— Ошень, ошень рада, — на японский манер ответил испуганный Педрило. Одно успокаивало, что о его прахе никто не вспоминает и не пробует по этому поводу острить.

Отловленный экстремал с фотоаппаратом продолжал улыбаться, кланяться и в душе проклинать тот день, когда поддался на уговоры и согласился побыть в своем профессиональном качестве пару дней в горах.

Впрочем, воспоминания о полученном гонораре и большой безработице в среде фотографов быстро вернули его на грешную землю. Хотя земля здесь не при чем это люди, беспорядочно и плотно населяющие её, они грешные… А земля? С ней все в порядке.

У заросших и веселых солдатиков он попросил, чтобы его отпустили ему через три часа надо передавать отснятый материал. Смотрел выжидательно. Хотя первые сдавливающие мозг душные приступы страха уже прошли, но он продолжал вести себя очень настороженно. Мало ли что?

Что с ним делать?

Попросили пару килограмм соли. У него не было.

Сигарет для Коли и Кондрата, также не было.

Добывать пищу еще для одного прожорливого рта, накладно. В его планы, кстати, также не входило оставаться с ними.

— Иди мил человек и не поминай нас лихом, — ласково прорычал Алексей. — Командованию войсками передавай от нас пламенный бронебойный привет.

На прощание в качестве компенсации за нанесенные душевные травмы и волнения Степан предложил фотографу, чтобы он уже не прятался от них, а поснимал своей аппаратурой в открытую. Тот радостно согласился.

Нащелкав про запас пару пленок, он отправился в сторону противоположную той, откуда прибыли диверсанты. Перед этим Педрило удивился, отчего это перестали работать камеры. Тем более что он об их существовании вообще ничего не знал. Даже краем уха не слыхивал.

Не хотелось оставлять обжитое место. Ну, а что прикажете делать? Складывалось полное впечатление, что о них забыли. А место? Место прекрасное. Только толку от этого — абсолютный пшик.

Скоро насекомые в башке заведутся или лобковые вши начнут нестерпимым зудом отвлекать солдата от несения службы и строгого следования требованиям Устава. В войсках это считается непорядком и антисанитарным разложением отдельной боевой единицы.

Решили больше не ждать. Посмотрели по карте. Особых Гималаев, Сахар и Нью-Йорков на пути не предвиделось.

Присели перед дальней дорогой. Требовалось выпить на посошок, но ничего под рукой не оказалось. Тогда спели песню "про мороз" не забыли вспомнить и про то, что "у меня жена, ой, красавица". Пели все, не подкачал никто. Вместе со всеми до самого конца песню исполнил и до этого молчащий найденыш. К удивлению хриплых баритонов он обладал приятным тенором и пел довольно артистично, манерно запрокидывая голову и правильно выводя ноты.

После вокального прощания, посчитав себя свободными от каких бы то ни было обязательств перед природой и присягой, группа непокорных пассионариев организованно двинулась в обратный путь.

Надо сказать, что десять дней назад на безответственной и быстрой винтокрылой птице до места высадки добрались очень даже легко. Двадцать минут и ты на месте. Сверху под крылом вертолета, наблюдалась сплошное и зеленое море тайги.

Зато назад пёхом переть, это уже было серьезное познание самого себя и скрытых там же внутренних резервов. Не раскисая и не раскалывая коллектив единомышленников на составляющие части недовольных, каждому пришлось уговаривать больше себя, чем других о том, что пешая прогулка это есть хорошо. Но уж и мачеткой пришлось помахать от души, до кровавых мозолей. Они эти тяжелые железяки от слишком частого употребления даже перегревались наподобие известных пулеметов Максим.

Эти размахивания и паузы необходимые для остывания металла, очень сдерживали скорость движения. Желание отряда ее увеличить объяснялось еще и настоятельной необходимостью оторваться от преследующего облака кровососущих оводов и слепней. Впрочем, не так даже и преследующей, просто зайдя в это облако, они из него почти целый день и не выходили.

На вторые сутки прогулки, "идущие вместе" сами себя узнавали с трудом и то больше по характерным признакам.

Молчаливый солдатик, превратившийся в невысокого подростка с узкими щелочками вместо глаз, это Кондрат. В старое время он умел играть на губной гармошке, сейчас же огромным кровоточащим ртом он даже пил с трудом.

Хрипящий амбал с носком на лице вместо москитной сетки больше смахивал на Гусарова. Хотя с его кулачищами — мог смахивать на кого угодно.

Громко ругающий и матерящий во весь голос все подряд, включая: дорогу, себя, джунгли, ЮНЕСКО, армейскую жизнь, москитов, отцов-командиров, гигиенические прокладки Red bull и много еще всяческой всячины — в этом распухшем военнослужащем можно было с трудом, но узнать Степана… или Алексея… Но если постараться… узнать можно было обязательно.

Паренек, которого кровососущая дрянь облетала стороной и которого вели на веревке, чтобы попусту не бегал по лесу и не тревожил не для него установленные растяжки, так как гоняться за ним не было никаких сил, это был тот самый избалованный певец тяжело пострадавший от встречи с живой природой.

А Колюню Рысака, без причины узнавать не следовало. Как только он видел, что на него смотрят, тут же начинал томно стонать и вспоминать свою пропащую жизнь, привлекая этими разгоряченными звуками самых разнообразных самцов окружающей фауны озабоченных поисками самки.

Через двое суток грязные, злые, уставшие, по правде сказать, и голодные сверх всякой меры, они наконец-то выбрались на заставу или передовой армейский блокпост в небольшом горном селении Сентай-Юрт.

Дойти-то, они дошли, но ни горячей воды, ни ароматного чая с хлебом-солью там им не дали. Их вообще никто не встретил. От такого приема на пыльной горной дороге ничего хорошего в памяти не остается. Только горькая досада, чувство невосполнимой скорби и праведного негодования. И все.

Вместо горячей воды, хлеба и зрелищ, вместо большого количества разнообразного и надоедливого отдыха изумленному взору пришельцев предстали еще дымящиеся руины казарм, хозяйственных построек и хмурая неприветливость местного населения.

Дело подходило к лобовому столкновению с аборигенами. Само-собой, разумеется, возникала проблема как можно дороже продать свою жизнь.

Не хотелось быть убитым просто так. Только потому, что ты вместе с остальными измучен и не можешь дать достойный отпор распоясавшимся сельским бандитам. Это в планы отряда не входило. Патронов за время движения осталось пять штук. А играть в рукопашный бой с человеком вооруженным Калашом попросту глупо.

Для того чтобы спасти свою драгоценную шкуру и под ней не менее дорогое мясо пришлось сдаться в плен.

Не скрипя зубами и не делая над собой особых усилий, Алексей на правах старшего, дал команду сложить оружие. Почему-то никто из чумазых воинов себя и окруживших его врагов последней гранатой не подорвал.

Ах, да… Гранат-то не было. А если бы были, то тогда точно подорвал бы…

В момент завершения гонки разоружения врагу отдали ружья, мачете и потрепанные ботинки. Взамен попросили напиться. Напились вволю. Пока пили, местное население увлеченно на литературно выверенном матерном языке решало отправить "грязных и вонючих русских" в переработку или сесть живыми. (Не правда ли, что-то очень похожее на шутку с фотографом Педрило.) После не дав возможности оправиться от выпитого, их отвели в какое-то тесное помещение, зимой там содержали скот, бросили на земляной пол свежескошенного сена и они почти счастливые завалились в этой хижине спать и дожидаться решения своей дальнейшей судьбы.