Марта накрыла на стол; доели вчерашнюю колбасу, попили чая. Марта почти не ела. Володя тоже сначала хотел отказаться от еды — но потом вспомнив, что почти весь день провел полуголодом, съел оставшиеся пирожки и колбасу…Что делать— пока жив— хочу!

Спать и все забыть.

Филиппов поднялся по деревянной поскрипывающей лесенке наверх, разделся и тут же провалился в сон. Ему снилась деревня, луг, девочка, дружившая с ним, беленькая с веснушками на носу, она бежала по траве совсем голенькая, а он догонял ее — и, когда догнал и обнял, она вдруг забилась в его руках, а он с отвращением к себе и страхом, внезапно там, во сне, вспомнил, что он-то уже взрослый мужчина, он хотел скорее бросить ее в траву, но откуда-то вынырнула машина — она неслась прямо на него, оглушая зеленый луг ревом милицейской сирены…

— Мне сегодня такой странный сон приснился, — сказала Марта ему, когда они сели завтракать, — как будто я на берегу реки и вдруг вижу тебя, ты идешь по другому берегу с какой-то девушкой. Я кричу тебе, машу рукой, но ты не видишь меня… И последнее, что я вижу— надо мной вода.

— Ну и что, — сказал он, зевнув, — сон как сон, ничего особенного… Мне тоже привиделась какая-то ерунда. Всегда летом в жару мы спим беспокойно и потому видим всяческие сны.

— Ночь была прохладная, — вымолвила Марта, глянув на него каким-то отстраненным взглядом.

— Ты засиделась одна, — он поморщился: кусок сыра оказался несвежим. — Ни подруг, никого. Я сегодня позвоню твоей кривошейке. Пусть приедет погостит у нас денек-другой.

— Не называй ее так, — печально попросила Марта.

— Но если у нее действительно … — Он не закончил фразу. Ольга выплыла из своей комнаты, заспанная и мрачная.

— Ты чего такая? — спросил он, усмехаясь. — Лесные клопы заели?

— Сам ты клоп, — парировала она и тут же обратилась к Марте:

— Ты не в курсе, папаша сегодня вечером явится или теперь, пока мать в больнице, будет торчать у своей?

— Тебе, наверное, деньги нужны, — подмигнул Филиппов, — могу занять.

— Мне он сам нужен, а не деньги.

— Я могу ему позвонить и сказать, что ты жаждешь его видеть.

— Откуда же у тебя телефон?

— Телефон этой… — Марта запнулась. — Аглаи?

— Ага, этой людоедки. Он позвонил Неле и оставил номер, сказал, что если он будет мне нужен, звонить туда.

— Дела-а! — протянула Ольга, а Марта повернулась, сгорбилась и стала торопливо прибирать со стола.

Распадется семейка, подумал, вставая из-за стола, Филиппов, а это плохо во всех отношениях. Дай Бог теще, пусть без ноги, но хоть с десяток лет потянуть. Тесть нам всем дорог…

15

… «6 июля 19… г.

В прошлую пятницу ко мне в коридоре института подошел Дима и мы стали с ним болтать о разных институтских делах. Он проехался по поводу нашего директора, Карачарова, мол, тот все, что модно тут же берет на вооружение: сейчас вот с Агни-Йогой носится.

— Так это же хорошо, — сказала я.

— Ему бы на телевиденье!

Как-то незаметно мы вновь заговорили о Филиппове.

— А ему бы кладбищенские оградки делать, я тебе уже говорил, что его любимое занятие — рисовать орнаменты. Давно бы озолотился!

— Выходит, у нас тут каждый не на своем месте, так?

— Ты — на своем. — Он закурил и пригласил меня в субботу прокатиться по реке на теплоходе. И снова я отказалась, у меня всегда есть благородная причина отказов — больная мама.

— Так она вовсе не встает с постели?

— Да.

— Паралич?

— Частичный. И мышечная атрофия.

— Понятно.

Я, конечно, не стала ему объяснять, что к нам приходит четыре раза в неделю мамина двоюродная сестра, старая дева сорока лет, ухаживает за мамой, моет ее, и поэтому я относительно свободна.»

Я отложила дневник сестры на гостиничную тумбочку, выключила ночник. Пора спать. Окно гостиничного номера плыло в темном небе; промелькнули огни летящего самолета, Луна осветила экран телевизора и кресло, отпечатала квадраты паркета…

Бедная моя сестренка! «Относительно свободна»! Тащить на себе такой страшный крест и надеяться на какую-то еще личную жизнь. Впрочем, хорошего человека болезнь ее матери никогда бы не остановила. И что заставило сестру влюбиться в этого Филиппова, мне бы никогда не понравился такой тип, думала я, ворочаясь с боку на бок в жесткой кровати. Внешне он тоже не герой моего романа, среднего роста, брюнет. А уж как человек… Впрочем, пока я мало что могу о нем сказать. Василий Поликарпович считает, что он и виноват в смерти сестры Но так ли это? Пойму, когда дочитаю ее записки до конца… И зачем приходил Прамчук?

