Кейт поменяла местами формочки на решетке для приготовления пищи.

– Думаю, мне уже пора, – зевнув, сказала миссис Маллен. – Как-никак сегодня сочельник. Такого невеселого Рождества я не помню. У меня нет никакого желания вообще чем-нибудь заниматься. Сейчас идет война. Майкл – на фронте. Ума не приложу, как буду праздновать Рождество без него! Прежде он никогда не пропускал ни вечерни, ни благословения. Наш Питер, бывало, шутил, что собирается стать священником, а теперь вот взял себе в жены нонконформистку.

– Она милая девушка, – сказала Кейт. – Я вполне одобряю его выбор.

– На свете и без нее много миленьких девушек-католичек, и ты, Кейт, сама прекрасно понимаешь, что от смешанного брака добра не жди.

– А я так не считаю, – отрезала собеседница. – Лучше, конечно, когда новобрачные придерживаются одного вероисповедания, но любовь все равно самое главное.

– Любовь! Послушать тебя, Кейт, так создается впечатление, что общаешься с ребенком, – насмешливо произнесла миссис Мален. – Ты меня, признаюсь, удивила. Когда у тебя под ногами постоянно вертятся дети, о любви как-то недосуг думать. Даже когда супруги придерживаются одного вероисповедания, растить детей совсем непросто, а что же будет, если муж захочет идти с детьми на мессу, а жена отправляется с ними в молитвенный дом?

– Если они по-настоящему любят друг друга, то всегда смогут договориться.

– Хотела бы я, чтобы отец О’Молли придерживался того же мнения.

– Отец О’Молли, – горько заметила Кейт, – творит больше зла, чем добра.

– Я сама об этом иногда подумываю, но никогда не высказываю свои мысли вслух. Казалось, что ад разверзся на земле, когда на прошлой неделе отец О’Молли схватил нашего Майкла за воротник: сын не посещал мессу и старался держаться от священника подальше. Тогда отец О’Молли пришел к нам в дом и стал ждать, когда Майкл придет полдничать. Я такого наслушалась от этого человека… А Майкл не струсил и отвечал ему в тон. Только когда вмешался его отец…

– Но зачем? – перебила ее Кейт. – Насколько я знаю, ни вы, ни мистер Маллен регулярно не посещаете службу.

– Да, но мы всегда следили, чтобы наши дети ходили в церковь.

– Но зачем в таком случае заставлять их делать то, во что вы сами не верите или считаете недостаточно важным, чтобы тратить на это свое свободное время? Если бы вы ходили в церковь вместе со своими детьми, то это другое дело. Тогда и мистер Маллен смог бы лучше влиять на Майкла. А так… Впрочем, спорить бесполезно.

– Спорить, значит, бесполезно… Ты, Кейт, из нового поколения. У вас другие взгляды, новые идеи. Ты грамотнее нас, лучше умеешь выразить свою мысль. Но, сказать по совести, я не вижу, чтобы это принесло тебе счастье. Ладно… Мне уже пора.

Соседка поднялась на ноги, но у двери повернулась к Кейт и сказала:

– Кстати… Сейчас самое время пойти помолиться Богу. Уже несколько недель ты никуда не выходишь. – Криво усмехнувшись, она добавила: – Разве что ночью. Если ты захочешь сходить с Энни посмотреть магазины, то сегодня после полудня я смогу присмотреть за Сарой.

Кейт улыбнулась.

– Спасибо, миссис Маллен. Вы очень добры к нам. Я зайду, когда мы соберемся.

Оставшись одна, Кейт подумала:

«До четырех часов я все равно не смогу пойти. Надо будет проследить, не принесут ли письмо… Может, с ним случилось какое-нибудь несчастье?»

Впрочем, об этом она не смогла бы узнать раньше, чем новость разнесется по округе.

Кейт вытащила из-за выреза платья последнее полученное от Родни письмо. Там оно лежало в непосредственной близости к ее телу, и бумага колола грудь при малейшем движении, постоянно напоминая о любимом. Сидя у камина, она перечитывала письмо снова и снова, воображая, что Родни сидит сейчас рядом с ней.

Любимая!

