— Многое изменилось с тех пор, как мы в последний раз посещали эти края, — прорычал Вознесенный своей команде.

Это признание оказалось для него болезненным, как, впрочем, и для всех них.

— Мы преломили свои последние копья… чтобы захватить безжизненный остов.

Но в этой бездне горечи и разочарования еще тлели угольки надежды. В базах данных разграбленной цитадели Повелители Ночи постоянно натыкались на одно и то же слово. Ганг.Связующее звено между Странствующими Десантниками и Механикус Марса в этом секторе, опорный пункт, расположенный в глубоком космосе и снабжавший сырьем оружейные мастерские ордена. Странствующие Десантники, в своей горделивой броне цвета снега и морской волны, поддерживали порядок в субсекторе, неустанно истребляя пиратов — как людей, так и ксеносов. Защищая интересы Механикус, они заслужили благосклонность Марса. И благодаря этому союзу получили солидную долю в производстве боеприпасов и техники. Симбиоз, основанный на общих интересах.

Воина это восхищало.

Самым важным было определить местоположение мира-фабрики, но это пока никому не удалось. Ответ, скрытый в строках невероятно сложного кода, ускользал от преследователей.

От нескольких пленников, захваченных в опустевшем монастыре, практически ничего не удалось добиться. Смертные служители, лоботомированные сервиторы, рабы ордена… никто из них не знал небесных координат Ганга. Те немногие имперские Астартес, что защищали этот никчемный мирок, пали под огнем болтеров и ударами клинков их братьев-отступников. Они предпочли доблестную смерть плену и скверне.

Лишь единственный из защитников все еще дышал. Воин притащил раненого противника на пепельно-серую равнину и содрал с него кожу под светом закатного солнца.

Даже сейчас Десантник еще был жив, хотя оставалось ему немного. Он рассказал все, что было нужно Восьмому легиону.

Ганг.Этот налет обещал куда более солидную поживу.

С орбиты солнце системы Вектина выглядело огромным оранжево-красным шаром, шаром цвета огня и невероятной мощи. С поверхности третьей планеты оно казалось плачущим оком, затянутым дымом. Воин смотрел на тусклое светило до тех пор, пока оно не опустилось за разрушенную крепость.

В воксе сквозь треск помех прорезался голос. Голос обращался к нему:

— Ловец Душ.

— Перестань называть меня так.

— Извини. Узас пожирает геносемя Десантника.

— Что, Десантник уже умер?

— Не совсем. Но если ты хочешь казнить его сам, тебе лучше поторопиться. Узас тут разошелся…

Воин покачал головой, хотя никто этого не увидел. Повелитель Ночи знал, почему брат позвал его: именно этот Десантник повредил его шлем, почти в упор выстрелив из болтера во время штурма и изувечив лицевую часть. Месть, пусть и незначительная, была заманчива.

— Мы получили от него все, что требовалось, — ответил воин. — Надо без промедления возвращаться на корабль.

— Как скажешь, брат.

Воин наблюдал за тем, как звезды открывают глаза — едва видные сквозь плотный облачный покров бледные огоньки. Ганг был там, а с ним и возможность вновь вздохнуть полной грудью.

Часть первая

СОРВАВШИЕСЯ С ЦЕПИ

I

ОТЗВУКИ

Она шла по переплетающимся коридорам корабля, окруженная молчанием.

Это было даже не отсутствие звука — нет, скорее, невидимое присутствие, призраком скользящее по черным стальным переходам. Прошло три дня с тех пор, как на «Завете крови» в последний раз включали двигатели. Сейчас крейсер тенью крался сквозь пространство. Холод сковал его палубы, а двигатели были еще холодней. На своем шепчущем наречии они называли это «охотой». Корабль дрейфовал в пустоте, беззвучно подбираясь ближе к добыче, невидимый и неслышимый. Охота.

