– Это как? Умри, но не отдавай поцелуя без любви… Ну тогда как знаешь, братец. Но я советую всё же подумать. Тем более что Вера – женщина не только с большим аппетитом, но пока что и сама вполне аппетитная, – Лев поднял указательный палец, как будто рассказал очередной свой анекдот – про «О!».

– Она же мне в бабушки годится.

– Ну, это ты, положим, загнул.

– Да она и в молодости была не в моём вкусе!

– А это ты откуда знаешь?

– Да ты ведь сам показывал мне фотки, ваш архив… Нет-нет, – решительно помотал головой Паша, – вы меня, конечно, извините, я понимаю, как я вам надоел…

– Да… не так уж ты нам и надоел, – поморщился Ширин, – своих детей нет, ты видишь, а жилплощади – хоть отбавляй… После нашей московской каморки как-то даже чересчур – пусто, пустынно, как-то безлюдно… Можешь жить пока что сколько хочешь. Мы о твоём будущем беспокоимся, Паша. Взять на нормальную работу без разрешения на неё… Да и без визы – она у тебя давно истекла… Такое может только Вера.

– Она что у вас там – царь и бог? Это что, её собственная фирма, что ли?

– Нет, но…

– Ну так и что она там может решить, если работает «на дядю»?

– Не скажи. Её влияние велико… в том числе и на «дядю». И был уже прецедент, дядя понял, как это классно…

– В каком смысле? – сощурился Паша.

– Да нет, – засмеялся Ширин, – не в том. Выгодно!

– А…

– А ты что подумал? Ну, то есть да, Вера – женщина активная, и шефа она в своё время, может быть, тоже попользовала… но любит она молоденьких: когда-то они были на десять лет младше, а теперь уже в два раза как минимум, время ведь не стоит на месте… И ты, Павел, сейчас как раз подходишь… по всем статьям. Я уж, поверь, знаю её вкусы: ты, Павел, просто стопроцентный вариант! Да после того как ты её трахнешь…

– Нет! Лучше уж я уеду в Москву или вообще… домой.

– А где ж твой дом… – проворчал Ширин, – где ты будешь получать в десять раз меньше за ту же работу и где у тебя вообще не будет никакого будущего, кроме козлов, от которых ты и сбежал… Хочешь, чтобы они тебя там добили?

– Ну, это мы ещё посмотрим. Во всяком случае, с вашей Верой я этого делать не буду, прости.

– Ты что… боишься, что не встанет? Ну и напрасно! Комаровская у нас девка… ещё это… как говорится, в самом соку!

– Вот сам и… свою Комаровскую!

– Мне-то зачем?! Кому нужно на работу устраиваться? – засмеялся Лев. – У меня с Комой прекрасные дружеские отношения, мы и в Москве были соседями, я знаю её с пелёнок. Она мне как сестра! Мы такие закадычные друзья, нам секс не нужен, чтоб доказывать друг другу вновь… Разве что когда мы ещё были в детском садике, хе-хе… Ладно, я же хотел как лучше, ну извини старика, если что не так… И не думай: никто тебя не выставляет за дверь… и тем более – на панель, нет-нет… ты свободный человек, так что вставляй кому и куда сам захочешь, – Лев снова было рассмеялся, но заметив, что Паше не смешно, сказал:

– Всё, забудь тогда этот наш разговор, просто сотри его из памяти и всё… И давай мы с тобой тогда партейку сыграем, а, блиц-блиц?

– Не хочу я, – сердито сказал Паша, – хватит с меня на сегодня твоих комбинаций.

– Фору даю, бля. Ферзя!

– Тем более не хочу, – помотал головой Паша.

– Ну ладно, давай тогда ещё выпьем. За тебя, братец… Ну, вздрогнули.

Через неделю разговор о возможности трудоустройства в «фирму Веры» возобновился, но уже без сомнительных «императивов». Ширин просто сказал, что он поговорил с Комой, и она считает, что попробовать стоит. Ручаться она, разумеется, не может, но какие-то шансы, по её мнению, имеются, потому что для фирмы сейчас важно найти риелтора для стран СНГ, который одновременно и программист: по отдельности две такие должности за нормальную зарплату фирме сейчас не по карману, не те она переживает в данный момент времена… «Короче, цуг-цванг-миттен-дрин-дранг-нах-остен, – тараторил Лев, – в результате чего ты, Паш, можешь очутиться без разрешения на работу и вообще без визы, без знания немецкого… на довольно-таки привлекательном месте, что для людей с визой, что для аборигенов зогар[4]. А как уж они там это всё оформят, их дело, главное, что прецедент был, значит, это находится в пределах искусства возможного… При этом то, что я тебе говорил в прошлый раз… Забудь, считай, что я пошутил.

