— Отряд дислоцируется не больше сотни миль отсюда и называется «Двадцать второй год компартии Норвегии», — продолжал Радиес. — Как видите, эта голова имеет солидный возраст и, как я уже убедился, глубокие корни.

— Удар в спину готовят?

— Да. Перехватили их связного, который показал на допросе, что отряд ждёт наступления Красной армии. К несчастью, он покончил с собой в камере. Но замысел ясен… Вы из Тронхейма прилетели? Что там за забастовка вспыхнула? — спросил Радиес, меняя тему разговора.

— Студенты политехникума начали забастовку. Они покинули город и сейчас находятся где-то около шведской границы.

— Они у партизан, уже с винтовками…

В кабинет вошёл дежурный офицер и доложил Тербовену о прибытии двоих американцев, ожидавших рейхскомиссара со вчерашнего дня. Тербовен разрешил пропустить их и добавил:

— Обычно крысы бегут с корабля, который должен погибнуть, а эти — наоборот.

— Должно быть, хорошая примета, — вставил Радиес, подёргивая плечами.

— Смотря для кого, — пробурчал Тербовен, садясь в кресло, и попросил Радиеса оставить его одного.

В кабинет вошли Уайт и Ланге, одинаково одетые в тёмно-синие мешковатые костюмы.

— Просим извинить!… Знаем, вы очень заняты. В приёмной столько офицеров, — начал Уайт. — Я с последней просьбой…

— Слушаю, — сухо ответил Тербовен, откинувшись к спинке кресла.

— В Осло есть старые коммерческие дела моего дряхлого отца. Сейчас удобный случай. Обрадую своего старика.

— Нужна виза на проезд? — спросил Тербовен.

— Да, поеду я и Ланге. Он поможет мне.

Тербовен задумался. Задумался не о том, дать визу или отказать. Он решил извлечь из этой встречи с Уайтом пользу и для себя. Всё-таки их связывало многолетнее, ещё довоенное знакомство. Правда, Тербовен никогда бы не вспомнил об Уайте и не пошёл на восстановление с ним связи, если бы не начал задумываться о своём будущем, которое уже стало вырисовываться в его сознании мрачными развалинами разбитой Германии. То, что Уайт сам дал о себе знать, добиваясь возврата капитала, оказавшегося волей судьбы под властью рейхскомиссара, радовало Тербовена. Как-никак около полумиллиона долларов осталось за Уайтом платежей. Деньги можно вернуть. Тербовен не вспоминал о них несколько лет. Увлёкшись политикой, он давно отбросил коммерческие сделки. Отбросил не потому, что его перестали интересовать прибыли. Напротив, политика помогла ему ворочать не тысячами, а миллионами. Но теперь…

При первой встрече с Уайтом, разрешая ему въезд на Никель, Тербовен из-за честолюбия не ставил больших условий. К тому же тогда помешал разговору вошедший Радиес. Сейчас же, особенно после приказа Гитлера держать сопки до последнего солдата, Тербовен, как никогда остро, задумался о себе. Ведь не собирается же он сложить голову за Норвегию!

Лицо рейхскомиссара, до этого суровое и непроницаемое, преобразилось в добродушно-хитроватое, и Уайт на мгновение почувствовал, что он сидит не перед грозным рейхскомиссаром, а перед прежним компаньоном, опытным маклером Тербовеном.

— Я распоряжусь, — согласился Тербовен, вставая из-за стола. — Немцы умеют ценить старую дружбу.

В ответ Уайт прикрыл глаза, склонил голову.

— Я иду вам навстречу, хотя ваше пребывание здесь противоречит… — Тербовен не договорил и круто повернул разговор. — У нас мало времени, поэтому будем кратки. Итак, вы вывозите оборудование рудников, едете в Осло, хоть к чёрту на рога, меня это не интересует, пропуск дам. Но… у моего дряхлого отца есть старые коммерческие дела в Америке. — Тербовен улыбнулся, не спускал глаз с лица Уайта, стараясь определить, какое впечатление произвёл его намёк.

— Нужна виза на проезд, — отшутился Уайт, не сразу поняв, на что намекает рейхскомиссар.

— Об этом я побеспокоюсь сам. Вы только доставите его с небольшим багажом к себе в Америку. Сейчас удобный случай, обрадую старика, — Тербовен хитро улыбнулся.

