Саша достал газетные лоскутки и, передавая их Христо Юрьевичу, сказал:

— От Краева. И еще он поручил узнать все, что касается братишки Ивана Глыбы. Вы можете о нем рассказать?

Только мгновение назад на губах грека была улыбка, и вот уже нет ее, снова в глазах тревога, боль. И Саша понял: с Ленькой дела плохи, и Христо Юрьевич все знает.

Да, Христо Юрьевич все знал о Леньке. В гестапо был свой человек, и, хотя он ничем не мог помочь мальчишке, сведения у него были полные и он передавал их Христо Юрьевичу.

Что же случилось с Ленькой после того, как его схватили в тот день на берегу?

Моренц, когда Штиммер привел к нему мальчика, так обрадовался, точно раскрыл целую подпольную организацию. Два дня Леньку угощали конфетами и все спрашивали: где шхуна, где Иван Глыба.

Конфеты Ленька ел без всякого стеснения, а на вопросы отвечал совершенно естественно:

— Где Иван? Откуда ж мне знать... Ушел на шхуне в море, да так и нету.

На третий день Леньку выпустили и послали за ним человека, чтобы проследить, куда мальчишка пойдет. Но Ленька долго плутал по городу и к вечеру пошел к своему заколоченному дому, где уже давно никто не жил. Умостившись в сарае на соломе, он приготовился уснуть, но его снова схватили...

На этот раз Моренц решил выжать из Леньки нужные ему сведения другими путями. Привязав мальчика тонкими кожаными ремнями к столу, он сам принялся за экзекуцию. Через четверть часа Ленька потерял сознание, а когда очнулся и Моренц спросил у него, где его мать, мальчик простонал:

— Ушла в деревню за хлебом, да так и нету...

— А где шхуна? Где Иван, брат твой?

— Где шхуна? Ушла в море, да так и нету... И Иван на шхуне...

Моренц выходил из себя. Он, конечно, не был уверен, что этот мальчишка знает, где сейчас находится шхуна, но в том, что его мать, как и другие родственники рыбаков со шхуны, живет здесь, в городе, гестаповец не сомневался. Он смотрел на Леньку, на его выпирающие из-под изодранной кожи кости, на хрупкое, почта безжизненное тело и свирепо кричал Штиммеру по телефону:

— На кой черт вы притащили мне этот мешок с костями? Мальчишке осталось три дня жить, а вы подсунули его мне и думаете, что отделались. Я еще возьмусь за вас, Штиммер!

После этого Леньку ежедневно били два раза: утром и вечером. Рот у Леньки распух, и он не мог уже разговаривать.

Пожилой немецкий солдат, разносивший по камерам вонючую похлебку, украдкой вытирал мокрые от слез глаза: у него далеко в Саксонии тоже был вот такой же мальчуган, маленький Курт, о котором так тосковало отцовское сердце. Не дай господь, чтобы с Куртом случилось что-нибудь подобное! Разве Курт смог бы вынести такое?! Солдат крестился и уходил прочь от камеры, чтобы не слушать Ленькиных стонов.

А Леньке казалось иногда, что он уже умер. Или если не умер теперь, то умрет завтра. Как у него болело все тело! Стоило во сне случайно пошевельнуться — тысячи иголок впивались в тело. Ленька вскрикивал, протягивал в темноту руки, звал:

— Мама!

Но ему только казалось, что он зовет мать. Из его рта вырывалось бессвязное мычание.

— Чего ты, Ленька? — участливо спрашивали его.

Но Ленька уже молчал. И теперь лишь по прерывистому дыханию, похожему на всхлипывания, можно было догадаться, что в этом маленьком растерзанном теле еще теплится жизнь...

А на другой день мальчишку снова тащили к Моренцу, снова истязали, и он то терял сознание, то опять приходил в себя и механически повторял:

— Где шхуна? Не знаю, где шхуна... Ушла в море, да так и нету... Ивана тоже нету, на шхуне Иван...

Повторял даже тогда, когда у него не спрашивали...

— Что они решили сделать с мальчишкой, — говорил Христо Юрьевич, — не знаю. Боюсь, что не выдержит он. Освободить Леньку нет сейчас никакой возможности. Подкупить охрану мы даже не пытаемся: там стоят на часах такие головорезы, что...

Христо Юрьевич в отчаянии махнул рукой и замолчал. Саша спросил:

— Как же об этом рассказывать дяде Ивану?

