— Пусть эмир приходит, если ему так этого хочется, — мрачно сказал Бабер-хан. — Нашу долину мы сумеем удержать.
— Он придет с пятью тысячами воинов, с артиллерией, — напомнил вождю Гордон. — Он войдет в долину, перебьет твоих воинов, снесет Кхор с лица земли, а твою голову привезет в Кабул на копье — в назидание другим непокорным.
— На все воля Аллаха, — с непоколебимым фатализмом пожал плечами Бабер-хан, не утруждая себя поиском дальнейших аргументов в этом споре.
Как это частенько с ним бывало в прошлом и куда реже в последнее время, Гордон ощутил приступ гнева, вызванный столкновением с этой непробиваемой стеной восточного мировосприятия. Ему, человеку Запада, претила сама мысль о том, что можно так инертно, так безвольно плыть по течению жизни. Вот и сейчас дело, похоже, зашло в тупик именно из-за нежелания Бабер-хана прислушаться к доводам активного, действующего, ищущего решения и выхода разума. Скрипя зубами, американец молча глядел на запад, где пылающий огненный шар на фоне глубокого, индигово-синего небосвода медленно опускался к зубчатому, неровному горизонту.
Бабер-хан, приняв молчание Гордона за признание им своего поражения, решил перейти к другой теме и неожиданно сказал:
— Сагиб, у меня есть нечто такое, что, я думаю, заинтересует тебя. Признаться, я и сам сгораю от нетерпения показать тебе это. Видишь вон тот полуразрушенный домик за городской стеной? Там лежит мертвец. Таких людей я не видел никогда. Не только я, но и ни один человек из моего племени не встречался с такими людьми… Хотя, сказать по правде, я далеко не уверен в том, что это труп обычного человека. Слишком уж зловещ и странен его облик даже сейчас, после смерти, и мне кажется…
Резкий сухой звук винтовочного выстрела прокатился по долине, заставив всех четверых собеседников вскочить на ноги и посмотреть в ту сторону, где он прозвучал.
Порыв ветра донес до них и сердитые крики. Затем на гребне хребта появился человек, быстро и ловко перепрыгивавший с камня на камень. Потрясающий над головой винтовкой, он здорово смахивал на какого-то спятившего горного черта. Рваная, развевающаяся по ветру плащ-накидка делала это сходство еще более убедительным.
— Э-гей, Бабер-хан! — завопил он во всю глотку. — Там на перевале какой-то сикх на чуть живой от долгой скачки лошади. Он говорит, что ему нужно срочно увидеться с сагибом Аль-Бораком!
— Сикх? — удивился и забеспокоился Гордон. — Пусть его впустят. Быстрее!
Бабер-хан прокричал условную команду, эхом прокатившуюся по всей долине, и часовой вновь скрылся за гребнем горы. Вскоре на тропе показался всадник. Лошадь его, казалось, могла рухнуть замертво в любой момент. Голова скакуна поникла, хлопья пены повисли на морде, пот, казалось, насквозь пропитал его шкуру.
— Лал Сингх! — воскликнул Гордон.
— Видит Кришна, он самый, сагиб, — усмехнулся сикх, слезая с седла. — Да, не зря тебя прозвали Аль-Бораком — Стремительным! Наверное, я покинул Кабул спустя какой-то час после тебя, но, как я ни торопился, как ни погонял самых свежих лошадей, которых мне предоставляли в каждой деревне, повинуясь печати эмира, я так и не смог нагнать тебя по дороге.
— Должно быть, весьма срочные новости вынудили тебя так торопиться. Я прав, Лал Сингх?
— Так оно и есть, сагиб. Новости более чем срочные и важные, — заверил Гордона сикх. — Эмир приказал мне догнать тебя и упросить вернуться в Кабул. Сагиб, на эмира совершено покушение. Кинжал с тремя клинками!
Гордон напрягся всем телом, как пантера, почуявшая опасность.
— Расскажи подробно! — скомандовал он. Коротко, сжато, но предельно точно Лал Сингх изложил ему все, что знал сам о нападении на правителя.
— В твоей резиденции в Кабуле мне сообщили, что ты ускакал в Кхор, — сказал Лал Сингх. — Я вернулся во дворец, и эмир приказал мне следовать за тобой.
Он здорово ослаб от ран, но не они приближают его к смерти, а парализовавший его волю ужас.
— Он что-нибудь говорил о планировавшемся походе на Кхор? — спросил Гордон.