– То есть ты считаешь, что можно поюзать старушку, не пользуя её при этом?..

– Да, – Лев засмеялся, – только Кома не старушка, и это неблагодарность с твоей стороны, чёрный риелтор!

– Ну, во-первых, никакой я ещё не риелтор и даже не программер, ни чёрный, ни белый… А во-вторых, это так, сорвалось, больше никогда я так не скажу, даже заглазно, моё слово железное… Но вот скажи ты, как я могу быть риелтором, ездить куда-то там в СНГ – без визы? Я же не смогу вернуться!

– Нет-нет, – сказал Лев, – не надо забегать так далеко вперёд, надо разбираться с трудностями по мере их поступления… Это они потом будут решать, ну сделают тебе визу, зелёную карту или что-то типа того… а до тех пор ты будешь работать здесь, не надо забегать… Нет, ну не думаешь же ты в самом деле, что это – многоходовка каких-то сил… анонимных… антииммиграционных сил… чтобы выслать тебя из Германии? Смешно!

– Нет, – сказал Паша и подумал, что если бы Лев не отказался от своих слов о необходимости переспать с соседкой, то он бы именно так и подумал, но только не об «антииммиграционных силах», а… о вполне конкретной разводке с небольшим количеством ходов: соседке – ходока, ходоку – фигу, в придачу к… Впрочем, зачем это нужно Льву, Паша и сам бы не смог ответить, и он тихонько встряхнул головой и сказал:

– Нет. Не думаю.

– Ну, так что скажете, юноша? – Лев потирал руки, и очевидно было, что он уже собрался по этому поводу «накатить» превентивно грамм по сто – сто пятьдесят…

– Прикольно, – сказал Паша, – а вдруг возьмут и… возьмут?

Собеседование проходило на английском.

Несколько раз Паша пользовался присутствием Веры – она переводила слова, которые не переводились у него с ходу…

И в обратном направлении – её шефу тоже не всегда приходили на ум английские слова, и Вера тогда с нескрываемым энтузиазмом переводила с немецкого на русский.

Всё остальное время эта упитанная тётка в крупных роговых очках явно скучала.

Во всяком случае, зевала, не прикрывая рта, как бы подтверждая своё определение, о котором знать не могла, – что Паша занёс её с первого взгляда в категорию «жаб», откуда, впрочем, он её теперь уже вычеркнул за её добрые дела, так сказать, и… так никуда и не вписал: «Ну тётка и тётка… когда улыбается, становится похожа на какого-то еврейского классика, но на какого именно – не вспомню…»

К концу беседы шеф вспомнил Пашиного предшественника и совсем уже было перешёл на свой родной язык, при этом ярость, так и гудевшая в его словах, была бы понятна и без перевода…

Господин Гогенблейхер явно был рад наконец излить накипевшее: «Всё бросил и смылся, подлец… ищи-свищи… ветер в поле…» – со смаком переводила Вера – перекладывала, можно сказать, с больной головы на здоровую…

И когда в конце собеседования Паше сказали, что ответ дадут в течение недели, он понял, что тут нельзя ничего предугадать.

Невозможно.

Верил он, скорее, в худшее, естественно, но все же при этом говорил себе, что, может, ещё не все потеряно, его просто предупредили заранее – как в притче, которую он слышал в младших классах от дурака-учителя, – о цыгане, ударившем ребёнка прежде, чем тот разбил кувшин, потому что «когда разобьёт, будет уже поздно»… Паше тут ещё вспомнилось из последних новостей – о выселении румынских цыган из Франции…

Он подумал, что хорошо, что он не во Франции и не цыган…

Хотя тут же он подумал: а что, собственно, хорошего? Тем мало того, что есть куда и откуда и потом снова – куда, так ещё им подъёмные дают. Правда, какую-то дребедень, копейки, но всё равно, сам факт… тогда как ему… разве что подъёбные.