— Всего говорить не надо. Скажешь, что не отпускают Леньку, а больше, мол, ничего неизвестно.

— А больше ничего не известно, — задумчиво повторил Саша.

Саша с трудом увидел шлюпку, которая плавала метрах в тридцати от берега, нашел два голыша и бросил их один за другим в море. Вскоре шлюпка причалила к берегу. Саша молча вскочил на корму, взял кормовое весло и уже собирался оттолкнуться, когда Иван Глыба сказал:

— Погоди. Сперва расскажешь о Леньке.

— Там расскажу, на шхуне, — ответил Саша. — Нам ведь уходить пора, дядя Иван.

— Успеем. Все узнал? Я о Леньке спрашиваю.

— Все узнал, — ответил Саша. Потом, будто спохватившись, что сказал слишком много, добавил: — А что узнавать-то? Не отпускают Леньку, а больше ничего не известно. Так Христо Юрьевич сказал.

— Христо Юрьевич? — удивился рыбак. — Где ты его видел?

Саша рассказал, как он сам был удивлен, когда на явочной квартире встретил Юриного отца.

— Он-то и велел передать вам, дядя Иван, что о Леньке сведений почти никаких нет...

Иван вылез из шлюпки, подтянул ее к берегу, шепотом приказал:

— Вылезай и ты... Вот так... Сядем, парень, поговорим. Ну?..

— Так я же сказал уже, дядя Иван...

Иван положил свою руку на Сашино плечо, твердо проговорил:

— Хоть до утра будем сидеть, понял? Лучше давай сразу. Что они сделали с братушкой?

И сколько не пытался Саша убедить рыбака, что ему ничего не известно, Глыба упрямо на это отвечал:

— Зря время теряешь, парень...

Он сердцем чувствовал: многое, очень многое знает Саша.

И Саша решил рассказать все, что сам узнал от Христо Юрьевича.

Иван Глыба как сел в начале рассказа, сложив руки на коленях, так и сидел не двигаясь. Саша уже закончил рассказ, а рыбак еще долго сидел в той же позе и молчал.

Потом поднялся с песка, подождал, когда поднимется Саша, и сказал:

— Ну что ж, друг, давай прощаться. Не судьба мне, видишь, плавать с вами...

Саша оторопел:

— О чем вы, дядя Иван? Зачем нам прощаться?

— Скажешь там, что пошел, мол, Иван Глыба в гестапо, сам пошел, чтобы брательника своего выручить.

Саша судорожно уцепился за руку рыбака, горячо зашептал:

— Что вы, дядя Иван!.. Убьют вас, замучают... Они ведь и Леньку схватили только для того...

— Знаю, парень, зачем они Леньку схватили. Я им нужен, а не Ленька. Приду я — Леньку они выкинут. Он им ни к чему...

Саша не знал, что еще можно сказать. «Лучше бы я ничего не рассказывал ему о Леньке! — в смятении думал юноша. — Лучше бы я соврал что-нибудь...

Вдруг он притянул к себе рыбака и, в темноте заглядывая ему в глаза, горячо зашептал:

— А приказ, дядя Иван?! Приказ комиссара — со шхуны вам не уходить?

Да, такой приказ был. И Глыба ни на минуту не забывал о нем. Но Ленька... Как можно бросить в беде Леньку?!

— Садись в шлюпку, Саша! — твердо сказал Иван. — Передай Андрею Ляшко, чтоб поднял сейчас все паруса. А когда будете входить в бухту, оставьте грот и кливер. Ну, бывай, друг. Добрых вам ветров.

...Давно уже шлюпка скрылась в ночной мгле, давно, наверно, и шхуна со всеми поднятыми парусами неслась к бухте Светлой, а Иван Глыба все стоял и стоял на берегу. Он снял фуражку, подставил ветру волосы, закурил и судорожно несколько раз подряд затянулся едким дымом. Огонек цигарки ярко вспыхивал, но Глыба и не пытался его прикрывать.

Потом он увидел на востоке едва заметную полоску рассвета. Море сразу посветлело, ожило. Иван чутким своим ухом услышал, как оно глубоко вздохнуло: утренняя волна вышла на берег, будто здороваясь со своим старым другом, рыбаком Иваном Глыбой. Иван грустно улыбнулся, сказал:

— Да-а...

И крупно зашагал к городу, далеко выбрасывая вперед деревянную ногу.

— Иван!

Глыба продолжал быстро идти, не оборачиваясь.

— Иван! Подожди!