А она, улыбаясь на улице всем встречным парням, уже была уверена: еще одна такая встреча и цель достигнута. О, неужели я так сильна? И ей страстно хотелось скорей, скорей сходить с ним в Загс, а потом… И она улыбалась встречным парням, оценивая каждого как своего возможного любовника.

Но потом ей стало стыдно и она пришла домой, открыла блокнот, в котором иногда делала дневниковые записи, чтобы, как она шутила, скрасить себе долгую скучную старость чтением своих девических заметок, и написала крупно и отчетливо, как отличница.: «Я хочу выйти замуж за Георгия. Он — чудо! Я клянусь, что не изменю ему ни разу ни с кем!»

14

Лечащий врач вызвал Марту звонком. Значит, что-то ужасное! Она быстро собралась, позвонила Володе на работу.

— Его нет, — сказала секретарша Неля. Ей так хотелось сказать супруге шефа: «И не было сегодня совсем» — Неля была в курсе — и очень в курсе! — что Филиппов летом всегда живет один в городской квартире. Но она удержалась.

— Ушел по делам.

— Передайте ему, пожалуйста, что я уехала в больницу к маме. Меня вызывает ее врач.

— Дай Бог, все обойдется, — тут же посочувствовала Неля. Она вообще умела быстро откликаться: и сочувствовать, и осуждать, и делать нужные выводы. Секретарши, как резиденты, любила говорить, выпив рюмочку с подругами, никто о них ничего не знает, а они все обо всех. Но она несколько переоценивала свою засекреченность. Многие догадывались, что отношения ее с Филипповым несколько ближе, чем тому полагается быть. Но и эти некоторые тоже кое-что переоценивали. Тот единственный эпизод, когда нетрезвый Филиппов привез ее к себе, так и оставался пока единственным, что заставляло Нелю кусать от досады накрашенные ноготки. Мысленно, разумеется, так как ноготками она очень и очень дорожила. Досаду вызывало лишь то, что он, действуя ей на самолюбие, почему-то не предлагал больше провести вместе время, а она полагала, что такие, неформальные, отношения с шефом просто необходимы для хорошего и спокойного семейного быта: и лишние деньжата выпишут, и никогда не уволят за какие-нибудь ошибки, и мужу можно всегда сказать, что на работе ее весьма ценят. С мужем она, кстати, жила душа в душу: он верно служил своему начальнику, она — своему. Правда, в ее преданности всегда была нотка — хитринка, но на то она и женщина! И все — таки, хотя Филиппов регулярно выписывал ей премии, пока отношения их не превратились в стабильные — два раза в месяц как минимум — она покоя не чувствовала. Самолюбие тоже было задето: она что ему не понравилась? У нее хорошенькие ножки, хорошенькая мордочка…Так чего? Достоинства мужские самого Филиппова ее мало волновали, но кое-что как опытная молодая бабенка оценить она сумела и, мельком оглядев его, голого, сделала вывод: ему бы конюхом работать ай-да-ну.

О жене его, Марте, она была наслышана; ни в какую положительность той она, разумеется, не поверила: глупость! — просто «тихий омут». С такими женами жить тяжело; другая побегает, немножко изменит, немножко приврет, а дома, как Неля, сама ласка — только милая улыбка и мужу и дочери, Катюше. А эта Марта небось ходит, как пипа Соликамска… тьфу. Интересно, где Филиппов провел ночь?

И тут он появился, улыбнулся, прошел в кабинет. Мешки под глазами, но весь, как начищенный сапог. М — да.

— Владимир Иванович, вам звонила супруга. Она уехала в больницу к Ирме Оттовне.

— Что-то случилось? — Он резко повернулся. Улыбка соскользнула с его лица…

Ящерка. Вот кто она. Аня — ты маленькая Хозяйка Медной горы.

— Не знаю. — Она неинтеллигентно пожала плечами.

Он тут же вышел на улицу, поймал такси. Конечно, именно сегодня ночью с тещей должно было что-то случиться. Сегодня ночью на крышу моего дома упала крохотная ящерка с короной на голове. И она разрушила, точно глыба, крышу жилья моего. Сейчас начнется.

Он вошел в вестибюль больницы. Всегда в больницах прохладно, даже в жару. Как на кладбище. И пахнет… моргом. Мысли были неприятными для Володи, ощущения тоже, впрочем, чего можно ожидать в больнице, когда тебе навстречу везут на каталках по коридору тяжелобольных?

