Генерал Пети с особым удовлетворением прикреплял французские награды к гимнастеркам советских механиков. Пидулов, Сальников, Крайнев, Филимонов, Румянцев, Котельников, Федорин, Бобриков, Кулаков, Нестеренко, Капралов и другие авиаспециалисты были рады: это означало признание их нелегкого, далеко не простого труда.

Настоящий восторг вызвало у всех награждение орденом Военного креста лейтенанта Якубова, который в октябре прошлого года спас от верной гибели Эмоне. Раненный, Жан выбросился тогда с парашютом. Он наверняка истек бы кровью или замерз — надвигалась холодная ночь. Но вскоре над ним склонился незнакомый советский лейтенант-авиатор:

— Я искал вас и очень рад, что вы живы. Сказал, уложил Жана на парашют и поволок.

— Я с Пе-2, — объяснял он по дороге, — нас тоже сбили. Я так же, как и вы, воспользовался парашютом. А мой командир и стрелок-радист погибли.

Узнав об этом, Дельфино немедленно обратился во французскую военную миссию с ходатайством — по достоинству отметить действия лейтенанта Якубова; взаимовыручка на войне всегда ценилась превыше всего.

После торжественного обеда высокие гости улетели. Вместе с ними отбыл и капитан Матрас. Ему предстояло следовать в Тулу и принять там под свое командование вновь создающийся полк.

Прощаясь, Дельфино обратился к генералу Пети:

— Лучшие комэски уходят. Сначала Рене Шалль, теперь Пьер Матрас. Когда же наши отпускники вернутся?

— Они уже в дороге. Но все будут направлены в Тулу. Сами понимаете, дивизия требует много людей.

— Значит, никакого пополнения не ожидать?

— Нет, Луи, придется обходиться наличными силами.

— Тяжело придется.

— Знаю. Даст бог, вольетесь в дивизию, станет легче.

Ли-2 ушел. Дельфино построил полк:

— Ле Мартело, Шаррас, подбирайте себе заместителей, назначаю вас командирами эскадрилий. Де Сент-Марсо, готовьте свою эскадрилью к вылету — война продолжается.

Неудержимая огненная лавина катилась к Кенигсбергу. Юго-западнее его ценою огромных усилий и многих жертв удалось ликвидировать мощную группу врага. Здесь, на поле брани, 18 февраля был смертельно ранен командующий фронтом дважды Герой Советского Союза генерал армии И. Д. Черняховский. Его сменил Маршал Советского Союза А. М. Василевский. По бездорожью, преодолевая болота, разлившиеся реки, наши войска стягивались к Кенигсбергу, гарнизон которого насчитывал 130 тысяч человек, имел на вооружении 2000 орудий, свыше 100 танков. Полевая оборона опиралась на 15 крепостных фортов вокруг города и девять — на его территории.

Когда подлетали к Кенигсбергу наши самолеты, у пилотов создавалось впечатление, что каждый метр его земли утыкан зенитками. Приходилось подниматься выше досягаемости их снарядов. А там стаями ходили «мессеры».

— Господин полковник, господин полковник! — закричал пораженный увиденным «Мишель» Эйхенбаум. — Вы посмотрите, что они делают?! Что творят!

Начальник штаба Тацинского танкового корпуса полковник Черников спокойным взглядом окинул разворачивающуюся перед ним панораму боя на подступах к Кенигсбергу. Танки, крушившие опоры линий электропередач, па которые показывал Игорь, не задержали на себе его внимания.

— Таков приказ, мой дорогой, город нужно лишить энергии. А вы лучше вызывайте своих орлов. Сейчас в самый раз поддержать нашего брата.

Игорь склонился над радиостанцией, начал вызывать «Нормандию — Неман».

Вскоре все 25 «яков» с трехцветными коками проследовали на Кенигсберг. Чуть правее шел 9-й гвардейский, еще правее — 18-й гвардейский, а там, дальше, — бомбардировочные, штурмовые полки.

Такого налета Игорю еще не приходилось наблюдать.

Полковник Черников сказал:

— Похоже на то, что было под Сталинградом. Только сейчас, пожалуй, больше.

30 минут город-крепость содрогался от бомб и снарядов, На его улицы рушились сбитые самолеты — немецкие и советские. Казалось, ад — ничто по сравнению с тем, что творилось на земле и в небе.

Одна волна самолетов уходила, другая приходила на Смену.

