Кто-то принес ему кривую турецкую саблю в ножнах, прикрепленных к поясу, который Гордон тут же застегнул вокруг талии. У него продолжала кружиться голова и ныло все тело, но он все-таки сумел собраться с силами. Перспектива решающей схватки с Хуньяди заставляла кровь бурлить в жилах.
По приказу чужеземца аталусцы подняли бесчувственного Птолемея и опустили на ложе. Царь еще ни разу не пошевелился, и Гордон посчитал вполне вероятным, что он получил сотрясение мозга. Во-первых, нанесенный американцем удар просто сломал бы череп любого менее слабого противника, а во-вторых, падая, царь ударился головой о каменный пол.
Гордон вспомнил про Абдуллу и огляделся вокруг в поисках таджика, но тот уже успел испариться.
Во главе воинов Аталуса Гордон направился по улицам города к массивным воротам. Все были вооружены длинными кривыми мечами, некоторые — тяжеловесными фитильными ружьями — древним оружием, захваченным у горных племен. Американец знал, что оружие афганцев ничуть не лучше, но из-за винтовок Хуньяди и турок аталанцы могут понести большой урон.
Затем Гордон увидел орду, заполняющую долину. Правда, противники пока еще находились на значительном расстоянии и шли пешком. К счастью для аталанцев, у одного из стражников, охранявших проход в долину, была лошадь. В противном случае о нападении они узнали бы только тогда, когда афганцы уже добрались бы до стен города.
Атакующие были пьяны от возбуждения и останавливались, чтобы поджечь одиноко стоящие на пути хижины, подстрелить пасущийся скот, растоптать посадки. Ими двигало одно желание — нести разрушение. За спиной Гордона послышался гул, и, оглянувшись назад, он увидел напрягшиеся тела и горящие гневом голубые глаза. Американец понял, что руководит отрядом смельчаков, готовых сражаться до последнего.
Он повел их к длинной неровной каменной стене, пересекающей равнину. Это были остатки древнего укрепления, давно покинутого и разрушившегося за века, но оно обеспечивало хоть какую-то защиту. Когда они добрались, завоеватели все еще находились вне досягаемости огня. Афганцы ускорили шаг, перестали отвлекаться на уничтожение всего живого на своем пути и завыли как волки.
Гордон приказал своим воинам лечь за камни и подозвал к себе тех, у кого имелись фитильные ружья. Таких оказалось около тридцати.
— Не обращайте внимания на афганцев, — наставлял их американец. — Стреляйте в людей с винтовками. Тщательно цельтесь и ждите моего приказа, затем стреляйте все одновременно.
Орда, одетая в лохмотья, растягивалась по мере приближения. За полуразрушенной стеной их молча ждали суровые воины, готовые стоять не на жизнь, а на смерть. Аталусцы дрожали от нетерпения, но Гордон пока не давал сигнала. В середине приближающейся людской массы он увидел высокую худощавую фигуру Хуньяди и турок в тюрбанах. Противники невозмутимо шли вперед, уверенные, что у аталусцев нет современного оружия и что Гордон потерял свое: они видели, как тот спускался по отвесной каменной стене без винтовки. Гордон ругал последними словами Абдуллу, из-за предательства которого он лишился и пистолета.
Когда афганцы находились еще вне досягаемости фитильных ружей, Хуньяди выстрелил — и воин, стоявший рядом с Гордоном, рухнул на землю: пуля пробила ему голову. По линии защитников пробежали возгласы ярости и нетерпения, но Гордон успокоил их, приказав пониже пригнуться за камнями. Хуньяди выстрелил снова, его примеру последовали турки, но пули отскочили от камней. Афганцы приближались, подвывая от жажды крови и нетерпения. Они быстро превращались в неуправляемую толпу.
Гордон выжидал, чтобы заманить Хуньяди поближе, но внезапно с сотрясающим землю криком афганцы понеслись вперед мимо венгра. Их ножи блестели, как блики солнца на воде. Хуньяди громко заорал, не в состоянии больше видеть и целиться в своих врагов из-за спин союзников. Несмотря на его крики и приказы остановиться, они продолжали нестись вперед.
Прячущийся за камнями Гордон с ненавистью смотрел на бегущих к нему врагов, пока не увидел их глаза, горящие фанатичным огнем.
— Пли! — приказал американец.
