1:8 Все дела... — Или: «Все речи…».

1:13 ...сердцем... — Евр. либб­ú («сердце мое») зачастую выступает в библейских текстах как аналог местоимения «я». (Точно так же и нафш­ú — «душа моя» — может  означать и «жизнь моя», и просто «я».) Однако именно для книги Проповедника отождествить «сердце» с человеческим «я» было бы облегченным переводом. Здесь «сердце» — лишь часть психики или даже нечто отличное от психики; с ним можно поговорить (1:16). Такое «сердце» не имеет ничего общего с современной антитезой: сердце как средоточие эмоций и разум как рацио. Это «сердце» — как раз то, чем приобретаются и где хранятся разум и мудрость (1:16). «Сердцем» можно придерживаться мудрости, в то время как тело и чувственная сфера психики предаются «неразумию», т.е. наслаждениям (2:3). С другой стороны, и «сердце» может веселиться (2:10).

1:14 ...погоня за ветром. — Или: «страдания духа».

2:8 ...много наложниц. — Евр. Шиддá вэшиддóт — едва ли не самое темное место во всей книге. Шиддóт могут быть также переведены как «сундуки» (с сокровищами) или «музыкальные инструменты».

3:11 ...вечность... — В оригинале стоит олáм, что может означать «век, вечность» или «мир, вселенная». Изначальным было временнóе значение; именно оно характерно для книг еврейской Библии. В новозаветном греческом еврейское понятие олам отражается как словом кóсмос («мир»), так и словом эóн («век»).

5:5 Т.е. обет дан по ошибке.

6:4 ...дуновеньем... — В оригинале — хэвэл.

8:8 ...ветер... — Или: «дыхание».

9:10 Шеóл — Нижний мир, обитель мертвых. Сюда попадают и праведники и грешники. Бытие душ в Шеоле призрачно: то ли они есть, то ли их нет (судя по этому стиху, скорее — нет). Перевод «преисподняя» совершенно неприемлем, поскольку преисподняя — это ад, место, где мучатся грешные души, а в Шеоле ничего подобного не происходит. Лучше, по-видимому, не изобретать описательные конструкции типа «царство теней», а оставить это слово без перевода.

11:5 Не знаешь ты путей ветра, не знаешь, откуда кости в животе у беременной... — И в этом случае руах предпочтительнее перевести как «ветер»: о путях («кругах») ветра уже говорилось в (1:6), да и в предыдущем стихе (11:4) руах — явно ветер. Но всё же возможен и другой перевод: «Не знаешь ты, как приходит дыхание (дух?) в тело («в кости») зародыша».

1

Сказал Экклезиаст: всё — суета сует!

Всё временно, всё смертно в человеке.

От всех трудов под солнцем проку нет,

И лишь Земля незыблема вовеки.

Проходит род — и вновь приходит род,

Круговращенью следуя в природе.

Закатом заменяется восход,

Глядишь: и снова солнце на восходе!

И ветер, обошедший все края,

То налетавший с севера, то с юга,

На круги возвращается своя.

Нет выхода из замкнутого круга.

В моря впадают реки, но полней

Вовек моря от этого не станут.

И реки, не наполнивши морей,

К истокам возвращаться не устанут.

Несовершенен всякий пересказ:

Он сокровенный смысл вещей нарушит.

Смотреть вовеки не устанет глаз,

Вовеки слушать не устанут уши.

Что было прежде — то и будет впредь,

А то, что было, — человек забудет.

Покуда существует эта твердь,

Вовек под солнцем нового не будет.

Мне говорят: «Смотри, Экклезиаст:

Вот — новое!» Но то, что нынче ново,

В веках минувших тыщу раз до нас

Уже случалось — и случится снова.

Нет памяти о прошлом. Суждено

Всему, что было, полное забвенье.

И точно так же будет лишено

Воспоминаний ваше поколенье.

Мне выпало в Израиле царить.

Я дал зарок: познать людские страсти.

Всё взвесить. Слов пустых не говорить.

Задача — тяжелее царской власти.

Всё чередой прошло передо мной —

Блеск, нищета, величие, разруха...

И вот вам вывод мудрости земной:

Всё — суета сует, томленье духа!

Прямым вовек не станет путь планет.

Число светил доступно звездочету,

Но то, чего на этом свете нет,

Не поддается никакому счету.

И я сказал себе: ты стал велик

Благодаря познаньям обретенным.

Ты больше всех изведал и постиг,

И сердце твое стало умудренным.

Ты предал сердце мудрости — и та

Насытила его до опьяненья.

Но понял ты: и это — суета,

И это — духа твоего томленье!

Под тяжестью познанья плечи горбь.

У мудрости великой — вкус печали.

Кто множит знанья — умножает скорбь.

Зерно ее заложено в начале.

2

Сказал я сердцу: испытай себя

Не горестью, а участью благою,

Живи беспечно, душу веселя!

И это оказалось суетою.

О смехе я сказал: дурацкий смех!

О радости сказал я: что в ней проку?

Вино избрал я для своих утех

И жил, не торопясь избрать до сроку

Ни мудрости, ни глупости, пока

Не станет окончательно понятно:

Чья доля в жизни более приятна,

Чья участь — мудреца иль дурака?

Предпринял я великие труды.

Неисчислимы все мои свершенья:

Дворцы построил, насадил сады

И выкопал пруды для орошенья,

Взрастил лозу и тучные стада,

Из близлежащих областей и дальних

Танцоров и певцов собрал сюда

И множество орудий музыкальных,

Слуг, домочадцев, злата, серебра,

Каменьев — и в ларцах, и на одежде.

И больше было у меня добра,

Чем у других владык, бывавших прежде.

И не было таких земных утех,

Чтоб я сполна не насладился ими.

Умножил я богатства больше всех,

Царивших до меня в Ершалаиме.

Ни в чем я не отказывал глазам

И сердца не стеснял необходимым.

Но вот взглянул на всё, что сделал сам:

Всё оказалось суетой и дымом!

И в результате этого всего

Сравнил я мудрость и неразуменье,

Ум и безумье — ибо у кого

Есть больше матерьяла для сравненья?

И понял я, что мудрый пред глупцом

Имеет преимущество такое,

Как зрячий превосходство над слепцом

Или как яркий свет — над темнотою.

Но также понял, что один конец

И дураков и мудрых ожидает.

Зачем же зря старается мудрец

И урожай познанья пожинает?

И это — суета! Забудут всех —

Глупцов и мудрых. Смерть не выбирает.

И добродетель высшая, и грех

Неисправимый — равно умирает.

И вот тогда вознелюбил я жизнь

И все свои труды на этом свете.

Ни за одну опору не держись:

Всё это — суета, и дым, и ветер!

Возненавидел я плоды труда.

Зачем всё это восхвалять и славить,

Когда всё это временно, когда

Придется всё наследнику оставить?

Кто знает: будет он дурак или мудрец?

Тем и другим положено рождаться.

Но всем, над чем всю жизнь его отец

Трудился, — будет он распоряжаться.

И я отрекся от трудов своих

И сердцем своим суетным озлился:

Вся жизнь в трудах, всю душу вложишь в них,

И всё отдать тому, кто не трудился?

Что остается? Жалкая юдоль:

Труд бесконечный, скорбь и беспокойство,