Андрей недоверчиво хмыкнул, но в мешок все-таки полез. Долго там копался, снова зашиб палец об точило, ругнулся и наконец достал какой-то пыльный узелок. Пощупал и забросил его обратно.

— Ты чего это, — испугался Баян, — деньгами швыряешься!

— Соль это, — сказал стрелок и снова начал раскопки. Опять проклятое точило пришлось аккурат на руку, теперь уже Андрей умудрился раскровенить всю ладонь. Хотел было уже со злости прекратить все поиски, но тут вдруг будто бы сам собой ткнулся в руку небольшой, но увесистый комочек. Стрелок прикинул — по весу тяжелый, очевидно, это и были монеты. — Этог, что ли? — спросил Андрей у кота, вытаскивая узелок, — Ничего другого вроде нет.

— Этог, этог, — радостно закивал кот, — вишь, экие на тряпице узоры! Это я от праздничного сарафана Яги оторвал. Ух и досталось мне тогда от нее! Два дня не кормила.

— Как же ты выдержал? — насмешливо спросил Вертодуб. — Тебе ж и часу без кушаний не прожить!

— Да я что, дурак? Вот еще, голодать! Сам в погреб полез, горшок сметаны нашарил, а больше мне ничего и не надо было. Ну там еще от рыбы копченой бочок отгрыз. Помидорчиков соленых пожевал. Грибочками маринованными закусил. Еще солонинка была в бочке, к ней тоже приложился. А так — ничего. Только обидно было.

— Обжора! — с чувством произнес стрелок и развязал узелок. На ладонь ему высыпались круглые монеты, тонкие, как бумага, но довольно увесистые. Металл был бледно-желтого цвета, холодный как лед и на удивление крепкий. Вертодуб, который на спор гнул в ладони не то что монеты, но и конские подковы, не смог даже немного согнуть такую хрупкую на вид монетку.

— Из чего же они их делают? — поразился он, возвращая монету стрелку. — Вот бы из такого металла мечи ковать!

— Их и так куют, — усмехнулся Андрей, — недаром здешнее оружие да доспехи по всему свету славятся. Слышал, может, про богатыря тутошнего, Ильна Кривжеца?

— Ну слыхал вроде, — кивнул Вертодуб, — а что?

— А то, что доспех его никто прорубить не мог. Больше скажу — Ильи и в зубах морского змея побывал.

— И чего?

— Да ничего. Переломал бедняге всю челюсть. тот же, сам знаешь, глупый — все как дитя малое в рот тянет. Жевал змей Ильна, жевал, все зубы сломал, а чтобы выплюнуть — не догадался. Он же и камни ест, для пущего сварения желудка. А тут — на тебе, какая-то букашка мелкая, а такая жесткая, что никак с ней не сладишь. Ну и помер, бедный, с голоду, ему ж без зубов никак — разве что воду пить.

— Страшная смерть, — ужаснулся кот, потихоньку приходя в себя, — я так не хочу! У меня пока, тьфу-тьфу, все зубы целы, потому кушать надобно!

— Идем, идем, — успокоил его стрелок, — все бы ему кушать да кушать! Прожорливый ты наш!

И молодцы всей компанией дружно отправились в трактир.

Что есть порядочный кабачок в Золотом царстве? Да что там в Золотом, в любом из царств, разбросанных по необъятным землям жаркого края! Как заходишь в кабак, сразу тебя валит с ног — и дымно, и шумно, и запах стоит такой, что голова кругом. Если дело к вечеру, то столов свободных нет и в помине, а то бывает, и с утра трактир полон народу. Пиво и вина льются рекой, мечутся между гостями замызганные мальчишки с горшками, мисками и тарелками. Сам хозяин стоит за прилавком, на его потном лице непременно выражение довольства и угодливости. Он сам отпускает вино, принимает деньги, переругивается с гостями и раздает своим помощникам затрещины направо и налево. Пол грязный, затоптанный, залитый пивом, валяются кое-где и черепки битой посуды, кости, обгрызенные куски хлеба. Гости сидят за дубовыми словами, пьют, едят нехитрые закуски, разговаривают, спорят. Порой посреди разговора у кого-то не выдерживают нервы, он вскакивает из-за стола, и начинается добрая драка. Милое дело — родной кабачок! Стоит ли говорить о том, что молодцы, войдя в трактир, были сильно удивлены?

— Вот те на! — только и смог проговорить Вертодуб. Удивляться и в самом деле было чему.