Громоподобный звук тридцати выстрелов сотряс долину. Фитильные ружья на таком расстоянии били уже смертельно. Волна свинца накрыла надвигающихся врагов, и афганцы попадали на землю. Забыв про осторожность, аталусцы перескочили через стену и бросились на шатающихся врагов, еще не оправившихся от выстрелов. Ругаясь, как только что ругался Хуньяди, Гордон выхватил из ножен кривой меч и последовал за ними.
Теперь не оставалось времени для приказов. Аталусцы сражались с афганцами, как бились люди тысячу лет назад, в беспорядке, без какого-либо плана. Они напрягали все силы, кричали, изрыгали проклятия. Это была толпа, среди которой то и дело, подобно молниям, сверкали клинки. Афганские ножи длиной в ярд скрещивались с кривыми мечами аталусцев. Когда ножи или мечи рассекали плоть и кость, звуки напоминали те, что доносятся из сараев забойщиков скота. Умирающие тянули за собой живых, воины падали, спотыкаясь о трупы. Стороны сражались без передыху, не прося пощады и не рассчитывая на нее. Тысячелетия вражды и ненависти вылились в бойню.
За все время схватки не прозвучало ни выстрела, но вскоре Гордон заметил, что толпу пытается обойти Хуньяди со своими турками, стреляя с поразительной точностью в спины аталусцев. В рукопашной схватке крепкие аталусцы были достойными соперниками волосатым афганцам и по численности немного превосходили нападавших, но они утратили преимущество изначальной позиции. А теперь еще винтовки венгра и его ближайших приспешников вносили разлад в их и без того расстроенные ряды. Двое турок вышли из игры: в одного попал кусок свинца во время залпа из фитильных ружей, а второму вспорол живот умирающий аталусец.
Гордон пробирался сквозь массу сражающихся, уворачиваясь от клинков, пока не столкнулся лицом к лицу с одним из оставшихся в живых турок. Противник наставил на него дуло винтовки, нажал спусковой крючок, но обойма оказалась уже пустой, а в следующую секунду кривой меч Гордона проткнул соперника насквозь и вышел на целый фут из спины. Не успел американец извлечь клинок из тела противника, как последний турок выстрелил в него из пистолета, промахнулся и в негодовании отбросил пистолет в сторону. Турок бросился вперед, размахивая саблей, надеясь снести Гордону голову. Аль-Борак парировал удар зазвеневшим клинком, потом его кривой меч рассек воздух, подобно голубому лучу, и прошел сквозь череп турка до подбородка.
Наконец он увидел Хуньяди. Венгр искал что-то на поясе — Гордон понял, что у противника кончились патроны.
— Мы уже много раз стреляли друг в друга, Густав! — крикнул Гордон. — И мы оба до сих пор живы. Иди сюда, давай сразимся холодными клинками!
С диким смехом венгр вырвал из-за пояса стальной клинок, ярко сверкнувший в лучах утреннего солнца. Густав Хуньяди был высоким мужчиной, происходившим из благородной семьи мадьяров, гибким и вертким, как пума, с бегающими глазами и жестко очерченным ртом.
— Я ставлю свою жизнь против небольшого пакета документов, Аль-Борак! — засмеялся венгр, когда их клинки встретились.
Сражение, минуту назад бушевавшее вокруг, прекратилось, наступила тишина. Воины отступили назад, их груди вздымались, с мечей капала кровь. Они наблюдали за своими предводителями, решившими помериться силами.
Кривые мечи сверкали на солнце, встречались, отлетали в стороны, терлись друг о друга, подобно живым существам.
К счастью для Аль-Борака, его запястье было прочнее стали, взгляд острее и увереннее, чем у сокола, мозг работал в унисон с мышцами, и весь он являл собой грозное оружие, словно отточенный клинок. Хуньяди включил в свою игру все мастерство людей, сражающихся мечами, все навыки, которым обучают наставники в Европе и Азии, и всю хитрость дикаря, которую он усвоил в смертельных схватках на окраинах земли.
Венгр был выше Гордона, а его рука длиннее. Снова и снова его меч почти касался горла американца, один раз даже скользнул по его руке, и на ней тут же появилась алая струйка. Тишину нарушали только топот их ног, свист клинков, рассекающих воздух, и тяжелое дыхание двух мужчин. Гордону было труднее: сказывалась недавняя схватка с Птолемеем. У него уже дрожали ноги, в глазах темнело. Словно сквозь туман он увидел победную улыбку, появившуюся на тонких губах Хуньяди.
