– Знаю? – Его рука переместилась на талию и начала подниматься выше, сводя с ума и возбуждая жгучее желание. – Я знаю лишь, что ему не досталась твоя добродетель. – Пальцы уже обхватили ее грудь. – Он никогда не касался твоей кожи, не наслаждался сладостью твоих губ, милая Диана?

Диана встретилась с ним взглядом.

– Мне кажется, вы ревнуете, лорд Грейвз, – дерзко заметила она.

Глаза его сузились.

– Ты мне не ответила.

– Я не буду отвечать.

Роберт долго смотрел в ее глаза, потом улыбнулся и поднял руки.

Диана с облегчением помогла раненому надеть рубашку, потом отошла подальше, чтобы избежать дальнейших происков, представлявших такую опасность для ее уязвимых чувств.

Грейвз встал, расправил тунику, потом затянул на поясе ремень и, не удостаивая больше Диану взгляда, направился к двери.

– Так что же будет с моим отцом? – спохватилась Диана.

Лорд оглянулся, внимательно посмотрел на нее и вздохнул.

– Ах да. Гектор Меткаф. – Он шевельнул раненым плечом. – Я должен подумать.

– И каким будет ответ?

– Я еще не решил.

– Вы оставите меня дожидаться решения?

Грейвз пожал плечами.

– Об этом нужно поразмыслить как следует. Однако только за то, что он подослал своего дружинника убить меня, даже самая суровая кара не будет слишком жестокой. – Он помолчал и добавил: – Конечно, есть и другие способы лишить его возможности причинять мне беспокойство в дальнейшем.

Диана отвела глаза и прошептала:

– Тогда я молю Бога, чтобы он смягчил ваше сердце.

– Если бы вы были правдивы и добродетельны, леди Меткаф, я, может быть, и поверил бы, что одна лишь молитва совершит чудо. Но боюсь, вам придется поискать другие способы убедить меня сжалиться над таким подлым человеком, как ваш отец.

Диана не стала отвечать резкостью на эти несправедливые и обидные слова, хотя сердце, казалось, разлетелось на кусочки, которые она никогда не сможет собрать снова. Повернувшись спиной к Роберту, она принялась гладить собаку между ушей.

Роберт ушел не сразу, а остался стоять в дверях, озадаченно глядя ей в спину. Пришлось признать, что разгадать эту загадку ему не по силам. Никогда ему не понять, почему ее коварное и соблазнительное очарование вызывает у него такую ярость.

Роберт нахмурился, сознавая, что какая-то часть его души оправдывает девушку, признавая кротость и доброту ее натуры, ее сердечную чистоту и непорочность. Ведь слуги сразу же встали на ее защиту и, перебивая друг друга, рассказывали об изменениях, которые она внесла в их жизнь, о сочувствии, которое выказала, заботясь об их крове и пропитании. Да и сам он испытал на себе то, с каким состраданием относится она к страждущим людям. К его ране она прикасалась осторожно, чтобы не причинить лишних мучений, хотя могла бы поступить иначе.

Однако кроме всех прочих голосов в душе Роберта звучал тот, что убеждал: она принадлежит к семейству его заклятого врага, а значит, доверять леди Меткаф не стоит.

Даже не прислушиваясь к шагам за дверью, Диана, почувствовав, как расслабился верный пес Буян, поняла, что Грейвз вышел из комнаты. Она обернулась, посмотрела на пустой дверной проем, потом подошла ближе.

Запрокинув голову, Диана глянула на заплесневевшую деревянную балку над головой. Никогда, подумала девушка, не прибегнет она к последнему средству – покончить с тяготами жизни.

Она сразу же прошла в комнату, где хранились вещи ее матери, и сняла монашеское одеяние. Стоя в одной рубашке, она рассматривала пятна крови Роберта, которые попали на ткань, пока она занималась его раной. Они останутся здесь навсегда, если не отстирать их немедленно. Диана решительно свернула одежду и положила ее в сундук.

В одиночестве, среди поколений усопших Меткафов, Диана преклонила колени у могилы той, что получила это имя лишь вследствие замужества. У могилы своей матери. Сжимая в руках букет цветов, она запахнула плащ и склонила голову.

– Как я тоскую по тебе, – прошептала девушка, не желая говорить громко в этом скорбном месте. – Я… – Слезы комком стояли в горле, жгли глаза. Стоило выговорить хоть слово, и рыдания вырвались бы из груди. Тыльной стороной ладони она смахнула влагу с ресниц.

