— О, я-то не стану его удерживать, — улыбаясь, отвечал секретарь.

— А наручники? — спросил офицер, схватив за руки Жака.

— Зачем? Ведь он не убежит, — невольно вырвалось у секретаря.

— У меня свои предписания, — отчеканил офицер.

Через минуту, не успел еще Жак опомниться от изумления, вызванного в нем всеми этими неожиданными событиями, его уже втолкнули в карету, где сидели два полицейских агента и офицер. Карета тронулась. Тяжелые Двери тюрьмы с глухим шумом захлопнулись за арестантом. Громко раздавался стук лошадиных копыт о каменную мостовую.

Это была жизнь. Но была ли это свобода?

Прошло полчаса. Секретарь все еще оставался в канцелярии, болтая со священником и с чиновниками о странных перипетиях, свидетелями которых пришлось им сейчас быть. Вдруг дверь отворилась, и на пороге комнаты показался жандармский офицер в сопровождении Армана де Бернэ.

Секретарь вежливо встал с места, с недоумением смотря на вошедших.

— Господин секретарь, — сказал офицер, — я явился к вам с приказом от высшего начальства сдать мне на руки осужденного на смерть.

— Что? — вскричал секретарь, от удивления опрокинув стул.

— Что вас так удивляет? Разве отстрочка не влечет за собой отправку осужденного в Ла-Форс? — спросил Арман.

— Конечно, но у вас есть приказ?

— Вот он, — произнес офицер, подавая ему запечатанный пакет.

Секретарь был поражен. Он взял конверт, несколько раз повертел его в руках. Все было как следует, по форме. Подлогбыл исключен.

— Поторопитесь, сударь, умоляю вас! — сказал Арман. — Минуты кажутся веками для этого несчастного!

Секретарь развернул бумагу и с лихорадочной поспешностью стал читать.

Вдруг он вскрикнул:

— Жюстен! Где другой приказ?

— Вот он, — отвечал тот, хорошо понимая беспокойство своего начальника.

Секретарь быстро сличил оба документа.

— Но что же это, наконец, такое? — спросил Арман.

— Не знаю. Не понимаю. — заикаясь пробормотал секретарь. — Но осужденного нет больше у меня.

Яростный крик вырвался из груди де Бернэ. Он понял, что пришел слишком поздно.

— Где же он?

— Он только что отправлен в Ла-Форс.

— Быть не может! Мы только что из кабинета министра!

— Вот, прочтите, — сказал секретарь, подавая ему приказ.

Арман быстро пробежал его глазами.

— Документ фальшивый! — воскликнул он.

— Фальшивый? Быть не может!

— Смотрите! Смотрите! Очевидно, подпись эта подделана. У вас есть же приказ об отсрочке. Судите сами!

Озадаченный секретарь беспрекословно повиновался.

При сличении обоих документов сомнения исчезли.

Жандармы были, значит, не настоящие! Приказ об отправке осужденного был фальшивый!

Жак был похищен.

Но кем? Что это за новая и странная загадка?

— Сударь! — крикнул Арман. — Вы ответите перед судом за жизнь этого человека!

И он бросился вон из комнаты.

Прошло несколько дней после этой дерзкой выходки в тюрьме, напоминавшей чудесное похищение Сиднея Смита из башни Тампля в 1798 году, во времена Директории.

В народе ни минуты не сомневались, что Жак, до сих пор игравший лицемерную роль, был спасен своими соучастниками, «Парижскими Волками». Приключение это наделало много шума в административных кругах. Странно, как это секретарь и весь тюремный персонал так легко поддались обману, в особенности, когда речь шла о личности, поставленной в такие исключительные условия, в каких находился Жак!

В министерстве юстиции произошел страшный скандал.

Показания Мюфлие и Кониглю считали сомнительными. И если бы не громадное влияние Арчибальда и маркиза де Фаверей, они немедленно были бы арестованы. Арчибальд, впрочем, не изменил своему слову. Он обещал им свободу и желал, чтобы обещание его было во что бы то ни стало исполнено, даже если бы ради этого ему пришлось нарушить слово, данное секретарю министерства юстиции, и помочь их бегству.

