— Пропустите его, — раздался голос навигатора из настенного вокса.

Заглушая ее слова, дверь рывками поползла в сторону, скрипя на древних и проржавевших без смазки петлях.

Рувен шагнул внутрь, отпихнув в сторону самых медлительных слуг.

— Привет, навигатор, — сказал он. Дружелюбие в его голосе было настолько фальшивым, что скулы сводило. — Мне нужен твой отсек.

Октавия собирала волосы в свой обычный хвост на затылке. Взгляда мага девушка избегала.

— Он весь в твоем распоряжении.

Из угла донеслось рычание. Обернувшись, Рувен осознал, что темный объект в углу — это не куча ветоши. Из-под тряпок таращилось безглазое лицо и торчал ствол дробовика.

— Пожалуйста, прихвати с собой своего мутанта, — хмыкнул маг.

— Так я и сделаю.

Октавия вышла из комнаты, не сказав больше ни слова. Пес послушно потрусил следом, не сводя слепых глаз с Рувена.

Когда они убрались, Повелитель Ночи обошел навигаторский трон. Он обратил внимание на одеяло, наброшенное на психочувствительную металлическую раму. Заинтересовавшись, Рувен опустился на колени и прикоснулся щекой к железному подлокотнику. Холодно — обжигающе холодно для смертного, но вряд ли смертельно. Маг снова встал. Его отвращение крепло.

Эта женщина была ленивым, слабоумным созданием, и без нее дела пойдут только лучше. Если просто прикончить ее, это лишь рассердит Пророка, но есть и другие способы отыскать достойную замену. У Рувена никогда не было трудностей с тем, чтобы вести корабли через варп. Маг способен достичь напряжением воли того же, что удается навигаторам за счет счастливой комбинации генов. Зачем ему прозревать варп, если он может просто прорезать сквозь него дорогу?

Трон, предназначенный для низших существ, был слишком мал для него. Не важно. Главное — это стены. Больше нигде на «Завете» нет таких толстых перегородок, отделяющих отсек от соседних помещений. Боевой корабль не назовешь спокойным местечком, но в покоях навигатора царила настолько абсолютная тишина, насколько это было возможно.

Рувен уселся на пол, отпихнув в сторону очередную кучу мусора, оставленную навигатором. По палубе раскатились скомканные страницы пергамента, исчерканные незаконченными записями бортового журнала.

Закрыв глаза, маг зашептал слова на безымянном наречии. Не успев произнести и двух-трех слогов, он ощутил во рту привкус крови. После нескольких предложений оба его сердца заболели. Колдовские огни обвили подрагивающие от напряжения пальцы. Струйки призрачного электрического свечения червями поползли по керамитовому доспеху.

Боль, ртутью бегущая по венам, заставила его улыбнуться. Прошло очень много месяцев с того момента, когда он в последний раз мог творить заклинания.

Машинный дух корабля почувствовал попытку вторжения и отреагировал со змеиной недоверчивостью, свившись в плотные кольца. Рувен не обращал на него внимания. Ему не нужна была покорность или сотрудничество искусственной души судна. Он мог протащить этот корабль по Морю Душ, невзирая на то, что за тварь засела в бьющемся сердце «Завета». Сомнения коснулись его разума цепкими пальцами, но он отмахнулся от них с тем же презрением, с каким обращался с навигатором. Сомневаться — значит умереть. Власть над эфирным миром требовала прежде всего сосредоточенности.

Корабль содрогнулся. Внезапно мага швырнуло назад. Он снова видел лишь замусоренную комнатушку у себя перед глазами.

Рувен задыхался. Воздух с хрипом вырывался из легких. Сердца отчаянно колотились. Вероятно, после месяцев в кандалах он ослабел куда больше, чем предполагал. Признаться в этом, пускай только себе самому, было неприятно.

Рувен сфокусировался для второй попытки — и перед ним предстал горящий зал, на который смотрели глаза другого воина.

В его руке корчился Странствующий Десантник. Массивная клешня оторвала Десантника от пола и подняла в воздух. Керамит заскрежетал, а затем треснул, расколотый пляшущими под когтями молниями. Со скрипучим смехом Гурон отшвырнул воина в сторону, не глядя, как его жертва соскользнула вниз по каменной стене. За мертвым бойцом протянулся кровавый след. Надпись на его наплечнике, выгравированная декоративным шрифтом высокого готика, гласила: «Терес».