Октавия называла это ожиданием— самым утомительным занятием для навигатора. Корпус все еще потрескивал: раскаленная сталь медленно остывала и сжималась, но с палуб смертных не доносилось почти ни звука. Людей осталось так мало…

Один из служителей увязался за девушкой, когда та покинула свой отсек. Хилое, сутулое, закутанное в мантию существо, чуть ли не наполовину состоящее из дешевых бионических протезов.

— Госпожа, — шептал он вновь и вновь. — Госпожа, госпожа. Да. Госпожа. Я следую за госпожой.

Похоже, говорить громче, чем шепотом, служитель не мог.

Октавия старалась привыкнуть к тому, что не стоит обращать внимание на докучливых созданий. Этот казался одним из самых уродливых представителей той своры аугметированных мужчин и женщин, что порывались служить ей. Ростом он едва доходил до плеча девушке, а глаза его были зашиты грубыми толстыми нитками. Модифицированные части тела служителя скрипели, скрежетали, тикали и клацали, пока тот ковылял рядом с ней подпрыгивающей походкой горбуна. «Госпожа. Служить госпоже. Защищать госпожу. Да. Делать все это».

Подняв безглазое лицо, непрошеный спутник вгляделся в нее теми органами восприятия, о которых навигатор предпочитала не знать. Странным образом в позе его читалась надежда. Видимо, уродец ожидал похвалы за то, что тащится рядом с ней, временами натыкаясь на стены.

— Заткнись, — сказала навигатор.

Прозвучало это довольно вежливо, учитывая обстоятельства.

— Да, — согласился горбун. — Да, госпожа. Молчать для госпожи. Да. Уже молчу.

Что ж, попытаться стоило.

— Пожалуйста, отправляйся обратно в мои покои, — сказала она и даже выдавила приветливую улыбку. — Я скоро вернусь.

— Нет, госпожа. Должен следовать за госпожой.

В ответ навигатор фыркнула самым неизысканным образом, продолжая греметь ботинками по палубе. Когда спутники вступили в зал со стенами из зеркальной стали, рядом с ними зашагали их отражения. Октавия не удержалась и кинула взгляд в зеркало, хотя знала, что увиденное ей не понравится.

Нечесаные черные патлы выбивались из конского хвоста на затылке. Кожа, давно не видевшая солнца, казалась нездоровой и бледной. На подбородке виднелся уже успевший побледнеть синяк, происхождения которого навигатор не помнила. Рваная одежда, покрытая пятнами машинного масла и грязи с палуб, была сшита из грубой ткани и выкрашена в фиолетово-синий цвет полуночного неба Терры. Если бы одежда выглядела аккуратней, она была бы похожа на униформу. Одеяние касты рабов корабля, нестиранное и разношенное, мешком висело на изящной фигурке Октавии.

— Красота как на картинке, — бросила она своему потрепанному отражению.

— Благодарю, госпожа.

— Я не о тебе.

Горбун пару секунду размышлял над ее словами и выдохнул:

— Ох.

Приглушенный плач, донесшийся издалека, заставил их замолчать. Человеческий плач: беспомощный, без малейшей тени злобы. Плач маленькой девочки. Звук разнесся по коридору, причудливо дробясь и отражаясь от металлических стен.

Октавия почувствовала, как по коже бегут мурашки. Она всмотрелась в темноту туннеля, изо всех сил напрягая глаза. Тусклый свет ручной лампы почти не рассеивал мрак. Луч фонаря метнулся влево и вправо, едва разогнав тьму. Взгляд Октавии наткнулся на голые железные стены, теряющиеся в сумраке длинного коридора. Больше ничего.

— Только не надо снова, — прошептала девушка, прежде чем произнести робкое приветствие.

Никакого ответа.

— Привет? — снова попробовала она.

Плач девочки смолк и растаял вдали, и теперь туннель заполняло лишь эхо ее собственного голоса.

— Привет, госпожа.

— Заткнись, ты!

— Слушаюсь, госпожа.

Девушка шумно сглотнула. На корабле не осталось детей. Уже не осталось. Октавия потянулась к ручному воксу и почти нажала на руну активации. Но какой смысл? Септимуса не было на борту. Он отсутствовал почти два месяца, бросив ее в одиночестве.