! — Ольга смело шагнула вперед. — Занги-хан, ты знаешь, что я агент германского правительства. Аль-Борак сказал правду. Осман-паша, предводитель этих предателей, прошлой ночью сжег Аль-Авад. Он убил Ахмеда ибн Шалаана, моего проводника. Осман такой же враг для нас, как и для Британии.

Она посмотрела на Миткаля, ожидая помощи, но шейх не выразил желания вмешаться в спор и стоял в стороне, как актер, наблюдающий пьесу, в которой у него не было реплик.

— Ну и что, даже если это правда? — Занги-хан несколько смешался. Он по-прежнему был опьянен ненавистью и боялся хитрости Аль-Борака. — Какое нам дело до Аль-Авада?

Гордон тотчас ухватился за его слова.

— Этот курд спрашивает, какое вам дело до разоренной деревни! Ему, конечно, никакого! А вам, бросающим свои стада и семьи без охраны? Если вы позволите банде бешеных псов рыскать по своей земле, как вы можете быть уверены в безопасности ваших жен и детей?

— Что ты предлагаешь, Аль-Борак? — требовательно спросил седобородый бедуин.

— Заманить этих турок в ловушку и уничтожить. Я научу вас, как это сделать.

Занги-хан окончательно потерял голову.

— Не слушайте его! — пронзительно крикнул он. — Через час мы выступаем на север! Турки дадут нам десять тысяч фунтов за его голову!

Жадность лишь на мгновение загорелась в глазах бедуинов при мысли о награде, обещанной за голову Аль-Борака. Однако они не двинулись с места. Миткаль по-прежнему стоял в стороне, наблюдая за происходящим, как будто все это его не касалось.

— Возьмите его голову! — крикнул Занги, почувствовав наконец враждебность бедуинов. Его охватил панический страх. Ироничный смех Гордона окончательно выбил его из колеи.

— Ты, кажется, единственный хочешь моей головы, Занги. Попробуй взять ее!

Занги бессвязно завыл, его глаза налились кровью. Он вскинул винтовку к бедру. Как только дуло поднялось, оглушающе прогремел револьвер Гордона. Он выстрелил так быстро, что никто не смог уследить за его движением. Занги-хан пошатнулся под ударом горячего свинца, повалился набок и замер.

В тот же момент сотня винтовок нацелилась в грудь Гордону. Смущенные противоречивыми чувствами, воины замерли в нерешительности на короткое мгновение, которым и воспользовался Миткаль, чтобы крикнуть:

— Стойте! Не стрелять!

Он шагнул вперед с видом человека, который наконец готов выйти на середину сцены. Однако шейх не смог скрыть удовлетворения, явственно сквозившего во взгляде его хитрых глаз.

— Здесь нет никого, кто в родстве с Занги-ханом, — небрежно произнес он, — поэтому нет причины для кровной мести. Курд был нашим гостем, но он напал на нашего пленника, которого считал безоружным.

Миткаль протянул руку к револьверу, однако Гордон не собирался его отдавать.

— Я не пленник, — сказал он. — Я мог тебя убить — твои люди даже пальцем не успели бы шевельнуть. Но я пришел сюда не сражаться с тобой, а просить помощи, чтобы отомстить моим врагам за детей и женщин. Я рискую своей жизнью ради ваших семей. А вы разве собаки, чтобы сидеть сложа руки?

Вопрос повис в воздухе без ответа, но он задел чувствительную струнку в груди кочевников, которые всегда готовы проявить отвагу, если дело касается их чести. Загоревшимися глазами они вопросительно смотрели на шейха.

Миткаль был хитрым политиком. Резня в Аль-Аваде значила для него намного меньше, чем для его молодых воинов. Он достаточно долго общался с так называемыми цивилизованными людьми и изменился к худшему, утратив свойственную бедуинам наивность. Но он всегда следовал за общественным мнением и был достаточно хитер, понимая, что необходимо возглавить движение, чтобы его контролировать. И все же он старался не ввязываться в рискованные предприятия.

— Эти турки могут оказаться сильнее нас, — возразил он.

— Я научу вас, как уничтожить их с минимальным риском, — ответил Гордон. — Но мы должны заключить соглашение, Миткаль.

— Этих турок необходимо уничтожить, — заявил Миткаль, — но между нами слишком много крови, Аль-Борак, чтобы подать друг другу руки.

Гордон засмеялся:

— Без моей помощи вы не одолеете турок, и ты это знаешь. Спроси своих молодых воинов, что они хотят!

— Позволь Аль-Бораку вести нас! — закричали молодые бедуины. По всей толпе пробежал шепот одобрения. Арабы отдавали должное репутации Гордона, слывшего среди племен хорошим стратегом.

— Ладно, — Миткаль решил плыть по течению, — давай заключим перемирие… но с условием! Веди нас против турок. Если мы победим, ты вместе с женщиной будешь свободен. Если мы проиграем, ты поплатишься головой!

Гордон кивнул, и воины закричали, ликуя. Такая сделка вполне их устраивала. Гордон понимал — это было лучшее, на что он мог рассчитывать.

— Принесите хлеб и соль! — приказал Миткаль. Огромный черный раб отправился выполнять его приказание. — Между нами будет перемирие, пока не выяснится, победили мы или нет. Ни один из нас не причинит тебе вреда, если ты не прольешь кровь руалла.