Прощанье с матерью было тяжелым.

В два часа дня Николай сел в переполненный рейсовый автобус и поехал в Магадан. Было жарко и душно, пахло бензином. Перегруженный автобус надсадно выл, медленно взбираясь на подъем. От встречных машин плотным желтым шлейфом тянулась пыль, проникая в салон автобуса, она скрипела на зубах, першила в горле, густо покрывала одежду пассажиров. Николай уныло смотрел в окно на проплывавшие мимо стланиковые кусты, на редкие корявые лиственницы, на брусничные поляны вдоль обочин дорог, на телеграфные столбы, — на всем этом лежала серая пыль.

В коридоре конторы было сумрачно и безлюдно, из-за неплотно притворенной двери бухгалтерии раздавался дробный стук пишущей машинки. За дверью председателя колхоза стояла тишина.

«Зря пришел: Плечев, наверно, по угодьям мотается», — подумал Родников. На всякий случай он потянул на себя дверь, ожидая, что она закрыта, но дверь легко подалась. Он заглянул в кабинет и опешил: за столом председателя сидел Шумков и что-то сосредоточенно писал. Он отпрянул и хотел уйти, но Шумков его уже заметил:

— А-а, Родников! Ты куда? Ну-ка, заходи! Заходи — не стесняйся. Здорово, брат! Почему ты не в отпуске? Когда прилетел, сегодня?

Николай неохотно сел на предложенный ему стул.

— Надоело дома сидеть, соскучился — вот и прилетел.

— Вижу, вижу, брат. Что, дома-то плохо, что ли?

— Отчего плохо? Дома всегда хорошо, дом — он и есть дом, как пристань для корабля. Ну, побыл немного, проведал мать и — хватит, хорошего понемножку.

— Та-ак, брат. А мы думали, что ты там в районе насовсем останешься, больше к нам не приедешь.

«Тебе только и хочется этого», — с усмешкой подумал Николай, а вслух сказал:

— Мне и здесь хорошо…

— Ну-ну, брат… — неопределенно проговорил Шумков. — Значит, приехал все-таки. А дальше как планируешь — отпуск будешь догуливать или в стадо пойдешь?

— Сегодня и завтра отдохну, а послезавтра и в стадо могу.

— Ну вот это, брат, хорошо! Это правильно! — оживился Шумков. — Дня через два-три мы на Дресванку будем катером продукты забрасывать для Слепцова и Костю Санникова хотим забросить, вот с ним вы и пойдете к Слепцову.

«Забыл он, что ли, в каком я стаде работаю?» — с усмешкой подумал Николай.

— Приедете к Слепцову, сразу возьмете ездовых оленей и перевезете продукты с Дресванки на Элкандю в амбар, а то на Дресванке сейчас медведей полно…

— Я ведь, Василий, не у Слепцова работал, а у Долганова, — перебил Николай Шумкова, снисходительно улыбаясь. — Ты что, забыл, что я в третьем стаде работал? Туда и пойду я — в свою бригаду.

Секунду помедлив, Шумков опустил глаза и старательно маскируемым спокойным тоном, в котором Родников тотчас же уловил звенящую напряженность, сказал:

— Ничего я не забыл. Но вчера ты работал у Долганова, а сегодня будешь работать у Слепцова.

Николай почувствовал, как внутри у него все наполняется холодом. Подступали, тесня друг друга, какие-то дерзкие слова, но он сдержал себя и как можно спокойней сказал:

— Во-первых, в третьем стаде находятся все мои вещи, во-вторых, я к третьему стаду уже привык, а это сам знаешь, как важно пастуху.

— Привыкнешь, брат, привыкнешь…

— А в-третьих, — не обращая внимания на реплику Шумкова, продолжал спокойно рассуждать Николай, — в-третьих, товарищ Шумков, я вам не футбольный мяч, который можно свободно пинать из угла в угол. Работать я пойду в свое стадо, в свою бригаду.

Он сказал это спокойно, но твердо.

Шумков нервно полистал папку с бумагами.

— Ты, брат, сильно грамотный стал, я смотрю. Ты где работаешь? В колхозе! Вот и будь добр, иди работай туда, куда тебя направляет колхоз. Нечего тут ерепениться и отлынивать.

— Заволеневодством — это еще не колхоз, кроме того, я не ерепенюсь и не отлыниваю — хоть завтра пойду работать в свою бригаду. А в чужое стадо я не пойду.

