Когда было выпито достаточно и все тосты произнесены. Сидели молча. Шестерки сварили чифирь после пары глотков которого, ощущение было такое, как будто водки и не пили.

В отдельном закутке, где жил Данила, стояла персональная печка. Любил он перед сном посмотреть на огонь и подумать о своем хозяйстве.

Именно у себя он, как радушный хозяин и принимал новоиспеченного законника. Со смыслом позвал к себе. Дескать, пей, ешь, угощайся, чем хата богата, но не забывай кто в доме хозяин.

В коморке у Данилы, имелась качественная аппаратура для прослушивания и просмотра CD-дисков. Чтобы обидно не было, такой же Hi-Fi стоял в кабинете у начальника колонии.

Дровишки в печке особенно радостно хрустят и потрескивают, когда за окошком вьюжит. Из мощных динамиков лился томный голос Фреди Меркури, прекрасно дополняемый всем мощным, слаженным многоголосием группы "Куин".

Когда же зазвучала одна из самых красивых композиций "Богемская рапсодия" все присутствующие, разве что глаза не закатывали от получаемого наслаждения от этой, в самом деле, божественной музыки. Получившийся, этакий пасторальный пейзаж, было достаточно трогательно наблюдать со стороны. Расписанные татуировками тела, достаточно жесткие позы и выражения лиц, а поди ты, размякли. На лицах начали проступать человеческие слабости и пристрастия. Нет, нежностью это назвать было нельзя, но издали, очень похоже.

В такие минуты хорошо помолчать. При чем помолчать всем, включая и неофита буквально только что принятого в высшее воровское сообщество — Колю Рысака. Но то ли он об этом не знал, то ли у него от музыки мозги размякли, неизвестно. Спроси сегодня у него, кто тебя дурака, вечно за язык тянет и зачем ты нарушил созданное в уголовном коллективе благодушие и благолепие? Он на такой вопрос не ответит. Потому что, сколько башкой не крути, сколько не жестикулируй, ответа попросту нет и быть не может. Зато есть дурь и невыдержанность.

Вначале рассказа о житье-бытье Рысака за колючей проволокой поступило предложение избрать его кандидатом для создания в дальнейшем светлого образа положительного героя с определенным оттенком святости. Поразмыслив немного, поступила встречная идея. Снять первоначальное предложение, как идеологически вредное и не отражающее существа дела.

А все оттого, что если другие наслаждаются, то и ты бестолочь наслаждайся, когда звучит красивая мелодия и вдруг раздается разомлевший голос Рысака.

— Нештяк он выводит свои ноты, эко закручивает, как аппетитно, — отпивая обжигающий чифирь и передовая кружку по кругу, ни к кому конкретно не обращаясь, разомлевшим голосом произнес Рысак. — Жалко только, что пидором был.

Тихо-тихо стало в коморке. Как потом рассказывал Микроб самарский вор-карманник, приглашенный к почетному столу, он почувствовал своего рода озноб. По спине поползло что-то страшное, наверное, именно так дает знать о своем приближении злая тетка с косой по имени Смерть.

Обвинить присутствующих в трусости было никак нельзя. Тем более, нельзя было обвинить их и в том, что кому-то из них мог понравиться пидор. Кем бы он ни был художником, поэтом, музыкантом, но извини, в тюремной иерархии эта была группа самых презираемых и за людей, не считающихся заключенных. Из данного племени назад дороги не было. Если же кто-нибудь из этого племенного сословия пытался при очередной отсидки, даже через долгие десятки лет скрыть это. Расправа с рискнувшим запомоить, осквернить и испачкать других была страшная, а смерть ожидала — лютая.

После слов Рысака получалось, что все кто слушал песни пидарюги, морально измазались и тем самым сами стали запомоенными. И создал такую ситуацию не петух обтруханный, а сам пахан тот, кто должен следить за чистотой идеи и незапятнанностью своего образа.