И все же он невольно восхищался ими. Эта предсказуемость делала солдат Императора уязвимыми и одновременно доказывала их упорство. Сейчас, когда половина его терминаторов маршировала к хранилищам геносемени, а другая половина осаждала реклюзиам ордена, и без того скудному гарнизону Вилама пришлось разделиться на две части. Реклюзиам был сердцем и душой ордена. В центральной часовне, где веками заседали старейшины Странствующих Десантников, под защитой стазисного поля покоились их драгоценнейшие реликвии. В генных хранилищах в криогенных контейнерах были собраны запасы геносемени, скопившиеся за тысячелетие.

Одна цель воплощала прошлое ордена, вторая — его будущее.

Сержанты, разрываемые на части этим противоречием, делали выбор и вели свои отряды на защиту того или иного святилища, в то время как крепость-монастырь содрогалась под ударами десантных капсул Красных Корсаров. На пустошах за стенами монастыря войска тирана поливали стены артиллерийским огнем, пробивая в древнем камне бреши, чтобы впустить внутрь новые орды захватчиков.

Хотя залы Вилама покраснели от крови, самый яростный бой разгорелся вокруг элитных отрядов Корсаров. Терминаторские эскадроны смерти забаррикадировались внутри захваченных ими объектов и не желали отступать. Под ногами у них взрывались осколочные гранаты, но гиганты их просто не замечали. Любое живое существо в цветах противника, осмелившееся ступить на каменные плиты, превращалось в кровавое пятно на священном полу. Огонь терминаторов способен был порвать в лоскуты танковую броню.

Гурон плоскостью топора смел в сторону упавшего на колени раба. Ребра юнца превратились в кашу, и, отлетев в угол, смертный испустил дух. Мерное биение аугметированных сердец тирана служило приятным контрапунктом к перекличке массо-реактивных снарядов.

Реклюзиам Вилама был строгим, содержавшимся в образцовом порядке святилищем. Реликвии красовались на мраморных постаментах. Гурон задержался, чтобы осмотреть пожелтевший от времени свиток, подвешенный в антигравитационном поле. На ветхом папирусе перечислялись имена воинов Первой роты, много веков назад погибших в Бадабской войне.

В стальных зубах Гурона сверкнули отражения горящих знамен на стенах. С аккуратностью, граничащей с благоговением, он развернул руку ладонью к манускрипту. Из огнемета вырвался сгусток жидкого пламени. Папирус исчез в огне. Его обугленные края медленно уплыли вверх с потоком дымного воздуха.

Скоро ему достанутся многовековые запасы геносемени. Пусть Повелители Ночи бегут, если им так хочется. Они хорошо выполнили свою бесславную миссию, так что Вознесенный будет прощен за прошлые прегрешения.

Неподалеку раздался крик. Гурон обернулся, занося топор.

Геральдический доспех Странствующего Десантника уже был охвачен огнем. Воин, подняв похищенную реликвию над головой, мчался вперед. Гурон перехватил рукоять боевого молота с почти смехотворной легкостью, избежав смертельного удара.

— Крадешь реликвии собственных героев? — усмехнулся он в наличник горящего воина. — Ты позоришь свой орден.

Сервомоторы в коленном суставе Гурона взвыли, когда он пнул противника в живот. Десантник, громыхая, рухнул на закопченный пол.

— Твое братство на грани смерти, а ты напоследок решил его обесчестить?

Десантник попытался встать. Упрямый до последнего, он взмахнул кинжалом, метя в наголенник Гурона. Тиран коротко взглянул на нагрудник воина. Там, поверх имперского орла, было вырезано имя: «Морфод».

— Довольно.

Гурон сжал громовой молот в силовой перчатке с такой же легкостью, с какой обычный человек держал бы тонкий прутик. Не активируя ни молот, ни перчатку и полагаясь лишь на собственную силу, тиран ударил Десантника по затылочной части шлема. По залу прокатился колокольный звон.