Шумков точно этих слов и ждал, он даже как-то весь просиял от удовольствия:

— Вот ка-ак! Отказываешься идти работать в стадо?

— Во второе стадо — отказываюсь, — решительно подтвердил Николай.

— Значит, отказываешься? — точно не слыша Родникова, зловеще и вкрадчиво произнес Шумков. — Ну-ну, твое дело, брат, твое. Насильно в стадо посылать мы тебя не имеем права. Не хочешь в стаде работать, будешь работать возчиком — навоз возить на огороды! А не захочешь возчиком, тогда пиши заявление — мы тебя совсем исключим из колхоза! — торжествующе заключил Шумков и выжидающе посмотрел на Родникова.

Николай молчал, придавленный обидой.

В коридоре хлопнула дверь, послышались чьи-то торопливые, шаги.

— Ну так как, Родников, а? — В голосе его слышались нетерпение и насмешка.

Николай встал, нахлобучил кепку и, дрожа от негодования, выкрикнул:

— А никак, товарищ Шумков! Я в законном отпуске — понятно вам?! А выйду из отпуска, тогда и возчиком пойду работать. С удовольствием буду возить навоз на огороды — и вы меня этим не унизите! И вообще, чихал я на вас, товарищ Шумков!

Он решительно шагнул к двери, но в тот же миг в дверях появился улыбающийся Плечев — рабочий костюм его был заляпан известью и краской.

Сердито буркнув: «Здрасте!», он хотел обойти председателя, но Плечев, продолжая улыбаться, осторожно взял его за локоть, подвел к стулу, жестом приглашая сесть. Родников неохотно сел, чувствуя, как горит у него от возмущения все лицо.

— Здравствуй, Николай! С приездом тебя! — Плечев обернулся к Шумкову, уже успевшему пересесть с председательского места за свой стол. — А Василий Петрович только вчера убеждал меня в том, что ты не вернешься к нам — останешься в райцентре. Ошибался ты, Василий Петрович. Вот полюбуйся — приехал, да еще на полмесяца раньше срока. Не понравилась городская жизнь, а? В тайгу потянуло? Что ты такой невеселый, а? Чего сердитый такой? Рассказывай, что тут у вас произошло? Слышал концовку твоей бурной речи. Какой навоз собираешься возить?.. На кого чихать собрался? Рассказывай!

— Я его, Игорь Константинович, попросил до осени во втором стаде временно поработать, а он заартачился, грубить начал, — торопливо сказал Шумков.

— Подожди-ка! — взмахом руки остановил его председатель. — Я вижу, ты не просил, а приказывал, вон как парня раскипятил — до сих пор остыть не может. А этот парень, между прочим, если его о чем-то попросить, по-человечески, не только во второе стадо пойдет, но и на Северный полюс отправится пешком. Неужели ты, Василий Петрович, до сих пор этого не знал? — Плечев сел рядом с Родниковым и, широко расставив ноги в пыльных, забрызганных известью сапогах, укоризненно взглянул на Шумкова. — Зачем ты направляешь парня во второе стадо? Для чего? Ведь для него третье стадо как дом родной. Он сдружился с людьми, знает своих оленей, а ты его заставляешь вживаться в новый коллектив, в новые условия. Разве это необходимо? Впрочем, об этом мы потом с тобой потолкуем. — Плечев повернулся к Родникову: — Слушай, Николай, не согласишься ли ты поработать на кетовой путине до осени? Заодно и деньжат подзаработаешь, а? На Маякан мы тебя сейчас не сможем забросить, а рыбаки нам нужны, план на кету большой нынче, придется на лов дополнительные бригады собирать. Согласен?

— Конечно, согласен, Игорь Константинович!

— Ну вот и отлично! — Плечев дружески улыбнулся, встал и, подойдя к окну, раздумчиво и строго сказал: — Побольше бы нам, Василий Петрович, таких Родниковых, мы бы тогда столько дел наворочали… — И смолк председатель, придавленный какой-то тяжкой думой…

Не без робости поднялся Родников на крыльцо поселковой больницы, вошел в полутемный длинный коридор. Стены коридора были выкрашены от пола до потолка бледно-зеленой масляной краской.

В глубине коридора со шваброю в руках стояла пожилая женщина в больничном халате.

— Здравствуйте! — негромко и почтительно поздоровался Родников. — Вы мне не подскажете, как можно повидаться с Аханей?