В этот период времени возглавлял КГБ генерал армии Федорчук, отличавшийся суровым нравом. Это был первый за время его руководства случай бегства, и Федорчук дал команду разобраться и наказать виновных. Занималось проверкой инспекторское управление КГБ. Вина Перфильева была установлена, и Перфильеву был объявлен строгий выговор. Понимая, что над его карьерой нависла угроза, Перфильев с удвоенной силой ринулся в «шахматные баталии». Необходимо было, как он полагал, доказать свою состоятельность на должности руководителя отдела и свою непримиримость к тем, кто является противником существующего в СССР строя.
Местом проведения межзонального шахматного турнира была определена гостиница «Спорт», построенная перед Московской олимпиадой. Своим фасадом она выходила на Ленинский проспект и не имела ограждений по периметру. Это обстоятельство не на шутку испугало Перфильева, и он сумел добиться переноса турнира в гостиницу «Дом туриста», расположенную неподалеку и огражденную высоким забором.
Напуганный недавним наказанием, Перфильев ввел небывалые меры безопасности. Всегда открытые для всех желающих шахматные мероприятия были впервые превращены в закрытый турнир, посетить который могли лишь счастливые обладатели пригласительных билетов, раздаваемых партийными организациями по месту работы и в Центральном шахматном клубе. Любителям шахмат из других городов СССР турнир был недоступен. Кроме того, охрану здания гостиницы по периметру и внутри нее осуществляли несколько десятков военнослужащих ОМОНа — отдельного милицейского отряда особого назначения. Внутри турнира несли постоянное дежурство офицеры госбезопасности УКГБ по Москве и Московской области и Пятого управления КГБ.
Меры по ограничению допуска на шахматный турнир преследовали основной целью не допустить демонстраций протеста со стороны Гулько. В первый день начала турнира Перфильев направил к месту его проведения заместителя начальника 3-го отделения подполковника Давниса, который должен был руководить совместными действиями КГБ, внутренних войск МВД и милиции, обеспечивающих общественный порядок на подступах к гостинице, по ее периметру и непосредственно в зале. Высокий, плотного сложения, с крупной практически лысой головой, Давние обходил гостиницу по внешнему периметру, проверяя, надлежащим ли образом организована ее охрана, когда его взору предстала живописная картина. На противоположной стороне проспекта никем не удерживаемые злодеи — Гулько и его жена — развернули плакат с надписью, сделанной крупными буквами: «Отпустите нас в Израиль».
Это было ЧП, так как стало понятно, что многочисленные меры предосторожности, придуманные в параноидальном страхе проштрафившимся Перфильевым, не сработали. Перенос турнира из одной гостиницы в другую, отсутствие свободного доступа на турнир, задействование сотен сотрудников КГБ, подразделений внутренних дел и милиции — все оказалось напрасно. Гулько с Ахшарумовой стояли с плакатом, и сделать с ними было ничего нельзя.
На глазах у Давниса толпа людей, осаждающая вход на территорию гостиницы, явно обратила внимание на протестантов с плакатом. Ситуация выходила из-под контроля. Времени на отдачу каких-либо указаний не было. В ярости, совершавший ежедневно многокилометровые пробежки Давние в несколько прыжков пересек проспект и мгновенно в клочья изорвал злополучный плакат. Сдав нарушителей порядка — Гулько и его жену — милиции, Давние победителем вернулся в расположение 11-го отдела Пятого управления КГБ, прихватив с собой в качестве трофея разорванный плакат. Остатки плаката были приобщены к делу Гулько.
Пробраться незамеченным к месту проведения шахматного турнира Гулько помогли некоторые особенности в режиме работы службы наружного наблюдения КГБ. Как правило, «наружка» заканчивала работу в полночь. Лишь в редких случаях наружное наблюдение велось круглосуточно. Для круглосуточного наблюдения необходимо было вдвое больше людей, так как несшим службу в ночное время необходим был отдых. Подобным образом обстояло дело и со службой слухового контроля, которая ночью в автоматическом режиме все записывала, а расшифровку проводила в рабочие часы на неделе. По всей вероятности, Гулько покинули свою квартиру рано утром, и их уход никем не был замечен.