Что касается предсмертного признания герцогини де Торрес, то на него не обратили никакого внимания, чуть ли не готовы были обвинить священника в слабости и излишнем легковерии. И, в самом деле, ужасное происшествие — побег осужденного из тюрьмы! Охотники до новостей навострили уши, любители скандалов не упустили случая вдоволь посмеяться над этой забавной и дерзкой выходкой, дававшей пищу разным толкам и слухам. Более того, имя Бискара, главы «Парижских Волков», стало символом ужаса для всего города. В то время дня не проходило, чтобы в пустынных местах, как, например, на наружных бульварах и набережных канала, не случалось какого-нибудь ночного нападения, и каждому из этих приключений, какого бы характера оно ни было, давали одно неизменное объяснение:

— Убийцы, конечно, из шайки Волков»!

Были подняты все силы полиции. Всюду по следам Бискара были разосланы сыщики. Личность его становилась легендарной. Многочисленные аресты каждый раз оказывались ошибкой. Бискар был неуловим.

Но что происходило в доме маркиза де Фаверей во время этой внезапной и ужасной развязки? Там удар был тем ужаснее, что его менее всего ожидали.

Все шло как нельзя лучше: Жак был спасен, честь его была восстановлена. Сын Жака де Котбеля, признанный собственноручным завещанием отца, мог обрести принадлежащие ему права и положение в обществе. Маркиза де Фаверей, если не официально, то, по крайней мере, фактически, становилась его приемной матерью. Какое утешение, какое лучезарное будущее разгоняло ужасный мрак зловещего прошлого!

И вдруг внезапный, жестокий удар судьбы разом сокрушил все счастливые мечты бедной матери.

При этом ужасном известии Мария де Фаверей зашаталась.

Вся ее непоколебимая энергия, поддерживаемая надеждой, разбилась о последний подводный камень, так неожиданно возникший на ее пути.

И несчастная мать, сходя с ума от горя и отчаяния, впала в то ужасное состояние упадка физических и нравственных сил, от которого всего один шаг до смерти.

Полина поняла все. Она не сомневалась больше в невиновности Жака так же, как маркиз и все их друзья. И бедная девушка, как утраченного жениха, оплакивала того, кого избрало ее сердце.

Арман де Бернэ, Арчибальд и Марсиаль чувствовали себя бессильными в борьбе с дьявольским искусством и дерзкой наглостью чудовища, которого называли Бискаром.

Зачем похитил он снова Жака? Ответ, казалось, был ясен. Без сомнения, он разыграл роль палача, и несчастный молодой человек, подобно многим другим жертвам, пал от руки бандита.

Первые дни Мария де Мовилье ждала. Чего же?

Письма от Бискара.

Она была уверена, что этот изверг, разумеется, не откажет себе в удовольствии истерзать ее сердце тоской и горем и, конечно же, сообщит, что ее сын снова попал в руки врагов, что он уже убил ее дорогое, ненаглядное дитя.

Но от Бискара не было известий. Он словно в воду канул. Узнали только, каким образом этот негодяй в последнюю минуту узнал об обстоятельствах, проливших новый свет на дело Жака, после чего с невероятной быстротой принял меры к похищению несчастного юноши.

В перегородке, которой обнесена была спальня маркизы, открыли существование потайного уголка, где отлично мог спрятаться человек. В тот самый день, когда похитили Жака, один из лакеев, недавно поступивший на службу, скрылся из дома, и с тех пор не было о нем никаких известий. Очевидно, что он был сообщником Волков.

С каких пор Бискар шпионил за каждым шагом Марии де Фаверей? С каких пор был он невидимым свидетелем ужасных страданий, терзавших сердце несчастной матери? Когда начал он считать ее стоны и рыдания? Мысль эта была ужасна.

Маркиза боялась, что сойдет с ума. Теперь целыми днями молча бродила она по огромному, печальному дому, где теперь царило отчаяние. Или же сидела, устремив унылый взгляд на стену, ожидая, что вот-вот промелькнет в тени какой-нибудь ужасный призрак.

Никто не смел нарушать ее уединения. Маркиз де Фаверей пытался было утешить эту доведенную до отчаяния душу, но, видя бессилие своих советов и увещеваний, тоже отступился.