Позволь мне поцеловать тебя. Сюда… и сюда… и сюда. Спасибо, мне уже лучше. Я сижу и смотрю на тебя. Твои глаза похожи на глубокие озера. Они играют, заманивают меня… Дорогая! Мне кажется, что прошли уже годы с тех пор, как я последний раз смотрел в них, но надеюсь, что час новой встречи теперь не за горами. Воз наконец-то тронулся с места. В каком направлении, пока не знаю, но тронулся, это точно. Лучше поздно, чем никогда.

Только мысли о тебе оставляли меня на плаву и мешали окончательно сойти с ума за те месяцы, которые мне пришлось провести в этой забытой Богом дыре. Представь себе, три раза думать, что через несколько дней увижу тебя, а потом узнавать, что все отменяется! Мне казалось, что я близок к помешательству. Всем это вынужденное ожидание уже порядком надоело. Люди с нетерпением ждут приказа отправляться во Францию. Я буду рад любому назначению, лишь бы по дороге заехать в Ньюкасл. Ты меня любишь, Кейт? Я хочу услышать это от тебя. Напиши мне. Ты пишешь недостаточно пылко. Некоторые из твоих писем слишком сдержанны.

Сдержанны! Кейт не отрывала взгляда от пляшущих языков пламени. Если бы он сейчас появился на пороге ее дома, то Кейт, отбросив все страхи и предосторожности, не была бы «сдержанной». Пусть родится еще один ребенок… или два… три…

Она спрятала письмо за вырез платья и принялась ходить взад-вперед по кухне. Три года своей жизни она потратила зря в тщетной попытке обмануть саму себя. Пустые, пустые годы! Почему она позволила страхам и жизненным обстоятельствам помешать их сближению? Его жена ничего не значит для любимого. Ее мать, Энни… ее религия… Почему ее религия считает прекрасное грехом? Только само присутствие этого человека вселяет в ее душу жизнь, а это почему-то считается неправильным. Как красивое может быть плохим?! Она знала, что не сможет отдаться тому, кого не любит, но другие могут подумать все, что угодно… Если бы он только был рядом! Родни! Родни!

На кухню вошла Энни и поставила корзинку с овощами на пол. В руках девочка держала апельсин.

– Смотри, Кейт! – воскликнула она. – Миссис Кларк дала мне его.

– Дорри Кларк? – спросила ее мать.

В ее глазах застыло настороженное выражение.

– Что она при этом сказала? Она спрашивала тебя о чем-то?

– Миссис Кларк спросила меня лишь о том, как я поживаю. Она сказала, что я стала уже большой девочкой, спросила, как здоровье бабушки, и пообещала как-нибудь зайти навестить ее.

– Разговаривай с миссис Кларк только в случае крайней необходимости, – сказала Кейт. – Ничего не рассказывай ей обо мне и… других. Если она будет задавать тебе вопросы, лучше говори, что не знаешь.

– Я ничего ей рассказывать не буду, Кейт, – пообещала девочка, которая до сих помнила события того злосчастного сочельника. – Я и апельсин брать у нее не хотела, но миссис Кларк всунула мне его против воли.

– Хорошо, родная, только будь осторожна с этой женщиной. Она плохой человек.

– Витрины некоторых магазинов украшены к Рождеству, – сказала Энни, а потом многозначительно добавила: – В Шилдсе они наверняка еще красивее.

Кейт наморщила свой носик.

– Хорошо. Позже мы поедем в Шилдс.

– Замечательно, Кейт!

Энни обхватила руками мать за талию. Они прижались друг к другу и застыли в такой позе на минуту.

– А теперь, – сказала Кейт, – иди к бабушке. Не хочу, чтобы ей было одиноко. Скажи, что я поднимусь, как только поставлю хлеб в духовку.

К половине четвертого Кейт и Энни оделись и стояли, готовые уходить, возле постели Сары.

– Тебе точно удобно, ма? – в последний раз поправляя подушки, спросила Кейт. – Ты не будешь чувствовать себя одиноко?

– Нет, девочка моя, ни в коем случае. Я даже рада, что ты пойдешь развеешься. Ты слишком много времени проводишь дома. За последнее время ты похудела и побледнела.

Сара вытянула руку и погладила дочь по щеке. Кейт наклонилась и поцеловала мать.

– Мы скоро вернемся… думаю, часам в шести. Я поставила воду для чая. В духовке запекается рыба.

– Не задерживайтесь. Все будет хорошо. Здесь Мэгги. Она и сама сможет заварить чай.