Трактиры в Снежети можно было без излишней скромности назвать образцом чистогы, добропорядочности и удобства. Изящная резная лесенка, покрытая толстым красным ковром, вела в просторную и светлую горницу. Окна, отнюдь не закопченные, а, наоборот, вымытые до блеска, были закрыты занавесками из зеленого газа, на полу ровным слоем разложены опилки. С потолка спускались изящные светильники с хрустальными висюльками. Нигде не было видно ни пылинки, ни пятнышка, как будто бы хозяин трактира целыми днями только и делал, что следил за порядком. Но что изумило молодцев больше всего, так это то, что грязных мальчишек, служивших, что называется, на подхвате, не было и в помине. Вместо них обязанности прислужников исполняли три красивые девицы, одетые в чистые сарафаны. Завидев новых гостей, одна из девушек тогчас подбежала к ним.

— Здравствуйте, гости дорогие, — заговорила она нараспев, — что кушать будете?

— Да мы это… — растерялся стрелок и посмотрел на Вертодуба. Но тот только плечами пожал — я, дескать, в кабаках разбираюсь, да только не в здешних. Это и кабаком назвать сложно, ни дать ни взять — царский дворец.

Положение спас, как ни странно, кот.

— Здрасте, — выпалил он, — покушать хотим! Жаждем, мочи нет! Так что тащи, милая, все что есть. Как говорит ся, что в печи — на стол мечи. Сама там прикинь, чем нас так накормить, чтобы сыты были. Ну курочку зажарь, да не одну, блинков, медку можно. Оладушек, пирожков, рыбки, расстегайчиков — все как положено. Поняла?

Девица кивнула, улыбнулась еще шире и умчалась выполнять заказ. Молодцы еще немного постояли, поглядели по сторонам и наконец уселись на длинную лавку возле окна. Вертодуб привычно поставил локти на стол и с изумлением обнаружил, что скатерть не липкая от жира и грязи. Ткань была до того белой и чистой, что из такой и скатерть-то делать совестно, уж лучше нашить бы царю-батюшке новых нательных рубашек. Царь, знамо дело, рыхлый да неженный, ему бы шелка заморские да атласы тонкие, а где такое в Золотом царстве найдешь? Там, поди, и ситец в цене, льна днем с огнем не сыщешь, это все товар завозной, дорогого стоит. Вот и приходилось ходить Кусману в такой одежке, что людям на глаза показаться совестно. Раз в год, конечно, приходилось обшиваться — заказывал владыка в соседних землях дорогие ткани, выписывал самолучших мастеров. Приказывал и себе одежку сотворить, и челядь всю обшить, и не абы как, а по высшему классу. Да только отчего-то каждый раз выходило так, что бояре все при полном параде, как с иголочки одеты, на воеводу посмотреть приятно, ополченцы да стрелки все сияют золотом да серебром. Одному только царю все как-то не везло — то кафтан сошьют такой, что и поясе узковат, а шитье такое, что уже и не переделать. То рукава у рубах коротки, перешивать начнут — еще хуже выйдет. Про сапоги сафьяновые и речи нет — ни разу еще не выходило, чтобы с размером угадали, всякий раз получается, что нога в голенище еле-еле входит, а до носка и вовсе не просунуть.

Право слово, загадка была с этими чужеземными умельцами, руки у мастеров, что ли, не из того места росли — да только бедный царь Кусман завсегда без ничего оставался. Вот и приходилось владыке заказывать для себя наряды у собственных портных. А те, известное дело, как одежу шьют! Девке какой из бедняцкой семьи еще такое надеть впору, даже лестно будет, все-таки обновка. А царю каково? Один раз и вовсе конфуз случился: сшили царю два кафтана из синего бархата, все вроде бы хорошо, да только материю портные взяли из старых царских запасов. Сшили, конечно, неплохо, ничем не похаешь, слова не скажешь, да только того не учли, что тот самый бархат на обивку трона пошел. Но деваться некуда, не голым же ходить царю-батюшке! Вот и проходил Кусман с год ли, больше, в синем кафтане. Это еще ежели на улице али в опочивальне — ничего, не заметно, а ежели в тронном зале, то совсем беда. Как усядется, бывало, государь на трон, так по залу шумок пройдет, и хотели бы промолчать, да мочи нет — уж больно забавно получается. Кусман поначалу, конечно, гневался, грозился даже повесить непутевых портных, да потом махнул рукой. Сам еще громче всех смеялся.