Утром, прямо возле лифта я столкнулась с моим гостиничным соседом и стала мучительно вспоминать, как же его зовут. Настроение у него, явно, было прекрасное: он игриво сделал мне комплимент и, шутя, предположил, что я в столь ранний час а было всего около девяти, отправляюсь на свидание.

— Вы же приехали, Дарья, по личным делам, не так ли?

Я кивнула и зашла вместе с ним в лифт.

— И он уже ждет?

— Не ждет, но иначе я его не застану. Знаете, когда человеку семьдесят, он обычно поневоле просыпается очень рано, а, проснувшись, не знает куда себя деть — и часто убегает, придумав себе важное дело: например, посещение почтамта… А мне нужно его застать.

— А вы — оригиналка, — он хмыкнул. И я вспомнила имя соседа: Андрей. У гостиницы его ждала машина. Видимо, его игривость и шутливый тон объяснялись тем, что у него неплохо здесь шли дела.

— Вас подбросить?

— Спасибо. Мне недалеко.

— Тогда вечером — вместе в ресторан? — Я неопределенно улыбнулась. Не объяснять же ему, что, конечно, мне нравятся обеспеченные мужчины, но только те, для которых деньги — средство, но отнюдь не цель передвижения по жизни. А от Андрея, как от алкоголика всегдашним перегаром, только и пахло зелеными купюрами. И случайное знакомство со мной было лишь способом на короткое время отвлечься от своей единственной страсти, чтобы после отдаться ей без всяких воспоминаний обо мне или же любой другой женщине. Так мне показалось. Я мельком глянула вслед приехавшей за ним иномарке, отметив, что номер счастливый: две семерки и две единицы. С детства я обращала внимания на числа, а порой даже считала свои шаги до школы, загадывая на определенное число, вызовут ли меня отвечать домашнее задание, которое я никогда не делала, полагаясь на свои природные способности, которые всегда меня здорово вывозили. Но, застенчивая, я все равно не любила стоять перед всем классом, чувствуя, как оценивающе смотрят на мою фигуру мальчишки и недоброжелательно перешептываются девчонки.

Анна была, наверное, все-таки красивее меня…

Я вошла в свой старый двор и постояла у облупленного фонтана. Если бы сейчас вдруг из него вырвался весенний салют воды, я бы решила, что это — счастливый знак для меня и Максима. Ведь любовь это фонтан или водопад, или июльский ливень… Но чуда не произошло: фонтан был мертв, еще во времена моего детства, он отслужил, видимо, свой срок… А кроме того сейчас март — кто включает фонтаны весной? Неужели и мой Максим, как этот старый фонтан, из отверстий которого могут вытекать только ржавые капли влаги, случайно, благодаря дождю, попавшие в его износившиеся трубы? Неужели первая любовь, о которой он мне сказал как-то мельком, опустошила его душу, иссушила ее подземные воды и у него больше нет сил и смелости любить? Не отпускает ли нам природа каждому лишь определенный запас любви? И можно ли пробудить к жизни того, кто уже свой запас истратил? Того, кто по сути, мертв? Нет, мне хочется верить, есть рецепт, способный опять заполнить прозрачный сосуд его души: это мертвая вода забвения прошлого — и прошлых чувств, и лиц, и своей боли, и живая вода моей любви— я вернусь, поцелую своего мертвого Финиста, и он проснется, проснется, да, да, да! Впрочем, расставание и расстояние так обострили мое чувство к Максиму, что я, как фантаст, нагромождаю на печальные пески разлуки гигантские замки каких-то вымышленных построений … Фонтан… Причем тут фонтан? Или цифры номера машины, на которой уехал случайный знакомый?… Хватит витать в облаках. Максим — обыкновенный человек, не наделенный особой способностью любить. Покой, семья, хороший богатый дом, — вот, что нужно ему. И это хорошо Вот они — умирающие от любви герои романов и фильмов, и моя бедная сестра, попавшая во власть гения чужого воображения. Я в тот миг даже не подозревала, как близко в своих размышлениях подошла к той правде о ее жизни и смерти, найти которую теперь стало смыслом не только моего приезда сюда, но и смыслом вообще Я чувствовала, что тайна ее любви и гибели откроет мне какое-то новое и, может быть, единственно правильное для меня, понимание жизни, возможно, и в себе я обнаружу что-то такое, о чем раньше и не подозревала!