– Прости, что не смогла быть такой, как ты, – прошептала Диана, вспоминая силу и твердость своей матери. Леди Эстер даже такому властному человеку, как Гектор Меткаф, не позволила растоптать себя. Она всегда умела избежать проявлений его гнева и получить для себя и нелюбимой отцом дочери все, что им было нужно. Кроме того, она умела правильно вести себя с недоброжелателями, чему ее дочь так и не научилась. Но она обязательно научится.

Судорожно вздохнув, Диана положила цветы на одинокую могилу и постояла над ней. Юбки платья намокли от росистой травы, пока она стояла на коленях у одинокого холмика, но девушка не обращала внимания на это неудобство.

Неизвестно, долго ли она стояла здесь в глубокой задумчивости, но, подняв наконец голову, девушка заметила, что первые лучи солнца уже скользнули по небу и окрасили облака оранжевыми бликами.

– Ты скорбишь по ней?

Диана испуганно повернулась, чтобы глянуть на нарушителя спокойствия. Роберт стоял недалеко от нее, в темно-зеленом плаще, свисавшем ниже колен; видна была лишь полоска черных обтягивающих бриджей над отворотами сапог.

Девушка возмущенно выпрямилась в полный рост.

– Вы мне помешали, сэр, – сказала она, удивляясь, как одно лишь присутствие этого человека мгновенно прогнало холод из озябших конечностей.

– Приношу свои извинения. – Он кротко поклонился, прежде чем подойти ближе. – Я бы не стал вмешиваться, но отряд сопровождающих ждет.

Опустив глаза, Диана снова повернулась к лорду Грейвзу спиной и глянула на место последнего успокоения матери.

Роберт стал рядом.

– Я тоже очень любил леди Эстер, – тихо проговорил он. – Она была такая веселая и всегда придумывала разные забавы на наших пикниках.

Диана подозрительно взглянула на Роберта.

– Странно, что вы это помните, – с сомнением покачала она головой. – Иногда мне кажется, что в детстве со мной играл совсем другой мальчик. Не понимаю, как мог тот милый Роберт превратиться в такое… – она недоговорила и, круто развернувшись, медленно пошла по аллее семейного кладбища.

Роберт покачал головой, чтобы стряхнуть одолевшую его вдруг слабость. Ему нет никакого дела до этой женщины. Не желает он испытывать те страдания, что испытала она от руки своего безжалостного отца. Ему хочется, чтобы она поскорее уехала из Кэстербриджа. Уехала, прежде чем окончательно околдует его своими чарами. Он хочет забыть ее. Навсегда.

– Возвращайтесь в аббатство, Диана, – бросил он через плечо, в последний раз скользнув взглядом по той, кого он предоставлял судьбе, определенной им самим.

– И долго ты собиралась скрывать это от нас? – спросила мать-настоятельница, касаясь слегка округлившегося живота молодой женщины.

Диана опустила глаза, как бы подыскивая ответ, но ничего не сказала. Аббатиса ждала, раздумывая о возвращении девушки в монастырь почти пять месяцев тому назад. Диана всегда отличалась возвышенной душой, но что-то в ней изменилось: появилась некая печаль, которая обычно остается только после глубоких сердечных разочарований.

Такой она была с самого дня возвращения. Когда ей предложили принять монашеские обеты, она категорически отказалась, не дав вразумительных объяснений. Девушка предъявила лишь лаконичное письмо от нового хозяина Кэстербриджа с просьбой принять ее в аббатство на прежних основаниях. Постепенно Диана втянулась в монастырскую жизнь, но держалась подозрительно отрешенно, выполняя лишь те работы, о которых ее просили.

Вместе с тем в характере девушки день ото дня все явственнее проявлялась сила и твердость. С высоко поднятой головой, полная достоинства, она держалась спокойно, не обращая особого внимания на сопровождавшие ее любопытные взгляды. Нет, Диана больше не была той замкнутой послушницей, которая не так давно покидала аббатство с затаенной мечтой в глазах. Мать Гвендолин испустила долгий, усталый вздох. Хотя догадки относительно того, что ее подопечная утратила девственность, оказались верными, она не могла и подумать, что результат проявится так разительно. Настоятельница слегка раздраженно пошевелила ногой камыш, расстеленный на полу, и снова глянула на талию Дианы. Фигура послушницы, скрытая просторным платьем, не вызывала никаких подозрений.