— На цифровик снимала, — не зная зачем, уточнила Нюся.

Из-за стойки высунулась макушка бармена, недолго помаячила, а потом снова исчезла. Владелец макушки возник в проходе. Он неуклюже пересек открытое пространство, передвигаясь гусиным шагом, после чего исчез в подсобке. Все маневры сопровождал сухой треск коленных суставов, словно бармен, скача вприсядку, попутно подсчитывал убытки на деревянных счетах.

— Плакать хочется, только нечем, — тихо призналась Ирина.

Понимая, что подруга попала в переделку, Нюся ободряюще погладила ее по ушибленной руке. Ирину передернуло.

История, из-за которой в городке бушевали страсти, была крайне неприятная. Как и собиралась, Ирина, охваченная погоней за счастьем, не только уехала в Город, но умудрилась-таки с помощью многочисленных знакомых столкнуться лицом к лицу с предметом романтического ночного наваждения. Что привело к самым непредсказуемым последствиям, вызвавшим подлинное ликование в рядах местной скучающей молодежи.

— Я перед походом в этот проклятый клуб целый день делала себе лицо. Шмотки купила. Все сбережения потратила. Стрижка новая — заметила?

Если быть объективной, то Нюся не заметила ничего захватывающего в новом облике Ирины. Разве что сизые круги под глазами и заострившийся нос.

— …и внутрь просочилась. Только ни черта мне это не помогло. Тебе не понять. Каждой ночью он со мной был такой, что любая баба почувствует себя королевой.

— Он же актер, ты не забыла?

Ирина уперто слушала только себя.

— Ну и что. Разве во сне человек может играть?

Ирина так врезала об стол рюмкой, что у той откололась ножка.

— Хрень! Везде одна хрень!

Кастрированная рюмка полетела на пол. Где в порыве гнева была дополнительно изничтожена подошвой туфли. Осколок стекла впился в ногу, и Ирина разулась. Судя по кровавому пятну, хромота ей обеспечена.

— Ненавижу.

— А что дальше было? Ну, вошла…

— Он, когда пришел… — Ирина поморщилась, — не один. Роскошный такой. С двумя телками. Ноги от ушей. А уши силиконовые. Он меня сразу узнал, я ни секунды не сомневаюсь. Уставился своими красивыми глазками, а потом за баб своих двухметровых спрятался, скотина.

Нос Ирины от постоянного шмыганья превратился в самостоятельный шевелящийся организм. Возможно, обладающий собственным интеллектом и склонностью к мокрым багровым оттенкам.

— Нюська. Ты ничего не понимаешь. Сейчас в моде молодость и красота, — трагическим голосом провыла Ирина.

Сногсшибательная новость не произвела должного впечатления на Нюсю.

— Повторяю — молодость и красота. Наша участь — бомжи и сантехники, и то если приданое имеется, а то еще нос воротить станут. Такие как мы никому не нужны. Я — отстой. Ты тоже полный отстой.

Нюся хотела было сообщить, что она себя никаким образом к отстою не причисляет, чем бы он ни был, но решила из деликатности не спорить. Впрочем, в намерения Ирины не входило выслушивание оппонентов. Ее разъяренное лицо, приобрело стойкий клюквенный оттенок такой интенсивности, который вопиет об угрозе инсульта.

— Ир, а Ир? Может, ну ее, богему твою. Мы же совсем из другого теста слеплены. Манерам не обучены, этикетов не знаем. Ты даже есть правильно не умеешь!

— С голоду пока не померла, — сумрачно заметила Ирина.

Оценив ситуацию, Нюся решила подступиться с другого боку.

— Ты, например, как ни стараешься, а все равно из образа не выходишь.

Удивленная Ирина вытаращила воспаленные глаза.

— Вот просмотри как-нибудь свои фотографии за последние пять лет. Ты же даже прически одни и те же носишь. И одежда…

— Что «одежда»?

— Да примерно все в одном и том же стиле.

— И что плохого, что у меня есть стиль?

— Да ничего. Просто ты застряла в нем, как муха в варенье. Согласись, мы простые, обыкновенные, нам в высшее общество лезть не с руки. Они же на тебя как на уборщицу смотреть станут. Мало тебе оскорблений…

— Ха! Да я сама кого хочешь так уем…

— В этом я не сомневаюсь. А если презирать будут? Тихо, вежливо, с улыбочками всякими? Как убогую?

