Колонна торопливо уходила из района боевых действий. Я ехал на месте командира БМП. Было холодно, но горные пейзажи, залитые лунным светом, действовали успокаивающе. Правда, тревога долго ещё не отпускала меня. Не верилось, что на сегодня наши злоключения кончились, и самое худшее уже позади.

Примерно к часу ночи мы достигли Гордеза и стали сворачиваться в боевой порядок, занимая свои позиции. Ставили палатку, печку, разогревали паёк и к 2-м часам уснули. Мне посчастливилось дежурить в первую часть ночи: в голову лезли разные мысли о том, что в моём отделении большие потери среди молодых и в полку будут большие разборки по этому поводу, что на носу новый год (это было около 25 декабря).

Вспоминал прошлое и думал о будущем — всё крутилось в голове по кругу и не давало уснуть. Поэтому, отпустив спать молодого солдата, остался дежурить и в следующую смену. Ходил между машин, поднимался на броню и смотрел на ночной Гордез, совершенно серый и не броский город, состоящий из прямоугольников, дувалов, без архитектурных излишеств, без высоких мечетей и минаретов.

На следующий день мы отдыхали и фотографировались. Когда показал эту фотографию матери, она удивлённо спросила: «Это ты сфотографировался с офицерами?». Нет, это были мы, простые солдаты бородатые и злые, закопченные у костров и под жёстким южным солнцем.

Утром колонна выдвинулась домой. Выдался хороший солнечный денёк, и так хорошо было загорать на командирском месте, пока мы не подъехали к валидадской зоне. На самом подходе к перевалу, на склоне, по обе стороны дороги, стояли полуразбитые брошенные дувалы.

Когда наша колонна вошла в кишлак, духи пропустили сапёров и разведроту, а потом обстреляли пехоту из гранатомётов и стрелкового оружия. Одному бойцу граната попала в бок и оторвала большой кусок. Развернули башни и открыли огонь по позициям душманов, прикрывая отход пехоты. Духи перенесли огонь на нас, но мы уже пятились к выходу. Выскочив на окраину, попытались обойти духов с флангов, но встретили сопротивление, и одна машина нарвалась на фугас. Зацепили подорванную машину, и отошли в исходную позицию. Смеркалось, и приняли решение отойти, переночевать, а с утра начать наступление с тем, чтобы разбить закрепившихся духов и уйти домой.

Когда мы расположились на отдых, офицер-медик подходил к бойцам и просил, чтобы ему помогли найти ватное одеяло. Но все занятые неотложными делами проходили мимо. Он подошёл ко мне: «Помоги, сержант, у нас тяжёлый раненый, надо найти ватное одеяло, вымочить в солевом растворе и замотать раненого, иначе он до утра не доживёт».

Парень лежал с краю от других раненых, перевязанный, в окровавленных бинтах, казалось, что бок у него вырван по самый позвоночник. Он был в полусознании. С тяжелоранеными спокойней, у них сил нет стонать и шевелиться, жизнь их в равномерном спокойном дыхании. Побежал к своим, взял трофейное бабайское одеяло, сказал им, зачем оно мне надо. Взводный утвердительно кивнул головой, и меня отпустили к медику помочь раненому, и не поставили в ночное дежурство.

Сбегал к горному ручью, набрал воды, принёс к машине и развёл соль. Воду было не согреть т. к., опасаясь ночных обстрелов, костры не разводили. Тщательно вымочил одеяло, намокнув, оно, стало тяжёлым. Положили на него раненого и плотно завернули, как мумию. Он был тих и слабо постанывал, когда его вертели. Какое — то время посидели с медиком, поговорили о том, что ранение очень тяжёлое, требует срочной операции, и если бы его доставили сразу на операционный стол, у него был бы шанс. А так… Мы поговорили ещё, и я отправился отдыхать.

Весной перед самым дембелем, когда проходили сан. инструктаж перед очередным рейдом, узнал от этого врача, что парень тот выжил и прислал врачу благодарственное письмо. До чего удивительно устроен человек, он может умереть от небольшой царапины, и выжить среди невероятных разрушений тела, среди не совместимых с жизнью страданий.

