— Исследователи психики и в прошлом стояли на позиции…

— Ты был там, — сказал он с гневом. — Ты слышал голос Брэндона так же ясно, как я. Не отрицай!

— …стояли на позиции, что — что этот феномен можно отчасти объяснить телепатическими способностями медиума…

— Это был голос Брэндона, — сказал Перри. — Говорю тебе, я чувствовал его присутствие! Его. Миссис А. не имеет к этому никакого отношения — ровным счетом никакого. У меня такое ощущение… ощущение, будто я сам мог бы вызвать Брэндона… Я и теперь чувствую его присутствие. Совсем рядом. Он не умер, понимаешь; мертвых нет… существует целая вселенная… людей, которые не умерли… Родители, деды, сестры, братья, все… все… Джарвис, как ты можешь отрицать засвидетельствованное твоими собственными чувствами? Ты же был там со мной нынче вечером, ты не хуже меня знаешь…

— Перри, я не знаю. Да, я слышал голос, но мы слышали голоса и во время других сеансов, не так ли? Голоса бывают всегда. Всегда бывают «духи». Позиция Общества такова: конечно, духи могут быть реальными, но существуют иные гипотезы, которые, пожалуй, с большей вероятностью…

— Иные гипотезы, право, — раздраженно проговорил Перри. — Ты похож на человека, который крепко зажмурился и просто по трусости отказывается открыть глаза. Как кардиналы отказывались смотреть в трубу Галилея! И ты еще мнишь себя ученым мужем, человеком науки… Да что там, мы должны уничтожить все записи, которые успели сделать; они клевещут на мир духов. Слава богу, что мы еще не подшили сообщение о миссис А. Было бы так неудобно требовать его обратно…

— Перри, пожалуйста. Не сердись. Я хочу только тебе напомнить о том, что мы присутствовали на других сеансах, не так ли? — и наблюдали, сколь эмоционально реагируют люди на определенные явления. Судья Т., к примеру. Он был убежден, что говорил со своей женой. Но ты наверняка помнишь, не так ли? — что мы с тобой вовсе не были в этом убеждены… Нам представлялось более вероятным, что посредством экстрасенсорных способностей, которые мы пока не вполне понимаем, миссис А. способна читать мозг своих клиентов, а затем «передавать» во внешнее пространство, в комнату, некие голоса таким образом, что кажется, будто они исходят от других людей… Ты даже говорил, Перри, что она не очень искусный чревовещатель. Ты сказал…

— Какое имеет значение, что я говорил по неведению? — воскликнул он. — Разве недостаточно моего унижения? Того, что перевернулась вся моя жизнь? Неужели ты должен к тому же еще и оскорблять меня — уселся с самодовольным видом и оскорбляешь меня? Полагаю, я мог бы рассчитывать на твое уважение.

Я заверил его в своем уважении. Он в сильном возбуждении ходил по комнате, потирая глаза. Вновь говорил о своем друге Брэндоне Гульде, о своем невежестве, о той важной миссии, какую нам надлежит исполнить, возвестив мужчинам и женщинам об истинном положении вещей. Я пытался с ним говорить, урезонить его, но тщетно. Он почти не слушал меня.

— …должны возвестить всему миру… непреложная истина… Смерти не существует, понимаешь. Никогда не существовало. Это изменит цивилизацию, изменит ход истории. Джарвис! — произнес он, точно пьяный. — Понимаешь? Смерти не существует.

25 марта 1887 г. Кембридж.

Тревожные слухи относ. Перри Мура. Слышал сегодня в университете, что на прошлой неделе один из пациентов доктора Мура (зять декана Баркера) был чрезвычайно оскорблен его поведением во время приема. Поговаривают, будто он был пьян, — по-моему, невероятно. Если кажется, что бедняга возбужден и не в своей тарелке, то не потому, конечно, что пьян.

Жена рассказала еще одну нелепую историю — слышала от своей сестры Мод: впервые за целых десять лет Перри Мур отправился в церковь (епископальный храм св.

Эйдана на Маунт-стрит), сел один, во время проповеди начал бормотать, засмеялся, наконец поднялся и вышел, вызвав немалое возбуждение присутствующих. Говорят, бормотал: «Какое заблуждение! Какое заблуждение!» Опасаюсь за рассудок бедняги.

