– Иван, ты нас все пацанами называешь, а самому-то лет сколько?
– Двадцать семь. Но из них два – каждый год за три, понятно? Уже возраст!
Мне было значительно легче. После чая и консервов стало почти хорошо. Удивительно, но после шока аппетит разыгрался ни на шутку.
– Ложись-ка спать, я твои три часа контроля на себя беру, – сказал Иван.
Еще неделю мы охраняли дорогу.
Женщину афганцы унесли и похоронили, пастухи больше к нам не приближались. По шоссе время от времени проходили колонны машин и боевой техники на большой скорости. Прямо под нашим расположением ржавело несколько остовов сгоревших машин и БТР – результаты засад мятежников.
На седьмые сутки в полночь получили задачу сниматься с позиции, создав заставу из десяти человек с тяжелым оружием и минометом. Остаться выпало Грошикову и Голубеву с расчетом АГС, пулеметом ПК и минометом. Выход к кишлаку остальной части роты – на три часа ночи.
Кавун собрал офицеров.
– Мужики, у нас всего двадцать восемь человек, оставляем вам восемь бойцов. Со всех уходящих снять лишний груз, весь сухпай и фляги с водой оставить тут. Выложить побольше гранат, запас патронов, «мухи». Берем минимум боеприпасов, в разумных пределах, конечно, каждый выгружает от всего имущества половину. Уходим как можно тише и быстрее. На окраину кишлака придет броня к четырем утра. Если что случится, нужно будет продержаться минут тридцать-сорок. Час на сборы, и всем тихо спускаться на КП роты, заставу оставим тут, на моей точке. Растяжки, Серега, расставьте по всему периметру, сколько вам сидеть здесь – не знаю.
В три попрощались с заставой, Серега проводил меня напутствием:
– Ну, после моего неудачного выстрела жить будешь долго. Ха-ха.
Двинулись. Быстрее, быстрее. Охранение – метрах в пятидесяти, затем – остальные. Идем тихо, почти беззвучно, мешки и вещи с вечера уложили хорошо, чтоб не стучали и не гремели.
На окраине кишлака прозвучал одиночный выстрел, пуля с визгом отрикошетила от асфальта и улетела в темноту. Затем раздалась очередь. Поверх голов залегших на обочине бойцов роты просвистели пули, и донесся гортанный крик.
Капитан по цепочке свистящим шепотом передал:
– Не стрелять, в бой не ввязываться, тихо!
– Не стрелять… Не стрелять…
– Не стрелять… – прошептала как один вся цепочка.
– Кто их знает, сколько тут «духов», а может, это «царандой»? Обойдемся без перестрелки, – прошептал Иван.
Мы, как призраки, стелясь по земле, уползали на окраину кишлака. Сколько «духов» может оказаться поблизости? Вступать в бой нельзя. Рота отползала все дальше и дальше.
На шоссе послышался шум приближающейся техники. Техника подходила все ближе и ближе. Наконец из темноты из-за поворота вырвались яркие огни фар, БМП затормозили возле нас, пушки повернули к жилищам. Мы загрузились за пару минут по машинам, которые мгновенно развернулись и умчались. Как будто нас здесь и не было.
* * *
Наших бойцов заменили десантниками через неделю. Больше с этой стороны эрэсами город не обстреливали.
Пока мы прикрывали дорогу, третья рота, прочесывая местность, нарвалась на банду и потеряла убитыми двух солдат. Отходивших человек десять «духов» прямой наводкой накрыли танкисты.
А нам повезло: мы были как на курорте. Мелещенко остался жив и шел ко мне навстречу, широко раскрыв объятия. На нем была дурацкая панама, в которой он походил на пасечника. (Кличка Микола-пасечник надолго закрепилась за ним.)
– Никифор, шо было, шо было! Пока вы там тащились, мы воевали!
Проходящий мимо Кавун заржал, услышав возбужденный рассказ насмерть перепуганного Мелещенко.
– Вояка! Штаны сухие? Все в порядке?
– Насмехаешься! А бой был такий ужасный, вот я, попав в историю! Думал в Кабуле будэ спокойно…
Мы с Иваном вместе рассмеялись над его грустной физиономией. Не повезло человеку.
Дивизия уходила. Суета закончилась, колонна за колонной мы выдвигались на дорогу. Батальон разбросали ротами для охраны тылов. Жарища стояла невообразимая. Пыль, поднятая техникой, окутывала нас, как одеяло, обволакивала, забивалась в глаза, нос, рот.