Ещё до рассвета наша рота выдвинулась разведать подходы к позициям душманов, не встретив никакого сопротивления, вошли в кишлак. Кишлак был пуст, о чём сразу же доложили на броню. Минут через тридцать колонна въехала в кишлак, и, когда она прошла, мы поехали за ней.

Обогнали колонну, и первыми выскочили на перевал. На спуске открылся чудесный вид на нашу долину, на живописное озеро Сарде с островом посередине. Вдали белел кишлак, за которым и располагался наш полк. Машины рванули — впереди нас ждал родной полк и долгожданный отдых.

Мы мчались, обходя знакомые кишлаки: продушманский Сартосан, прокоммунистический Рабат, невдалеке от которого была крупная перевалочная база моджахедов Бумбашер. Вот небольшой кишлак Паджак перед входом в полк, проезжаем сквозь минные поля и видим, как на КПП машут наши ребята.

Колонна при въезде в полк начинает распадаться, все подъезжают к своим палаткам. Подъезжаем и мы к расположению нашей роты, разгружаемся, и машины уходят в парк.

В полку оставалось 3 человека из разведроты. Позже к ним присоединился парень с разбитой рукой, тот самый, который сорвался, когда несли раненых. Ещё один разведчик, у него во время нашего рейда умер отец, и ему дали две недели отпуска, чтобы проститься. Горячо обнялись, сели на свои заправленные койки, стали читать пришедшие за это время письма, слушали рассказы про полковые новости.

После обеда отдых, а ближе к вечеру поход в баню. У нас была трофейная гармонь (а м.б. аккордеон), и один разведчик Володя Балашов здорово и зажигательно на ней играл. Мы вдохновенно подпевали, так с песнями пошли в полковую баню. В бане заняли свой угол, подвинув всех остальных.

Разведчиков никто в полку не задевал, потому что на выручку приходила вся разведрота. Баня состоит из 2-х отделений, большого и маленького, где-то на 10–12 душевых кабинок. Выгнали из маленького зала пехоту и заняли его полностью. Вдохновенно плескались, намывались, дрались мочалками, обливались холодной водой. После затянувшейся операции в зимних горах — это было просто наслаждение. Бесконечное множество тёплой воды!

Потом готовились к ужину. После ужина офицеры пошли к себе, а у нас начался свой праздничный ужин, тем более что, разведчик, который вернулся из Союза, с большим трудом привёз настоящей русской водки. Впереди нас ждал долгожданный праздник, короткий отдых.

Вот так закончилась короткая зимняя операция из жизни русского полка, волею судеб занесенного на горное плато, в самое сердце Афганистана, одного из 100-тысячного контингента, несущего свою нелёгкую службу вдалеке от родины.

Да, странная исповедь стареющего интеллигента: «Были когда-то и мы рысаками!?» Конечно же, трудно перенести дух и мысли того времени, когда был молод и полон сил, жил порывами, а не рассудком, когда легко было рискнуть и начать всё сначала.

Приближался Новый 1985 год, и разведка готовилась широко его отметить.

Тем более только что вернулись из затяжной операции в Хосте.

Мяса было достаточно, потому что свежую баранину купили в Газни, свинины надыбали в столовой, но в чьей то голове созрел план — полакомиться собачатиной.

Тем более у Коли Зинченко болела спина, и он хотел выделать собачью шкуру, чтобы привязывать к пояснице.

У пехотинцев с операции, был приведён рослый щенок среднеазиатской овчарки, и они его держали в вольере возле оружейного склада. Послали молодых разведчиков, и поставили задачу — принести щенка.

К вечеру щёнок уже был в нашей палатке. Он был очень весёлый и, извиваясь всем телом, бегал между наших ног. С благодарностью принимал ласку, щуря весёлые глазки и добродушно виляя хвостиком.

«Мясники» любовались щенком, рассуждая, что из него сделать, гуляш или котлеты. Но были и те, кто не мог позволить, зарезать такую обаятельную собачку.