Шкипер не отвечал. Стоя у борта, он к чему-то прислушивался.

— Слышите? — наконец спросил он.

Со стороны берега доносились приглушенные звуки моторов: вышли катера.

— Судя по звуку, идут прямо сюда — сказал Шорохов.

Все иллюминаторы еще раньше плотно завесили черным, и в темноте шхуну можно было увидеть только с близкого расстояния.

С каждой минутой стук моторов удалялся, а взлетающие в порту ракеты напоминали теперь рассыпающиеся искорки костров. И вдруг в полутора-двух милях впереди шхуны вспыхнул прожектор, и, захлебываясь, застучал пулемет.

— Лево на борт! — закричал Шорохов, и в ту же секунду, описав крутую дугу, шхуна легла на левый борт.

Немцы успели окружить шхуну, выслав катера не в одном направлении, а веером. Однако пулемет бил наугад. Прожектор, ничего не нащупав, погас. Смолк и пулемет. А потом все началось снова: и слепящий свет прожектора, и злобный стук пулемета.

— Весело! — сказал Глыба стоявшему рядом Шорохову. — Что ж, будем до рассвета тут прохлаждаться? Они возьмут нас, как голеньких птенцов... А по мне — драться, так драться.

Шкипер молчал. Он стоял у рубки и пристально вглядывался в темноту.

Шхуна шла прямо на катер. Веера трассирующих пуль тонули в море, как падающие с неба звезды. В перерыве между пулеметными очередями было слышно тарахтенье мотора справа: катер, оставшийся, позади, снова шел на поиски шхуны.

Саша и Нина с оружием наготове расположились на носу, по обеим сторонам бушприта. Рядом с Ниной у борта — Роман Безручко и еще один партизан. Двое других с гранатами в руках стояли около Шорохова, недалеко от рубки.

Внезапно Шорохов тихо, но внятно произнес:

— Внимание! С левого борта!

Пулеметная очередь заглушила его слова. Шхуну, казалось, расстреливают в упор. Нина придвинулась поближе к Саше, и юноша почувствовал, как вздрагивает ее плечо. Совсем рядом, не более, чем в двадцати метрах от шхуны, показался силуэт катера.

— Огонь! — закричал Шорохов.

Почти не целясь, Роман Безручко и его друг, а за ними Саша Аджаров и Нина, открыли огонь по немцам. Партизаны швырнули гранаты, и пулемет на катере смолк. Шорохов, не не переставая, стрелял из пистолета, кричал, не различая своего голоса в грохоте боя:

— Огонь!.. Огонь!..

С катера тоже неслись автоматные очереди. Шкипер услышал как рядом с ним вскрикнул партизан. Он повернулся к нему, но тот, схватившись за грудь, рухнул на палубу. Его товарищ снова швырнул гранату в катер.

Почти зацепив за катер левым бортом, шхуна пронеслась мимо немцев и через несколько минут скрылась под покровом ночи. Желая сбить немцев с толку, Шорохов развернул ее вправо, потом снова-влево, наконец, выстрелы и тарахтение моторов остались далеко за кормой. Только тогда Шорохов негромко сказал Ивану:

— Я ранен, Иван. Плохо мне...

В два часа ночи лейтенанта Штиммера вызвали к коменданту города полковнику фон Зиммеру. Это был пожилой, пятидесяти с лишним лет офицер с приятным, чуть одутловатым лицом и совсем седой головой. Живые не по возрасту глаза его смотрели на всех так прямо и так открыто, что нельзя было не проникнуться к нему симпатией с первого же взгляда. И потом, когда полковника узнавали еще ближе, эта симпатия углублялась. По крайней мере, все подчиненные коменданта по-настоящему были преданы своему начальнику и могли пойти за ним в огонь и в воду. Полковник это знал и ценил. Сколько раз бывало, когда откуда-нибудь сверху приходил приказ о назначении того или иного офицера из комендантской команды в войсковую часть (а это, конечно, означало отправку на передовую), фон Зиммер начинал хлопотать, и обычно приказ отменяли. При всем этом комендант в вопросах службы был крайне требовательным человеком.

