Х э л. Так вот откуда ваш замысел.

Н о р м а н. И что же вы?

М а к с. А что я мог? Все отрицал.

Н о р м а н. А она?

М а к с. Попыталась утопиться. Бросилась в океан, но только обожглась о медузу. От этого у нее распухли губы. И с этими опухшими губами она вдруг стала такой соблазнительной, что я снова влюбился. Само собой, когда губы сдулись, она опять пошла мотать мне нервы.

Х э л. Понятно. Но у меня-то не было никакого романа. Один раз — о чем говорить? У нас дома, на Новый год. Все были внизу, пили, веселились, а я зачем-то поднялся наверх и шел мимо ванной. Там стояла Холли, она спросила, нет ли у нас ушных палочек, я зашел поискать, закрыл дверь — ну и...

Д э в и д. Зачем ей ушные палочки?

Д ж е н н и. Не все ли равно?!

Н о р м а н. Черт возьми, причем тут палочки?

С э н д и. Они давным-давно строили друг другу глазки.

Х э л. Снова с больной головы на здоровую. Это ты кадрила ее братца.

С э н д и. Будь ты проницательнее, знал бы, что Кен Фокс меня абсолютно не интересовал.

Х э л. Нет?

С э н д и. Никогда. Если бы я надумала тебе изменять, то уж лучше с Ховардом Нудельманом.

Х э л. С Нудельманом? С нашим риелтором?

С э н д и. Он знает, как разбудить в женщине женщину.

Х э л. В каком смысле?

С э н д и. Неважно.

Х э л. Ты разок перепихнулась с Ховардом Нудельманом, что ли?

С э н д и. Нет.

Х э л. Слава богу.

С э н д и. Я сплю с ним много лет. У нас давно роман.

Х э л. У тебя роман с Нудельманом?

С э н д и. Да.

Х э л. Я серьезно!

С э н д и. Раз мы выкладываем все начистоту, я тоже имею право быть честной.

Х э л. Но ты же только что сказала: "если бы я надумала изменить" — в смысле не изменяла.

С э н д и. Я больше не могу врать. При всем уважении к тебе, я сплю с Нудельманом.

Д э в и д. Ай да Нудельман!

Х э л. Ты смеешься.

С э н д и. Я любила тебя, Хэл, — ты ведь знаешь. Но что делать, когда романтика уходит, страсть угасает, а ты по-прежнему дорожишь своим спутником? Остается только изменять.

Н о р м а н. Именно это я пытался объяснить Шейле.

Х э л. Сколько же раз вы спали?

С э н д и. Разве цифры что-то решают?

Х э л. Для меня да. Я бухгалтер.

С э н д и. Ну, скажем так: я не хожу на приемы к психоаналитику.

Х э л. Ты хочешь сказать, каждую среду, четверг и субботу...

С э н д и. Нет никакого доктора Файнгласа.

Х э л. А я думал, ты борешься с депрессией.

С э н д и. Я и боролась. И могу всем порекомендовать такую терапию.

Х э л. А сто шестьдесят долларов в час?

С э н д и. Номер в гостинице.

Х э л. Я весь год оплачивал вам с Нудельманом номер в гостинице?

С э н д и. А тебе не казалось странным, что у меня единственный на свете психотерапевт, который не уходит в отпуск в августе?

Д э в и д. Вот сущий фарс. Что там наша жизнь!

Ш е й л а. Фарс? Разве это не трагедия?

Н о р м а н. А в чем трагедия-то?

Ш е й л а. Разве это не горько: два человека когда-то наверняка любили друг друга — и явно любят до сих пор, — но былое очарование, прежнее влечение исчезло...

Д ж е н н и. Никто не в силах продлить влюбленности.

Д э в и д. Увы. Мы привыкаем, на место страсти приходит что-то другое — совместный опыт, дети, скотство.

Х э л. Вы с Нудельманом и сейчас встречаетесь?

С э н д и. Нет. Помнишь, в начале года у него было сотрясение?

Х э л. Помню. Он до сих пор не оклемался. Как это случилось?

С э н д и. Зеркало упало с потолка. Он лежал один в кровати.

Х э л. Черт возьми! Лучше бы оно упало на меня!