Афганские солдаты, бредущие мимо нас, в восторге глядели на начальника штаба батальона, майора Подорожника, величественно восседавшего на броне. Его усы топорщились в разные стороны и были каждый с банан средних размеров.
Проходивший мимо усатый афганский офицер остолбенел. Замер как вкопанный, затем что-то забормотал, округлив глаза, и поднял вверх одобрительно оттопыренный большой палец. Солдаты-афганцы окружили БМП и приветственно махали майору. Василий Иванович значительно и важно подкрутил усы и изрек:
– Бача! Вот когда такие же отрастишь, воевать хорошо научишься. Переводчик, переведи!
Сержант-таджик перевел, наши союзники одобрительно заулыбались.
– Карашо, командир, – произнес восхищенно афганец и, помахав рукой, пошел дальше.
Гордый начальник штаба оглядел неподвижную технику нашей роты и дал команду начать движение. Лязгая и скрипя железом, техника ползла по грунтовке к Кабулу. Добравшись до асфальта, колонна двинулась быстрей и веселей. Снаряды расстреляны, продукты съедены, топливо истрачено – ехать легко.
Я с интересом разглядывал местность. В этой дикой, богом забытой стране мне предстояло выживать два года, если повезет. Небольшие обработанные поля вокруг глиняных домов и всюду глиняные дувалы (заборы), огораживающие плохо ухоженные сады. Виноградники вокруг кишлаков. Время от времени мы проезжали мимо разбитых домов с провалившимися крышами, разрушенными дувалами, а вдоль дороги валялись сгоревшие КамАЗы, ГАЗы, ЗИЛы, БТРы, что наводило на грустные мысли. Сколько жизней оборвалось и с той, и с другой стороны?..
* * *
К вечеру, когда техника стояла в парке, оружие сдали в оружейку. Помылись в контейнере, изображавшем душевую. Меня позвал старшина Гога Веронян:
– Никифор, зайди, ждем тебя.
В каптерке сидел ротный, на столе стояла бутылка коньяка «Арарат», немного закуски.
– Давай по сто граммов выпьем за успешное возвращение. Ты в рубашке родился. Ротный сказал: Грошиков чуть не застрелил тебя. Дурак чокнутый. Мудак – что с него возьмешь.
– Старшина, я, сам знаешь, после гепатита, печень надо беречь, наливай граммов пятьдесят, а Нику – полную рюмку.
Старшина плеснул в стеклянный стакан армянской «огненной воды».
– За боевое крещение и чтоб так было каждый раз, оставайся живым! – изрек тост Иван.
Старшина налил нам по второй, сам вторую пить не стал.
– Теперь за замену! – и Ваня хряпнул по второй. Старшина быстро налил чуть-чуть и тоже выпил. Я засмеялся:
– Что, до замены немного?
– До февраля, а в худшем случае – до апреля.
– Сглазить боишься? Ротный усмехнулся:
– Да что с ним в каптерке будет? Разве что матрасами завалит.
Прапорщик начал горячиться и быстро трещать, захлебываясь от возмущения.
– Ванья! Я что, никогда не ходил с вами? Я ходил, а кто из старшин ходит? Никто. Работы сколько! Имущество все никак не списать. После капитана Беды столько осталось хвостов еще, а тебе ведь роту сдавать.
– Да, ладно, не верещи, главное, чтоб у меня с заменой проблем не было. Без тебя как-нибудь обойдемся. Хотя и трудно мне с вами. Взводные все новые, замполит только пришел, техник – «стакан», а зам – «контуженый». А до замены ты, Ники, должен меня оберегать. Дома дочка и жена ждут. Хорошо бы каждый раз так спокойно обходилось.
Джалалабадская операция
Целую неделю проводились занятия по натаскиванию молодых солдат, подготовка их к боевым действиям. Механики и наводчики-операторы готовили БМП: заряжали боекомплект, проверяли и ремонтировали ходовую часть и движки.
Как-то утром командир полка срочно собрал всех офицеров.
– Товарищи офицеры, послезавтра – выход в Джелалабад. Полк там еще не был, район новый для нас, задачи будут известны только завтра, сегодня получить карты и готовиться к выходу. Начальникам служб – обеспечить всем необходимым, пополнить боезапас, продукты получить на трое суток, составить списки убывающих и подать в штаб.