— Все вернулись? — было первым вопросом Дельфино перед повторным вылетом.

— Нет Блетона.

— Кто его видел?

— Я, — отозвался Кюффо. — Он сбил одного «мессершмитта». Потом увидел «желтого», бросился ему наперерез, а что было дальше, не знаю, начал сам, отбиваться.

— Подождем, может, объявится. Еще раз напоминаю, — обратился ко всем, — держаться друг за друга, не увлекаться. Иначе нас перещелкают поодиночке. По самолетам!

Полк снова двинулся на Кенигсберг, а в это время раненного в руку и ногу Блетона допрашивал сам командир эскадрильи «Мельдерс» полковник Брендель. Он по-джентльменски представился, сказал, что у него 189 побед и что сам Гитлер вручал ему Железный крест с бриллиантами.

«Так вот какой ты, барон фон Брендель! — подумал про себя Пьер. — Теперь-то я знаю цену вашим победам; хорошо, если наберется десяток лично сбитых…»

— Кто сразил моего ведомого? — вдруг безо всякого перехода резко спросил полковник.

Блетон не нашел нужным скрывать правду:

— Ваш покорный слуга.

— Ну вот, вы моего ведомого, а я — вас. Возмездие, так сказать. А Вальтера мне жаль. Он был лучшим из моих ведомых.

— Сбивал вам самолеты? — совсем осмелел Пьер.

— Да, сбивал. Я собирался назначить его командиром звена. Он стал бы настоящим асом.

— В том случае, если бы другие стали работать на него?

— А как иначе? Все — ради командира. Мой ведомый его хорошо понимал. Жаль его. Что вы с ним сделали?

— Отправили в тыл.

— А как быть с вами? Я вижу, вы мужественный летчик. А вас должны расстрелять как партизана. Мне не хочется этого.

Едва не убив в воздухе Блетона, полковник Брендель спас его на земле тем, что не передал в руки гестапо. Пьера бросили в лагерь для военнопленных русских летчиков, сбитых в Прибалтике. Из-за решеток они видели в полнеба зарево-это горели Пиллау и Кенигсберг. И от сознания собственного бессилия яростно сжимали кулаки.

— С боеприпасами не возвращаться, сбивать самолеты, нет их — громить врага на земле! — ставил Дельфино задачу перед очередным вылетом.

Курс прежний — Кенигсберг.

Пока что небо пусто, если не брать во внимание бессчетное количество огненных шариков — взрывов зенитных снарядов. К ним уже приспособились, приловчились маневрировать между ними, избегая попаданий. Дельфино остался с группой наверху, в готовности к встрече с «мессерами» и «фоккерами». Остальным предоставил право свободного выбора наземных целей.

Пьер Дуарр устремился к железнодорожному вокзалу, где скопилась масса эшелонов. За ним последовали еще три «яка». Буквально продравшись сквозь зенитные трассы, четверка нанесла удары по стоящим под парами паровозам. Они тут же взлетали высоко вверх обломками, затем один за другим начали рваться вагоны. Огонь метнулся к платформам с танками, орудиями, автомашинами. Вскоре внизу все было охвачено пожаром.

В другом конце города медленно, словно нехотя, начало оседать трехэтажное заводское здание. Стены расползались, валились, как в замедленной киносъемке, и наконец окончательно рухнули, подняв огромные столбы пыли. Это «поработали» Робер Кастен и его друзья. Потом на окраине города с ослепительным блеском взорвалась огромная цистерна. За ней — вторая, третья. Там орудовали летчики де Сент-Марсо.

Дельфино бросил взгляд на часы. В распоряжении — 40 минут. Потом их сменят другие. Непрерывность воздействия с воздуха на упорно сопротивляющегося врага — такой была задача, поставленная командармом и командиром дивизии. Не дать фашистам возможности поднять голову вверх, не позволить им опомниться — значило намного облегчить участь войск, штурмующих эту «неприступную крепость», как внушала геббельсовская пропаганда.

Дельфино всматривался в разворачивающуюся под ним страшную панораму, когда в наушниках раздалось:

— Командир, на горизонте — «мессы»!

— Раяки! Все ко мне! — тут же, распорядился он. «Мессеров» было много. Они в последнее время только так и летали — сплошной тучей. То ли с целью психологического воздействия на русских летчиков, то ли в интересах собственной безопасности. Возможно, и то, и другое.