Д э в и д. Я тебе объясню, почему это фарс. Потому что они слишком трогательны. Мелковаты для трагедии. Ну кто они такие? Он бухгалтер, она домохозяйка. Это не Гамлет и не Медея.

Х э л. Знаете что, не только принцы умеют страдать. На свете миллионы людей мучаются ничуть не меньше Гамлета. Каждый из них — по-своему Гамлет. Гамлет на ноотропиле.

С э н д и. Ревнивый, как Медея.

М а к с. Ну и что же из этого следует? У всех есть свои секреты, свои скелеты в шкафу, тайные страсти, темные наклонности — и если мы хотим, чтобы жизнь продолжалась, надо научиться прощать.

Н о р м а н. Вот об этом и будет пьеса. Да, я на минутку увлекся твоей сестрой — большое дело! Может, действительно, вы напишете, что Шейла и Дэвид тоже как-то раз провели шальную ночку вдвоем, — и таким образом нам открываются трогательные слабости друг друга и мы друг друга прощаем.

Д ж е н н и. Мило. Зрители смеются над нами и ненадолго забывают о собственных горестях. Мы целуемся и миримся.

М а к с. Умение прощать... Да, это придаст скромному водевилю глубину и трогательность.

Ш е й л а. Ну, конечно. Кто я такая, чтобы судить других и пустить коту под хвост целую жизнь вдвоем, годы любви, только потому что мой муж-дантист дрючит мою сестру?

Д ж е н н и. Мы переменимся, мы исправимся. Где есть жизнь — есть надежда.

С э н д и. Но чем тогда отличается умение прощать от умения прятать голову в песок?

М а к с. Благородством, великодушием. Умение прощать дано нам свыше.

Д ж е н н и. Может, и ничем не отличается, но выглядит симпатичнее.

М а к с. Мне нравится. Будет смешная, печальная, а главное — кассовая история. Идемте: пошли в кабинет, я хочу закончить третье действие, пока все свежо, я чувствую, что нашел выход из тупика. Самое главное — кассовость. Прошу прощения: умение прощать. Самое главное — умение прощать.

Все поднимаются по лестнице, на сцене остаются Хэл и Сэнди, они смотрят друг на друга.

Х э л. Не думаю, что смогу простить тебя, Сэнди.

С э н д и. Нет. И я тебя.

Х э л. Даже не знаю почему. Я ведь понимаю, что Куроян прав — он серьезный драматург.

С э н д и. Прощать легко в театре. Там всем управляет автор. Тем более, ты говоришь, Куроян — настоящий профессионал.

Х э л. Все-таки не могу поверить, что ты столько времени путалась с Нудельманом. Наверное, он мстил мне за тот аудит.

С э н д и. Ты тут совершенно ни при чем. Не думай, что на тебе свет клином сошелся.

Х э л. Неужели тебе было так уж скучно со мной?

С э н д и. С годами тебя это перестало интересовать.

Х э л. У меня не было стимула. Ты тоже стала относиться ко мне, как к данности.

С э н д и. Это пьесу можно переписать — выбросить черновики в корзину, придумать героям другую жизнь, начать все с чистого листа. Но ведь наших слов и наших поступков не выбросишь.

Х э л. Беда в том, что я тебя люблю.

С э н д и. Я тебя тоже люблю. Но это не трагедия — всего лишь мелодрама.

Х э л. А может, мне взять это ружье и убить нас обоих? Как думаешь, трагическая смерть искупила бы нашу вину?

С э н д и. Это не в твоем амплуа, Хэл. Бухгалтеры не кончают жизнь самоубийством и не искупают грехов. Обычно они тихо исчезают, а потом объявляются где-нибудь на Кипре.

Х э л. Что будешь делать?

С э н д и. А что нам остается? Либо сделать вид, что ничего не случилось, и считать это умением прощать. Либо развестись.

Х э л. Сэнди, в этой комнате мы впервые любили друг друга. Может, попробуем начать все сначала?

С э н д и. Сначала хорошо начинать в пьесе. Есть вымысел, а есть жизнь.

Х э л. Но в жизни обязательно должно быть немного вымысла. Правда в больших количествах отвратительна.