Войдя в кабинет, Штиммер по уставу приветствовал коменданта и доложил:

— Лейтенант Штиммер!

Полковник сидел за столом, задумчиво глядя на тлеющий огонек сигареты. Когда Штиммер щелкнул каблуками, фон Зиммер осторожно, медленно стряхнул пепел с сигареты и предложил лейтенанту сесть.

— Где ваша шхуна, лейтенант? — спросил он.

— В море, господин полковник. Она, как вы знаете...

— Я мало что знаю о ваших делах, лейтенант Штиммер, — не повышая голоса, перебил его фон Зиммер. — К сожалению, мало.

— Я не совсем понимаю вас, господин полковник. — Лейтенант привстал и щелкнул каблуками. — Думаю...

— О чем вы думаете, Штиммер?

Штиммер хорошо знал своего начальника. Пожалуй, больше, чем кто-либо другой из всех многочисленных подчиненных фон Зиммера. Именно благодаря полковнику молодой лейтенант не подставлял сейчас свою голову под пули советских солдат на передовой, не мерз ночами в окопах, а занимал хорошую квартиру в городе. Отец лейтенанта полковник фон Штиммер и полковник фон Зиммер были старыми друзьями и старыми вояками прусской школы. И не так давно, обедая у коменданта, Штиммер имел возможность убедиться, что его начальник относится к нему более благосклонно, чем к простому подчиненному. Запивая русской водкой холодную осетрину, полковник дружески похлопал Штиммера по плечу и сказал:

— У вас светлая голова, Штиммер. И вы предприимчивы, мой мальчик, как ваш отец...

Конечно, он тогда намекал на его маленький «рыбный бизнес» — в этом лейтенант был уверен.

Сейчас этот неожиданный ночной вызов не мог не встревожить лейтенанта.

— О чем вы думаете, Штиммер? — повторил свой вопрос фон Зиммер. И Штиммеру вдруг показалось, что полковник взглянул на него как-то неприязненно, почти зло.

— Вы спрашиваете о шхуне, господин полковник? Она, возможно, уже вернулась с рейса, и, если вам будет угодно, я сейчас точно узнаю...

— Шхуна не вернулась, лейтенант Штиммер, и боюсь, что она больше не вернется, так же как не вернется капитан Мауэр и еще четверо отличных немецких солдат. Об этом вы думаете, Штиммер?

Штиммер встал и вопросительно посмотрел на коменданта. Неприятный холодок побежал от его сердца по всему телу. Потушив сигарету, комендант тоже встал с кресла и прошелся по кабинету.

— Да, лейтенант, — остановившись против Штиммера, продолжал комендант. — Ваша предприимчивость сыграла с вами плохую шутку. И боюсь, что это будет дорого вам стоить, лейтенант. Очень дорого...

— Что случилось, господин полковник? — чувствуя, что произошло что-то непоправимое, спросил Штиммер.

В это время дежурный адъютант доложил:

— Капитан Моренц!

— Просите.

Высокий, подтянутый, с красивым хищным лицом, в кабинет не вошел, а ворвался гестаповец.

— Хайль Гитлер! — выкрикнул он. — А, господин лейтенант? Я говорю: хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — прошептал Штиммер.

— Все катера вернулись, полковник! — глотнув из стакана воды, пробасил гестаповец. — Все, за исключеним одного... Его потопили эти... друзья вашего Штиммера. И еще «приятная» новость: на одном из катеров трое убитых и двое тяжелораненых...

Штиммер съежился под взглядом гестаповца, а полковник наклонил голову, будто рассматривая узоры на ковре. Его в известной степени шокировало вольное поведение младшего по чину офицера, но полковник никогда не связывался с молодчиками из гестапо. Он хорошо знал, что даже генералы внезапно исчезали, попав к ним в лапы.

— Вы арестовали семьи рыбаков? — спросил комендант у Моренца.

— Ха-ха-ха! — деланно рассмеялся капитан. — Я завидую вам, господин полковник: даже в ту минуту, когда вам грозят большие неприятности, вы находите в себе мужество весело шутить. Похвально, черт меня возьми.