У тещи была отдельная палата. Анатолий Николаевич мог бы иногда в ней и переночевать — пустовала еще одна кровать. Но страшно мнительный, он после посещения больницы мылил и мылил руки. А деньги пересчитав, даже протирал ладони медицинским спиртом Марта сидела возле постели матери, на стуле. Значит, теща еще жива …. Он тоже присел на край кровати, тихо поздоровался. Жена посмотрела на него благодарным взглядом: он приехал так быстро.

— Сегодня ночью маме было очень плохо, — сказала она, — но сейчас уже лучше.

Теща попыталась повернуть голову.

— Лежите, Ирма Оттовна, не надо. — Володя склонился над ее белым лицом. — Поспите лучше.

И теща покорно прикрыла глаза.

Через несколько минут они вышли из палаты.

— Врач позвонил — нужно срочно делать операцию. Они ей вчера утром сказали об этом, а ночью у нее стало плохо с сердцем.

— Переволновалась.

— Она отказалась от операции. И врач не знает, что делать.

— А что у нее … то самое? — Он по-отцовски тревожно посмотрел на жену.

— Да. — И она, уткнувшись ему в плечо, тихо заплакала. — Врач сказал, что чем быстрее, тем лучше. Итак уже надо отрезать…

— Ногу!? — Ужаснулся он.

— Да.

Марта все плакала и плакала. Больничная обстановка, блеклый коридор, крашеный масляной краской, страшное сообщение жены, — все это вдруг лишило его сил. Ноги стали ватными и сердце закололо так сильно, что он, отстраняясь от Марты, схватился за грудь.

— Что ты? — испугалась она.

— Сердце закололо.

Они медленно пошли по коридору, миновали вестибюль, огромная люстра которого была бы уместнее в каком-нибудь более веселом театре жизни, чем здесь.

— Ну что, — он приобнял Марту, — поеду-ка я с тобой на дачу. Тебе будет сегодня одиноко.

— Там Оля. Я оставила с ней детей.

Он со стыдом подумал, что за вечер, ночь, за утро и за весь день ни разу не вспомнил о детях.

— Поеду.

Выйдя за территорию больницы, они остановили частника на иномарке. Импортные автомобили стали уже появляться. Этот сдерет, садясь в машину решил Филиппов, — овес, так сказать, нынче дорог!

Ох, и трат будет много, случись что с тещей, мелькнула мыслишка. И дом вести будет некому — что Марта? Игрушечная жена.

Оля встретила их у ворот. Младший, Мишунька, возился тут же, он ловко набирал в лопатку камушки и бросал.

— У тебя я вижу еще время бросать камни, а у меня — время собирать, так Михаил? — Володя потрепал его по черному вихру. — Живи, малец!

— Иди в дом, Ольга, — попросила Марта, — и взяла на руки сына. — Где старший?

— У соседей, смотрят видео, там и поужинают. Я дала с собой клубники и пирожки.

Дом без Ирмы Оттовны казался пустым: она так вкусно готовила, так быстро и ловко прибирала… А теперь будет— без ноги. Господи боже ты мой, глянул на Ольгу— как-то подурнела она что ли— может, переживает за мать? Круги под глазами… Да, прямо уж переживает, таскается, наверное, почем зря. И папаша ее поведение не осуждает. Почему? Это было для Володи загадкой. Марту держали как голубку в золотой клетке, а для Ольги открыли все двери — летай куда пожелаешь, только покушать всегда возвращайся к родным маменьке и папеньке. Чу — де — са.

— Ужина нет, — сказала Ольга. — Я не успела. Мишка ваш все нервы вымотал, лезет везде, то на стол забирается, то на лестницу. Пришлось с ним быть все время на улице. — Она помолчала. — Ну что там? Как мама?

Марта коротко рассказала, едва сдерживая слезы.

— А где батя? — Поинтересовался Володя.

— Лучше не спрашивай, — Ольга махнула рукой. — звонил! Конечно, там.

Слезы полились у Марты, она закрыла глаза ладонью.

Миша тут же подбежал к ней — мамоська, мамоська. — обнял ручонками ее колени.

— Все вы так, пока крошки — мамочка, мамочка, а только усы вырастут— за первой юбкой побежите!

— Да помолчи ты, — возмутился Володя, — тебе бы, Ольга, в анатомке работать!