Однако никакие тактические ухищрения не спасали врага. Гордость авиации Геринга была уже выбита. На фронт посылали летчиков-инструкторов из летных училищ и безусых юнцов, не имевших боевого опыта. Дрались они остервенело, но допускали много различных просчетов. Этим пользовались советские летчики и летчики полка «Нормандия — Неман», когда бой шел на равных с более или менее приемлемым преимуществом неприятеля. А в той ситуации, какая назревала сейчас — пять или шесть на одного, — тут думай, как не ошибиться самому.

Дельфино распределил силы: сам с эскадрильей де Сент-Марсо пойдет на противника в лоб. Ле Мартело ударит по нему сверху. Шаррас, разделив своих на две группы, свяжет «мессов» боем на флангах. Таким образом, у врага будет один выход — вниз. А бить в хвост всегда проще.

В считанные секунды произошло перестроение. А еще через минуту Дельфино и де Сент-Марсо, ворвавшись в гущу «мессеров», пошли «врукопашную». И французы, и гитлеровцы били в упор, слышался треск отваливающихся крыльев.

Кто из фашистов пытался уйти вверх, чтобы, собравшись с духом, снова ринуться в гущу боя, того тут же, как куропаток на взлете, подстреливали истребители Ле Мартело. То же самое происходило на флангах, где мастерски действовали летчики Шарраса.

Один из крестоносцев ринулся вниз. За ним увязался Робер Кастен. Пике на полной скорости для «яка» рискованно. Поэтому Робер занял «мертвую зону» — сектор, в котором обнаружить преследователя не так просто, не зная особых приемов осмотрительности. Гитлеровец не воспользовался ими. Решив, что сзади никого нет, резко переломил траекторию полета, пошел в набор высоты — и тут же получил несколько оставшихся в распоряжении Кастена снарядов.

Это была седьмая победа Робера.

Уже было сбито около десятка вражеских самолетов, когда нахлынула новая черная туча — «фоккеры».

Дельфино знал: вот-вот будут на исходе боезапас и горючее. Пожалуй, больше ввязываться в бой не следует, надо уходить. Он собрался было отдать по радио команду, когда услышал в наушниках:

— Раяки! «Соколы» идут на помощь.

«Лавриненков. Ну, держитесь теперь, боши!» — облегченно вздохнул Дельфино.

Рядом с Дельфино возник Амет-хан Султан. Его худощавое, скуластое, обрамленное иссиня-черными волосами лицо было полно мужественной решимости сокрушить все и вся на своем пути.

«Как это здорово, что есть на свете такие вот люди!» — восторженно подумал Дельфино, и оба на предельной скорости вонзились в строй «фоккеров». Где-то выше вел в атаку своих орлят Павел Головачев, откуда-то доносились обрывки алелюхинских распоряжений. Эфир переполнился русскими, французскими, немецкими командами, выкриками, ругательствами. Смелое маневрирование, непрерывные атаки, меткий огонь делали свое. Уже пять «фоккеров» полыхали на земле, несколько «мессов» ушло, потянув за собой дымные шлейфы.

Амет-хан услышал голос своего друга де Жоффра и, нанося разящие удары, стал искать его, чтобы сражаться крылом к крылу.

В этот момент от самолета к самолету радиоволна понесла тревожную весть: «Де Жоффр сбит!» Где, как, куда упал?

Разве поймешь что-либо в этой неразберихе? Внизу дымится много машин. Где «як» де Жоффра? Кто может сказать?

Амет-хан в жгучей ярости чуть ли не винтом рубил вражеские самолеты и увлекал за собой других.

Наконец, небо над Кенигсбергом на какое-то время очистилось. «Нормандцы», покачав крыльями гвардейцам 9-го полка, ушли восполнять боезапас и бензин.

Теперь им надлежит приземляться в Либау. Их уже встречают русские механики. Удивительно, когда успели сюда перебраться! И все у них с собой.

В моторе самолета Перрена что-то повредила вражеская пуля.

— Через полчаса неисправность устраним, — заверил Агавельян.

Летчики не успели перекусить, когда Игорь-Мишель передал:

— «Соколы» вступили в бой с превосходящими силами.

— По самолетам! — скомандовал Дельфино, на ходу дожевывая бутерброд.

Французы подоспели вовремя.

— Фино, смотрите, семнадцатый сразу с тремя сражается! — закричал Шаррас.

