Разговор в метро был, насколько он потом помнил, ни о чём, или нет… О самом метро, ну да, хотя на самом деле уже было не важно, что говорить… Ну, Кома несла там, кажется, какую-то чушь о камерах наблюдения, и в первый момент ему показалось, что это – на всякий случай, как бы предупреждая его и предохраняя себя – от каких-то диких его поступков, слишком уж отмороженный вид у него был, наверное, в тот момент, когда его окликнула эта ухоженная дамочка, как бы разные миры соприкоснулись в тот момент… но сразу же он понял, что это только его мнительность, а на самом деле она просто всё это слышала в новостях культуры и вот пересказывает, как некая художница сделала видео для биеннале, получила доступ к материалам камер наблюдения, оказалось, что они сняли её путь, через весь Нью-Йорк или там Лондон… подробности Паша не помнил, включая и пересадки, то есть снято было абсолютно всё… «И что?» – «А то, что мы все на самом деле уже давно играем в кино! – сказала Кома. – Но не все это знают»… Ну да, открытие… Но в самом деле было уже не важно, о чём говорить, когда они шли от остановки, они вообще молчали, и если их и продолжали снимать камеры наблюдения, то при просмотре впечатление было бы ложным, выглядело бы это так, будто Кома тащила мальчика к себе домой на цепи, а на самом деле у него была такая упрямая эрекция, что неудобно было идти, вот он и отставал от неё то и дело…

А за порогом её квартиры, как с цепи сорвавшись, набросился на неё… так, что в первый момент на самом деле немного испугал эту видавшую виды женщину… Ну и как бы там ни было снаружи, но в домах камеры наблюдения… пока, во всяком случае – в частных домах, всё-таки отсутствовали.

Потом, когда они перешли из холла (где у Комы стоял мягкий уголок, и так не слишком-то удобный, к тому же разделившийся, как бы в пику хозяйскому соитию, на две разъехавшиеся половины) в спальню, он подумал, что давно так не трахался, а может быть, и вообще никогда…

Нет, меньше всего ему хотелось в данный момент перебирать в памяти «старые акты», но ощущение было именно такое… что все предыдущие телодвижения… в ночных подъездах, на скамейках детских садов, в пустых – до прихода родителей – квартирах, на забытых фазендах… были не то чтобы ложными, нет – они были по-своему прекрасны, конечно, но… никогда не доставляли ему такого… чисто животного, что ли, кайфа, или вот ещё было такое словосочетание, забытое: «плотская любовь»… Ну вот, да, они все были какие-то не такие плотные в тактильном смысле… как будто, вращая пальцем диск зелёного родительского телефона, он на деле вращал калейдоскоп… но тут надо бы объяснить, потому что образ пришёл Паше в голову давно, в тот момент, когда он ещё думал, какой номер набрать, а уже крутился диск, как бы сам собой, раздавалось тихое жужжание, и заодно с диском вращались в Пашиной голове другие цифры и соответственно «личики» – как стёклышки в калейдоскопе, – пока не складывались в одно… а если по этому номеру – лица́ – ещё и удавалось дозвониться и ответом было «ДА» в этот день… всё равно лицо оставалось – и при встрече – каким-то… не совсем сложившимся, что ли, немного бестелесным… впрочем, как и всё остальное… но правды нет и ниже… каким-то слегка эфемерным, ну да… потому, наверно, отчётливее всего в памяти Паши и запечатлелось не одно из нескольких десятков личиков… а диск телефона, заедавший немного на некоторых цифрах… кажется, на тройке… впрочем, Паша в этом уже был не уверен, и тут же он подумал, что память устроена не совсем так, как он сейчас представляет её… На самом деле память зависит от многих параметров, в том числе – от момента запроса… Ну да, «держись за здесь и теперь, сквозь которые будущее погружается в прошлое…» и там ещё что-то про ягодицы, кстати… как она сейчас кричала: «Держи крепче!» – и он сжимал их… понятно, что сразу после одного акта совсем не хочется вспоминать другие, точнее, они просто не вспоминаются, а так… не такие уж они и эфемерно-бестелесные были, лица… и не безличные – тела… Особенно то, что было в крапинку… Ксения… сама же заразив его ветрянкой… сосредоточенно ставила на нём эти точки – повсюду, в том числе и на члене, который она так смешно переваливала из стороны в сторону… а потом он потребовал, чтобы она и ему дала себя «дорисовать», и хотя у неё – и так уже всей пятнистой – это не нужно было делать, всё зажило – пятнышки были бледно-зелёными, размытыми, и Ксения была как рисунок акварелью… но согласилась, и вот это он запомнил навсегда: кисточка-спичка, что-то белое и худое, руки как спички, и ноги, как руки… и эти зелёные точки, переходящие с тела на тело в калейдоскопе, вращающемся вместе с телефонным диском…

Ну вот как-то так там это всё и крутилось, приводные колёса энтелехии, зелёнка, ветрянка…

– О чём ты думаешь? – спросила Кома, тихонько погладив его по щеке.