— Нет, сагиб. Но я полагаю, что он не покинет стен дворца до твоего возвращения, и уж по крайней мере до того, как зарубцуются его раны. Разумеется, если он и в самом деле не умрет от яда, которым были смазаны лезвия кинжала.
— Похоже, судьба дала тебе отсрочку, — сказал Гордон Бабер-хану. — Воспользуйся ею, обдумай все хорошенько. А ты, Лал Сингх, ступай в Кхор, поешь и ложись спать. На рассвете мы уезжаем обратно в Кабул.
Впятером они стали спускаться по тропе, ведущей к воротам Кхора. Ахмад-шах вел в поводу усталую лошадь. Чуть приотстав, Бабер-хан пристально поглядел на Гордона и спросил:
— Ну и что ты об этом скажешь, Аль-Борак?
— Ничего, просто кто-то — в Константинополе, в Москве или Берлине — дергает за какие-то невидимые нити. Идет обычная политическая игра…
— Думаешь, все так серьезно? А я полагал, что эти Избранные — просто кучка оголтелых фанатиков-безумцев.
— Боюсь, что это не кучка, — вздохнул Гордон, — а, скорее всего, весьма многочисленное тайное общество, исповедующее идеалы анархизма. Тем не менее все убитые этими ребятами правители были либо верными сторонниками, либо яростными врагами Британской империи. Так что я полагаю, что за их спинами стоят какие-то европейские силы… Да, кстати, ты, кажется, хотел что-то показать мне.
— Да-да, чуть не забыл, — хлопнул себя по лбу Бабер-хан. — Мертвеца в развалившейся хижине. Дело было так: мои разведчики, совершая дальний обход долины, наткнулись на этого парня у подножия скалы, с которой он упал или был сброшен. Я распорядился принести его в город, но по дороге он умер. Перед смертью он что-то говорил, но никто из нас не знает этого языка. Честно говоря, у меня нет даже предположений по поводу того, как называется этот язык. В общем, мои люди испугались, что этот покойник призовет проклятие на наш город, и мы решили положить тело где-нибудь за стенами. Люди поговаривают, что этот мертвец — колдун, а то и какой-нибудь демон, и, откровенно говоря, я почти готов согласиться с ними. Ты и сам знаешь, что в хорошем дневном переходе отсюда на юг, за стеной диких, совершенно непроходимых и необитаемых гор, лежит таинственная страна, которую мы называем Гулистан.
— Гулистан! — словно эхо повторил Гордон зловещее название. — По-турецки или по-татарски это означает — Страна Роз. Но в переводе с арабского это — Страна Упырей.
— Точно, Страна Вампиров и Упырей! Страшная территория, занятая черными хребтами и бездонными пропастями ущелий, страна, которую мудрый человек обходит стороной. Выглядят эти места необитаемыми, на самом же деле там живут… живут люди или демоны. Порой где-то на дальнем пастбище или на узкой тропе пропадают наши женщины и дети. Мы знаем, что это работа тех, кто живет там, в горах Гулистана. Мы пытались выследить их, шли по их следам, видели какие-то нечеткие силуэты в ночи, но каждый раз погоня упиралась в отвесные скальные стены, по которым — или сквозь которые — дано пройти только демонам. Иногда мы слышим голос джиннов, воющих в скалах. Даже дальних отголосков этого звука достаточно, чтобы ледяная лапа страха крепко сжала сердце самого храброго воина.
За этим разговором они подошли к полуразрушенной хижине, и Бабер-хан, откатив подпирающий двери камень, открыл вход в маленькое помещение. Внутри взглядам пяти вошедших предстало распростертое на земляном полу мертвое тело.
По пропорциям, одежде, цвету кожи и чертам лица мертвеца нельзя было отнести ни к одному из многочисленных народов Афганистана. Невысокого роста, широкий в кости, почти квадратный человек с плоским круглым лицом, темно-медной кожей и узкими раскосыми глазами, он, несомненно, был родом из степей и пустынь Гоби. На его затылке и плечах запеклась кровь, неестественная поза свидетельствовала о том, что кроме пробитого черепа были сломаны и другие кости.
— Ну что, чем тебе не колдун или шаман? — с наигранной беззаботностью спросил Бабер-хан.
— В общем-то, он всего-навсего монгол — ответил Гордон. — И, уверяю тебя, сотни тысяч ему подобных людей живут в той стране, откуда он родом. Обвинять его в том, что он вампир, пещерный гном или демон, я не вижу никакой необходимости. Колдунов среди монголов не больше, чем в любом другом народе… Меня куда больше волнует другое: какого черта он здесь делал и как его сюда занесло? Вот в чем загадка!