Конечно, Нюся утрировала. Ей и в голову бы не пришло всерьез примерять Ирину к таинственным светским обществам отечественного происхождения. Тем более, что она в них не верила. Нет, не в существование, а в настоящую светскость. Скорее всего, где-то и есть настоящий привилегированный высший свет, где сверкают утонченными врожденными манерами роскошные безупречные дамы. Но не у нас. Такие фрукты произрастают в веками взлелеянных околозамковых садах.

— Лапа моя, оставайся-ка лучше с нами. Сама говоришь — мы на пяток лет старше, чем требуется.

Увещевания пропали зря. Умную Нюсю уже никто не слушал.

— Он со мной такие вещи в постели вытворял. Я уверена — никакой мужчина такое абы какой женщине не делает! Говорил, что я — его единственная женщина в жизни. А как увидел — в штаны наложил. Фигляр… Нет, тут что-то не то, — подпрыгивая, как раненая утка, Ирина босиком пробралась к стойке.

Смельчаков, желающих ее обслужить, поблизости не обнаружилось, тогда она гаркнула голосом охрипшего прапорщика: «Я сама возьму!» Выдернула из ящика литровую бутылку водки, попутно сцапав с подноса очередную рюмку.

Входная дверь приоткрылась, образовав неширокую полосу света. В ней появилась девчачья смышленая мордочка.

— Тетя, дайте автограф! — настойчиво потребовало предприимчивое существо.

Неиспользованная рюмка встретилась с дверью, осыпав порог стеклами. Ирина выругалась и, прихватив граненый стакан, вернулась к столику.

— Ну тетя! Что вам, жалко, что ли?

Стакан не постигла участь рюмок. Ирина, остервенев, металась по помещению до тех пор, пока не разыскала швабру. Окаменевшая от ужаса Нюся вообразила, что сейчас прямо на ее глазах случится смертоубийство назойливой охотницы за росчерками пера. Но броситься на выручку не успела. Оказалось, миссия швабры заключалась вовсе не в фехтовании. Ею просто подперли дверь, заклинив намертво.

Просьбы автографа прекратились. Кафе временно перешло на осадное положение.

— Неужели так и не поговорили? — Нюся впервые видела, как водку пьют, словно воду.

— А как же. Поговорили. Только говорила больше я. Я ему все высказала, козлу этому.

Попытавшись воочию представить себе эту устрашающую картину, Нюся пришла в панический ужас. Она знала — Иркин голос обладал странной особенностью. Если та хотела донести до собеседника важную по ее мнению идею, то сначала говорила громко, потом — еще громче, пока не переходила на давящий уши крик. «Горлодерка», — комментировал полковник Иркин голосовой принцип убеждения.

Кроме шумовой атаки надвигающегося стада танков Ира знала такое количество невероятных отвратительных ругательств, которые обогатили бы лексикон самого отпетого уголовника. И, похоже, большинство из них были недавно озвучены в каком-то таинственном престижном клубе.

— Этот мозгляк поначалу пытался удрать, а потом, ты только представь, хвать меня за ручку — и в укромный уголок. Мол, «ах, какая неожиданная встреча! Давай поговорим без свидетелей». Ты думаешь, я его умолять стала? Ха! Держи карман шире! Я ему напомнила, как мы кувыркались. Я ему все высказала! Всю правду! И про «люблю», и про обещания… И — сумочкой его, сумочкой…

Следующая порция водки покинула стакан.

— А что потом было? — вздрогнув вместе с Ириной, полюбопытствовала Нюся.

— А потом, когда народ нас разнимать начал, он вызвал охранников. Крутой он. Ха! С бабами воевать он крутой. «Охрана! Супермена забивают!» Умереть не встать! И еще, — произнесла Ирина почти шепотом, — они все надо мной смеялись.

Как утешить человека в таком неприкрытом, страшном горе, Нюсе было неведомо. Ей самой не довелось попадать в такие переделки. Впрочем, в этом она была не одинока. Но в одном Нюся была абсолютно уверена — Ирина рассказывает не все. Воспоминания грязными штрихами толкутся в ее голове, смешиваясь в поганую мазню. Удивительно, что она чудом сумела не свихнуться окончательно и добраться домой, не угодив в первую попавшуюся психушку.