Разбираться с задержанными был отправлен старший оперуполномоченный майор Пищенко. От Перфильева он получил указание обязательно выяснить, где находится второй плакат, заготовленный Гулько. Информация о наличии второго плаката «Отпустите нас в Израиль!» поступила к этому времени от службы слухового контроля. Перфильев справедливо опасался, что после того, как задержанные будут выпущены из отделения милиции, они со вторым плакатом вновь направятся к месту проведения турнира для продолжения акции протеста. Однако второй плакат не был обнаружен (Гулько рассказывать о местонахождении второго плаката отказались, пытать их не стали).
Когда на следующий день Перфильев пригласил в свой кабинет двух старших оперативных уполномоченных майоров — В. В. Мартынова и В. К. Попова — он выглядел явно встревоженным. К этому времени уже была получена информация о том, что Гулько и его жена планируют повторить вчерашнюю акцию протеста перед Домом Туриста, где проходит шахматный турнир, перед большим скоплением зрителей и западных журналистов, и что, вооружившись вторым плакатом, супруги Гулько уже двигаются в направлении Дома Туриста. Мартынову и Попову в этой связи приказывалось любыми мерами физического воздействия не допустить Гулько к месту проведения соревнований. Однако рукоприкладством перед камерами иностранных журналистов майорам заниматься не хотелось. Попов предложил Перфильеву выдать ему письменные инструкции и предписания, как именно задерживать Гулько с Ахшарамовой. «Умный слишком. Оба свободны», — ответил Перфильев и нашел другое решение.
У Перфильева с Поповым был конфликт. В преддверии летней Олимпиады в Москве в 1980 году состоялись зимние Олимпийские игры в Лейк-Плэсид (США). Как обычно, на соревнования в составе советской спортивной делегации выезжала оперативная группа КГБ, возглавляемая заместителем начальника 11-го отдела Пятого управления подполковником Перфильевым. По возвращении, в соответствии с внутренними приказами КГБ, руководителем опергруппы был составлен подробный отчет о командировке. В нем Перфильев красочно описывал, как он боролся с вражескими спецслужбами во время пребывания на Олимпиаде.
В его многостраничном отчете не нашел отражение факт, который был ему известен. По возвращении в Москву агент майора Попова Близнюк (Львов), находившийся на Олимпиаде в качестве спецкорреспондента, представил агентурное сообщение, в котором доносил, что в последний день соревнований сотрудники газеты «Советский спорт» Рыжков и Коршунов провели несколько часов в комнате пресс-центра соревнований, которая была выделена для редакции радиостанции «Голос Америки». В этой же комнате находился бывший сотрудник редакции газеты «Советский спорт» Рубин, выехавший из СССР несколько лет назад на постоянное место жительства в Израиль и проживающий в США. Рубин активно сотрудничал с радиостанцией «Голос Америки», рассказывая о теневых сторонах жизни советских спортсменов. По этой причине Рубин разрабатывался 11-м отделом Пятого управления КГБ.
Агентурное сообщение Близнюка в срочном порядке было доложено Перфильеву, так как факт контактов советских журналистов с сотрудниками радиостанции «Голос Америки» должен был быть отражен в отчете оперативной группы. Перфильев расписался на агентурном сообщении и вернул его Попову. Естественно, в отчете Перфильева руководству КГБ об Олимпиаде сведения Львова отражения не нашли, поскольку факт контакта советских журналистов с эмигрантом Рубиным автоматически считался бы упущением Перфильева. Но подпись Перфильева на донесении агента Попова осталась. Кроме того, в соответствии с практикой, существовавшей в КГБ, на других экземплярах агентурного сообщения агента Львова майором Поповым были сделаны отметки о том, что донесение передано Перфильеву.