С другой стороны, интересные рамсы получались. Когда на зоне твердо и однозначно был единый смотрящий, то есть Данила, тот же Рысак музыку слушал и не залупался с возмущениями, а хвалил Квинов, как и все. Теперь, когда по статусу он сам может стать смотрящим, он вспомнил, что Фреди Меркури представитель петушиного рода-племени. Как-то уж больно ко времени, появились эти "воспоминания и размышления". Если ты раньше об этом знал, почему молчал? Вопрос серьезный, требующий глубоких размышлений.

Один Микроб только и простонал, не сдержался: "Эх ты! Такой кайф в парашу спустил".

Данила взял в руки повисшую в воздухе кружку с чифирем. Поднял глаза от проигрывателя и нехорошо, очень нехорошо посмотрел на Рысака.

Тому бы сказать, что никто не обязан знать, чем еще кроме музыки занимаются музыканты, но не сказал.

Может, не так прост этот Рысак? Возможно, это звенья тщательно рассчитанной и хорошо спланированной комбинации? Кто их, вечно "сидящих на льдине" знает?

— Ты, за слова, готов отвечать? — ощерив хищный рот, тихо спросил Данила.

И хотя музыка продолжала звучать, вопрос услышали все. Не услышать этот хриплый посвист было невозможно. Казалось, свет от тусклых лампочек качнулся, пропала резкость и исчезла яркость. По стенам пробежала нервная, зыбкая рябь, такую можно наблюдать на воде, перед грозой.

Засуетился Рысак, проявил излишнюю торопливость в услужливом ответе. Ему бы выдержать паузу, выяснить причину, по которой хотя и равный ему, но выдвигает претензии, на которые он совсем не обязан отвечать.

Необходимо было потянуть время и перевести все в шутку. Но не смог, слишком долго, для него была козырной фигура Данилы. Не мог он так просто отмахнуться.

Не смог или не захотел? Дальнейшие события, будем надеяться, разъяснят нам это.

— Бля, буду. Мамой клянусь. Сам в какой-то газете читал… или журнале… или в телевизоре… — заелозил он севшим голосом, на сразу ставшим неустойчивом стуле.

В качестве искренности своих слов приложил руку к сердцу. И только после сказанного до него наконец-то дошло, что он отчитывается перед таким же, как и сам и что самое неприятное в данной ситуации ведет себя неподобающим образом в присутствии посторонних.

Авторитет зарабатывается тяжело и долго, а потерять его можно легко и практически мгновенно. То есть то, что приобретается долгими и напряженными годами усилий по его завоеванию, теряется за несколько бездарных минут.

— Микроб, убери эту парашу с глаз долой, — проворчал Данила.

Он не торопясь, поднялся со своего глубокого кресла, повел плечами, потянулся и шагом триумфатора одержавшего очередную победу над врагом, прошелся по комнате.

После услужливой суеты Рысака, он чувствовал себя победителем и настоящим хозяином зоны. Рысак конкурентом быть не мог. Слишком уж хлипким оказался на поверку.

Данила опять обратился в сторону Микроба.

— Давай, запускай что-нибудь другое. Но смотри, чтобы все было по понятиям.

Для всех присутствующих, неприятная пауза закончилась. По крайней мере, в это хотелось верить. Приглашенные отпраздновать торжественный день, с нескрываемым сожалением смотрели на Колюню.

Даже по тому, как он втянул голову в плечи, превратившись из героя уголовного эпоса в яичницу-болтунью из протухших яиц, в неудачника, который в очередной раз сдал себе шестерки и после этого вдобавок наступившего на грабли, по всему этому было видно сегодня — не его день.

Мгновения радости превратились в часы стыда и позора. Так вляпаться? Ужас!

Пока Микроб заводил новую музыку, Данила снисходительно посмотрел на притихшего Рысака.

— Так, что ли, — спросил он, когда зазвучала другая мелодия. И с явной угрозой, взяв со стола нож, поигрывая им в своих крепких пальцах, добавил. — Ну, смотри Рысак. Сразу говори, если певун окажется пидарком. Ты у нас образованный в этом направлении.