Уайт покосился на Ланге, подумал и ответил:

— За добрую услугу я готов отплатить вдвойне. Но как бы мне не сломать на этом шею…

— Если в этой сделке и потеряет кто, то только я, — поспешил убедить Тербовен. — У вашего спутника будет заграничный паспорт.

— Однако…

— Я не узнаю вас, Уайт! В молодости нам с вами приходилось рисковать куда больше.

— Хорошо. Я согласен только ради старой дружбы.

— В таком случае постарайтесь быстрее управиться с делами. Дай бог вам попутного ветра.

Уайт и Ланге откланялись и удалились. Тербовен грузно опустился в кресло.

На совещание прибыли командиры горноегерских дивизий, специальных частей, авиационной дивизии, старшие офицеры артиллерии, флота и один адмирал. Стульев не хватило, принесли из других кабинетов. Когда все уселись и наступила тишина, торопливо вошли опоздавшие — командующий армией генерал Фалькенхорст с начальником штаба. Выбросив перед собой правую руку, они в один голос гаркнули: «Хайль, Гитлер!» Все, кроме Тербовена, их приветствовали стоя.

Совещание длилось недолго. Говорил один Тербовен. Он рассказал о положении на фронтах и особенно подробно остановился на заполярном участке военных действий.

— Таким образом, обстановка изменилась, — сказал в заключение он. — Мы сковываем крупные сухопутные силы и флот противника, которые могут быть использованы против фатерлянда. Мы должны любой ценой держать фронт. С сегодняшнего дня всю ответственность за наш участок фронта фюрер возложил на меня. Он приказал нам стоять здесь до последнего солдата.

— Как же тогда понимать официальное заявление фюрера о выводе войск из Скандинавии? — недоумевая, спросил один из офицеров.

— Однажды доктор Геббельс сказал: «Нужно уметь не говорить правду, даже после того, как вам выбьют зубы». Зачем стыдиться лжи, когда она вызывается стратегической необходимостью?

— А что сказать солдатам? — спросил генерал Кайфер. — Держаться до последнего — значит умереть…

— А разве они вечно жить у вас думают? — резко перебил Тербовен. — Солдатам надо внушить, что, воюя здесь, они дерутся за Великую Германию. А лучше пресекать всякие попытки думать и размышлять. Паникёров, трусов, дезертиров расстреливать без суда перед строем. — Рейхскомиссар повернулся к командующему армией. — Спешите перебросить части… Танковую бригаду оттяните в Норвегию, может оказаться в котле, дороги завалят. С юга Норвегии снимите необходимые части, переведите к Петсамо. Прикажите войскам, отходящим на север Финляндии, уничтожать всё на своём пути. Ежедневно сообщайте данные разведки и о передислокации наших частей. А о начале наступления русских — немедленно, в любое время суток… — Тербовен встал, усталыми глазами медленно скользнул по лицам присутствующих и добавил: — Фюрер не забывает нас. Помните и вы о своём долге.

Совещание окончилось. Кабинет быстро опустел. Около двери остановились Радиес и Тербовен.

— Я разрешил этим коммерсантам, что были у меня перед совещанием, въезд в Осло. Сделайте так, чтобы они быстрее покинули Норвегию, — предложил Тербовен начальнику гестапо и посоветовал: — Только без шума.

На небольшом полуострове устья реки Нидельв, впадающей в широкий, никогда не замерзающий Тронхейм-фиорд, расположен город Тронхейм, — один из крупнейших портов Норвегии.

Уайт поручил Ланге тайно съездить в Тронхейм и попытаться восстановить связи с бывшими руководителями торговой палаты Норвегии. Сам Уайт вылетел в Осло по более важным делам, как выразился он.

Ланге сошёл с самолёта на нидаросском аэродроме, в семи километрах от Тронхейма, нанял первое попавшееся такси и через несколько минут въехал в город. Глядя на празднично одетых норвежцев, неторопливо гуляющих по улицам, Ланге вспомнил, что сегодня воскресный день, и ему вдруг захотелось отбросить все дела и зайти в ресторан, почувствовать себя свободным и отдохнуть.

Ланге запустил руку в левый внутренний карман пиджака, нащупал пачку немецких марок, которые ему дал Уайт, слабо улыбнулся. В правом кармане у него лежали норвежские кроны.