31 марта 1887 г. Кембридж. 4 час. пополуночи. Бессонная ночь. Видел во сне, что плыву… плыву в океане… как всегда, громадное удовольствие, и вдруг вода делается вязкой… превращается в тину. Омерзительно! Неописуемый ужас. Плыл в океане нагишом, при свете луны, как мне кажется, в состоянии экстаза, счастливый, абсолютно один, когда вода превратилась в тину… Мерзкая, отвратительная тина, чуть тепловатая, засасывает мое тело. Ноги, бедра, торс, руки. Жутко. В ужасе проснулся. Весь в поту — пижама мокра до нитки. Один из самых ужасающих кошмаров, какие мне привиделись за всю мою взрослую жизнь.

Вчера, перед самым обедом, — записка от Перри Мура. Не желал бы я как-нибудь в ближайшее время, скажем в начале апреля, составить ему компанию и посетить миссис А. без исследовательских целей?.. Он теперь в сомнении относительно нравственности наших «исследований» миссис А… или любого другого медиума.

4 апреля 1887 г. Кембридж.

Провел вторую половину дня, с двух до пяти, у Уильяма Джеймса[27] на Ирвинг-стрит, беседовал с профессором Джеймсом о необъяснимом феномене сознания. Как всегда, пышет здоровьем, весьма непочтителен, бесконечно уверен в себе — мне на зависть; весьма напоминает Перри Мура до его обращения. (Необыкновенные глаза — такие проницательные, быстрые, игривые; седеющая борода, изрядно просвечивающая белизною; коротко стриженные седеющие волосы; большой, выпуклый, выразительный лоб; интеллигентная, изящная манера держаться и в то же время резкая, словно он предчувствует или даже надеется на упорное сопротивление своих слушателей. Оба мы нашли убедительными идеи, выдвинутые в «Изменениях личности…» Бине, сколь бы неудобоваримыми ни казались эти идеи с позиций рационализма. Джеймс говорит о странностях устройства человеческой природы, то есть о том, что мы обитаем не только в своем сознательном «я», но и в широком поле психологического опыта (в наиболее чистом виде представленного феноменом памяти, которого никто не может убедительно объяснить), абсолютно неподвластного нам. Мы фактически обычно не осознаем существования этой области сознания.

Значит, мы обитаем в более светлой среде, а вокруг нас простирается бесконечная, объятая мраком область воспоминаний, размышлений, чувствований и бессвязных, нескоординированных мыслей, которые теоретически «принадлежат» нам, но, по-видимому, не являются частью нашего сознательного «я». (Робость не позволила мне спросить профессора Джеймса, не обстоит ли дело все же так, что мы вовсе не владеем этими сторонами личности — что такие феномены принадлежат равно объективному миру и нашему субъективному «я».) Вполне возможно, что существует стихия некоего неопределенного свойства: океаническая, вечносущая и живая, против которой человеческая особь воздвигает временные барьеры в ходе непрерывного процесса своего единичного и обособленного выживания, подобно тому как и сам океан, по видимости, разделяет острова, которые в действительности вовсе не являются островами, а суть зримые части суши, накрепко соединенные под поверхностью воды. Жизнь наша, таким образом, подобна этим островам… Профессор Джеймс и я согласно признали, что все это не более чем вероятность.

Джеймс, конечно, знаком с Перри Муром. Но когда я упомянул, что поведение бедняги становится все эксцентричнее, отказался обсуждать эту тему. (Может статься, знает ситуацию даже лучше меня — у него множество знакомых в Кембридже и Бостоне.) Я несколько раз переводил нашу беседу на возможность естественного опыта «обращения» в системе эволюции собственного «я» личности, вне зависимости от того, как оно расценивается его семьей, коллегами и обществом в целом, и профессор Джеймс как будто согласился со мной, во всяком случае, он не был решительно против. Касательно утверждений спиритуалистов, а также всех евангелических и фанатических религиозных движений, он, разумеется, придерживается позиции здорового скептицизма, хотя и является одновременно ярым противником «рационалистского» взгляда и полагает, что исследования психики, предпринимаемые некоторыми из нас, в конечном счете откроют богатства — обнажив стороны человеческой психики, недоступные для изучения никаким иным образом.