— Прикрой, — приказал Дельфино, — Это — Лавриненков. Надо помочь.

Луи с лета сразил одного — своего пятнадцатого — «месса». Два других тут же ушли в сторону.

Снова «як» и «лавочкин» стали рядом, устремились в атаку, сзади их надежно защищали Шаррас и Борисов.

Видя, как мастерски их ведущие расправляются с врагами, оба думали: «И чего было спорить, какой самолетов лучше? Вот где проверка. И летчики, и техника — высший класс!»

Из полета Дельфино вернулся последним.

Все слышали, как он передавал: «Собирайтесь, собирайтесь, уходим!» А собрались — командира нет. Так и пришли на аэродром без него.

Полк загудел, как растревоженный улей. А Дельфино в это время незаметно ткнулся в самый край полосы и зарулил на стоянку. Обрадованный механик бросился на крыло, стал помогать Дельфино выбраться из кабины.

Тут же прибежали пилоты, обступили Дельфино.

— Что случилось, командир?

— Куда вы пропали?

— Отдав команду о сборе, я увидел «месса».

— Раз вернулись, значит сбили его! — воскликнул кто-то радостно.

— Нет, не совсем так. Мне никак не удавалось зайти ему в хвост.

— Почему же, командир?

— Причина простая: это была тень моего самолета на облаках, которую я принял за «месса». К счастью, быстро осознал ошибку.

Все рассмеялись.

А через три дня в армейской газете был помещен снимок поверженного на землю «мессера» с желтой линией и ста двадцатью крестами на фюзеляже. «Этого, одного из крупных немецких асов, сразил командир полка «Нормандия — Неман» подполковник Луи Дельфино. Это его шестнадцатая победа», — гласила текстовка.

— Командир, почему умолчали об этом?

— Не хотел кормить свой халат, — отделался он шуткой.

Все было бы хорошо, да никто не мог забыть о Франсуа де Жоффре. Кто-то видел, как пошел он в сторону залива Фриш-гаф. Кому-то показалось, что выпрыгнул с парашютом. Ходило много всяких версий, но никто ничего достоверно не знал.

Лишь один человек мог совершенно точно рассказать, что случилось с французским летчиком, да он находился слишком далеко.

Он — командир стрелкового батальона капитан Г. Назарян — наблюдал с земли, как в воздушном бою загорелся наш истребитель, как из него выбрался летчик, выпрыгнул, раскрыл парашют и его понесло в сторону залива Фриш-гаф.

А между батальоном и берегом окопался враг. До самого вечера шел яростный бой, пока, наконец, враг не был рассеян и уничтожен.

Начинало темнеть, а беспокойство за летчика не давало покоя командиру батальона. Он приводнился утром — между десятью и одиннадцатью. Смог ли столько держаться в ледяной воде? Пока было хоть что-то видно, рассматривал водную поверхность в бинокль. Трупы, бочки, разные обломки, но никаких признаков жизни.

Наступила ночь. Измотанный боем, не спавший много суток подряд, весь обросший, грязный, Назарян тем не менее не пошел отдыхать — уселся на берегу моря. И вдруг послышался еле различимый зов. «Галлюцинация, наверное», — решил Назарян. Но снова раздался неясный крик. Потом еще. Засевшие где-то справа немцы открыли по нему огонь.

Назарян заметил человека, мертвой хваткой уцепившегося за бревно. Летчик это, конечно, летчик! Один из солдат бросился в воду — на помощь. Человек был в полубессознательном состоянии.

Солдат стал толкать бревно к берегу, чувствуя, что от пронизывающего до костей холода силы начинают покидать и его. Однако с упорством греб и греб, решив во что бы то ни стало достичь берега.

Их обоих подхватили на руки солдаты. Влили спирта во рты, раздели, растерли им тела.

На комбинезоне спасенного тускло мерцал орден Отечественной войны 1-й степени. А когда пришел в себя, все удивились незнакомой речи пилота.

Услышав наименование «Нормандия — Неман», обрадовались тому, что им довелось спасти мужественного француза.

Кенигсберг пал.

В полк прибыли дорогие гости-гвардейцы 9-го истребительного. Прибыли отметить взятие «неприступной крепости», за которую вместе сражались, и попрощаться: они, временно приданные 303-й дивизии, убывали на другое, берлинское направление. «Нормандцы» оставались в Восточной Пруссии до окончательного решения вопроса o формировании дивизии «Франция».