– О старом родительском телефоне… Ну, помнишь, такие, с вращающимся диском…

– Почему вдруг?

– Откуда мне знать? Это ж как ветер – крутит флюгер в голове без царя… Да, вот вспомнил старый анекдот, слушай… «Это 33333?» – «Да, а вам кого?» – «Скорую вызовите пожалуйста, у меня палец в дырке застрял!»

– Смешно. Если не задумываться о фрейдистском толковании…

– А зачем? Это же вчерашний день теперь… Скажи лучше, зачем тебе два телевизора в гостиной? Да ещё таких больших…

– Ага, началось! «А зачем тебе бабушка…»

– Да ладно тебе, тоже мне бабушка, – Паша рассмеялся ясным смехом, и Кома тоже улыбнулась – вполне беспечно…

– Глупенький, – сказала она и прислонила к нему голову, – глупенький замечательный мальчик… А у меня вообще всё в двойном числе. Даже попа. Не веришь?

– Ха-ха-ха, – сказал Паша, – ты врёшь, она у тебя одна, просто две части… как у твоего мягкого уголка в передней…

– Тсс… Нет-нет, – Кома приподнялась на локте, взяла его руку и положила к себе на грудь, – вот она, моя вторая передняя…

Она легла на спину, Паша сел на неё сверху, подвинулся повыше, упираясь ногами в кровать… Кома сдвинула руками свои крупные груди, и он, пободав их, подумал, что она хочет, чтобы он там и остался, между ними, и он был не прочь, потому что там тоже у неё всё было… достаточно плотно, но она вдруг их резко раздвинула – как раздвигают ноги…

– По правде говоря, про вторую попу я прочла недавно, – сказала она, – в одном модном романе, там это один из лейтмотивов… но там была одна ошибка.

– Ну и романы же ты читаешь…

– Ну да, любовные романы, что ты хочешь от старой тётки? Впрочем, этот был не совсем мусорный…

– Что же тогда было в других? И какая же в этом могла быть ошибка? – засмеялся Паша. – При таких глубоких прозрениях!

– Там говорилось, что вторая женская попа ведёт в никуда, что она, как там было сказано, «самореферентна»… А это неправда.

Паша вдруг понял, что так он сейчас не хочет… что она же своими устами или, точнее, словами прежде, чем устами, – что она делала, кстати, как раз не так плотно, как ему сейчас хотелось… и до этого пробудила словами другое желание…

И так это всё продолжалось, с бормотанием: «…Ты волшебный… с тобой можно этим заниматься всё время, да? Да, мой мальчик? Круглые сутки, да?..» – приговаривала она, пока не спохватилась: «Давай спать, завтра на работу… И потом… нельзя же тебя всего съедать сразу, мой мальчик…»

Но посреди ночи он проснулся от такого сильного столбняка, что решил овладеть спящей, то есть он нагло разбудил Кому и, коротко спросив согласия, как бы «для порядку», и даже не дождавшись ответа – «молчание знак согласия», снова проник в её «закрома»… При этом он подумал, что наверняка этот акт начался во сне – с кем, теперь уже неизвестно, но вот же – хорошо иметь рядом с собой такую тётку… чтобы так вот закончить начатый во сне акт, для этого, может быть, стоит даже когда-нибудь жениться, наверно, только для этого люди как раз и женятся…

Да, всё более резко двигаясь в Коме, Паша, прежде чем перестать думать совсем, невольно вспомнил, как ему когда-то не дала одна… звезда района, но… так раззадорила при этом, что он… со стоящим органом… добрался до квартиры другой знакомой – пересёк при этом весь микрорайон по диагонали… и вот что за странное чувство было у него тогда, когда он кончил… в другой вершине квадрата – это уже была не ветрянка какая-нибудь, а чуть ли не начало дезинтеграции…